— Прибавь-ка, браток! — даю я команду шофёру через открытое боковое окно.

Водила нажимает на акселератор и наша машина идёт на обгон полуторки, так что на небольшой пятачок деревенской площади обе машины влетают одновременно, разъехавшись ёлочкой и резко остановившись, подняв клубы пыли. Выскочив через борт, не дожидаясь полной остановки машины, и даже не вспомнив про свою СВТ, лежащую на ящиках под рукой, выхватываю из кобуры парабеллум и снимаю с предохранителя. Патрон в стволе, так что остаётся только нажать на спусковой крючок, что я и делаю, всадив две пули в рассевшегося на крыльце правления мародёра, который, скинув свои ботинки с обмотками, надевал латанные сапоги Сашки.

— Бросить оружие! Руки в гору!! — навожу я ствол на группу людей в форме РККА. Пускай только кто дёрнется, завалю сразу. А извиняться потом будем, может быть. Хрен знает, кто это, диверсанты или дезертиры, мне похрену, я злой и контуженный на всю голову.

Вроде вняли. Те у кого были винтовки, уронили их прямо на землю, а у кого не было, сразу подняли руки.

— Кто-о? — рычу я как раненый ягуар. — Кто парня убил, сцуки⁈

Боковым зрением замечаю, как мои бойцы подтягиваются справа, наведя оружие на дезертиров, а также непонятный шлепок и болезненный вдох позади слева, после которого прекратилось и лошадиное ржание, так что не оглядываясь назад, начинаю работать.

— Упали все на колени и руки за голову!! — даю я команду этим мародёрам, компактной группой стоящим у стены здания, выстрелив поверх их голов, чтобы было доходчивей.

— Ты убил? — подскакиваю я к ближнему от меня дезертиру, приставив дуло люгера к его лбу. Только он один правильно выполнил команду, остальные просто упали на землю, обхватив руками башку и загыргыкали. Вот хрен знает, какой он национальности, зарос чёрной щетиной по самые брови.

— Нэт, не я. — Зажмурившись, верещит он.

— А если не ты, то кто? — сильнее давлю я на пистолет.

— Мирон биль. — Теперь уже различаю среднеазиатский акцент.

— Где эта тварь? — убираю я пистолет от головы расколовшегося нацмена.

— Там. — Мямлит он, мотнув подбородком в левую сторону от меня.

— Ты не мычи, рукой покажи. — Отступаю я на шаг назад, и иду в указанном направлении.

На земле в позе эмбриона корчился человек в форме красноармейца и не мог ни вздохнуть, не пёрнуть. Руками он зажимал низ живота, и вот создалось у меня впечатление, что ему кто-то неслабо так зарядил по колокольчикам, причём ногой, обутой в тяжёлый ботинок или кирзовый сапог. Хотя никого из моих бойцов рядом не было. Один только рядовой Пинчук стоял метрах в пяти от болезного, направив на него мою СВТ.

— Ты парня убил, тварь? — чутка успокоившись, спрашиваю я, сильно пнув лиходея по копчику, чтобы он разогнулся.

— Я не, я не… — Начал заикаться он ощеренным ртом с гнилыми зубами, дыхнув перегаром.

Больше не спрашиваю, а стреляю прямо в открытую пасть и, убрав пистолет в кобуру, иду к ничком лежащему парню, возле которого стоял его конь, склонившись к голове Сашко своей мордой и касаясь его лица мягкими губами.

— Отойди, Гром. — Опускаюсь я на колени рядом с парнем, нащупывая жилку на шее. Не дай бог он мёртвый, я этих гадов всех к стенке поставлю.

Да, есть бог на свете, живой курилка, переворачиваю я Сашку на спину и, достав флягу, умываю его лицо, багровеющее гематомой под левым глазом. А когда к нам подскакивает молоденькая девчушка с огромными голубыми глазищами, и начинает причитать, упав на колени и тряся парня за плечи, встаю и отдаю ей фляжку, приговаривая при этом.

— Живой он. Только сознание потерял от удара. Ты его сильно не тискай, а то все мозги растрясёшь. Лучше воды дай попить. — После чего приступаю к исполнению своих командирских обязанностей.

— Кто-нибудь может мне рассказать, что здесь случилось? И где председатель. — Оглядываю я небольшую толпу местных жителей хмурым взглядом.

— В правлении был. — Отвечает мне кто-то из них.

— Этих обыскать, связать и с пристрастием допросить. Кто такие и что здесь делают. Кто дёрнется, пристрелить. — Отдаю я приказ, указав на дезертиров, и, перешагнув через труп мародёра в одном сапоге, захожу в правление колхоза.

Избитый и связанный по рукам и ногам председатель лежал у стены справа и изо всех сил пытался освободиться. Крепкий ещё мужик лет пятидесяти, с чёрными кучерявыми хоть и с проседью волосами. Ни дать, ни взять — Будулай.

— Ты живой там, дядька Митяй? — прямо с порога задаю я глупый вопрос.

— Не дождётесь. — Злобно сверкает он на меня одним глазом, так как второй уже хорошенько заплыл.

— Ладно, не уходи никуда, я скоро. — Выхожу я на широкое крыльцо и забираю у пристреленного мной мародёра свой штык-нож. Рукоятка приметная, с насечками. Видать свинари-санитары отмечали на ней, сколько поросят закололи.

— Ты это, не дёргайся, а то порежешься. — Предупреждаю я председателя, разрезая льняную верёвку на его руках и ногах. А то получится как в фильме про кавказскую пленницу, когда Шурик развязал Нину, и та сразу начала его бить по морде лица, грязно ругаясь при этом. Но там дело хорошо кончилось. Шурик её снова связал, и наконец решился поцеловать, а дальше видать началось самое интересное, но этого в фильме не показали. Ну не целовать же мне дядьку Митяя.

Целовать председателя не пришлось. Он бы при всём желании не смог сразу дёрнуться. Сидел и растирал затёкшие запястья, рассказывая, что с ним приключилось.

— А ты уверен, что это настоящие красноармейцы, а не переодетые диверсанты, Иваныч? — задаю я ему резонный вопрос.

— А кто же ещё? Голодные, грязные, потные, все в пыли, да и щетиной заросли, ну чисто абреки. — Отвечает он.

— А ты думаешь, немцы своих шпионов бритыми и пахнущими одеколоном засылают? — не отстаю я.

— Да нет… — Задумался председатель.

— Вот то-то. Разобраться сначала нужно, а потом и наговаривать на бойцов Красной Армии. В общем, Сашку мы забираем, оклемается, с нами будет. Не оклемается, в госпиталь увезём. Так что бумагу ему сделай с печатью. Кто такой. Где родился, крестился. И ещё. Там на площади двое холодных. Вы их где-нибудь на скотомогильнике прикопайте, только форму снимите. Не достойны эти шакалы её даже после смерти носить. Остальных мы с собой заберём, пока тёпленькими, а дальше посмотрим, что с ними делать… — Озадачиваю я председателя и выхожу из правления.

Закончив с делами в деревне, грузим пятерых связанных абреков в полуторку под охрану четырёх конвоиров, а пришедшего в себя Сашку я усаживаю на переднее сиденье ГАЗ-ААА. Запрыгнув в кузов, отдаю Пинчуку его карабин и ремень с подсумками, доверие он заслужил, да и в кузове с нами едет ещё двое моих людей. Продолжаем движение в прежнем порядке, только теперь колонну замыкает не грузовик, а конь. Хотя не совсем замыкает, а бежит по обочине рядом с нашей машиной, периодически спрямляя изгибы просёлка и вырываясь вперёд.

— А куда это мы едем, товарищ старший сержант? — сбивает меня с мысли рядовой Пинчук, когда мы, проехав через всю деревню, свернули направо, а доехав до первой развилки, налево. — Склад ГСМ в другой стороне. Нам нужно было прямо через село Никольское ехать.

— Знаешь эти места? — переключаюсь я с одного на другое.

— Не так чтобы хорошо знаю, но дороги из города в нашу армию изучил. — Отвечает водила.

— Сейчас заедем в одно место, а потом и складом займёмся. А эта дорога куда ведёт? — решаю проверить, правильно ли мы едем, хотя и узнаю эти места, утром мы как раз здесь проезжали.

— По ней мы сможем доехать как до Верхне Никольского, так и до деревень Андреевка и Михнево, ну и дальше проехать, на Синие Липяги. Хотя дальше этих дорог и развилок хватает. Ну что он делает⁈ Нельзя так мотор насиловать, угробит машину! — Ругается рядовой Пинчук, услышав скрежет коробки скоростей и натужный вой двигателя ЗИСа, едущего за нами. — Конечно, не его машина, не жалко. Таким только на телегах и ездить.

— Скоро остановимся, пересядешь за руль своего грузовика. Поучишь извозчика уму разуму. — Успокаиваю я водилу, чтобы он отстал. Тот просиял, но не заметив моё состояние, продолжил задавать вопросы.