— А как правильно, аблигация или облигация? — спрашиваю у Нины, остановившись на полуслове.
— Облигация. — Недовольно подсказывает она.
— Спасибо. — Быстро дописываю я текст и, подув на бумажку, чтобы просохли чернила, прячу её между страницами гроссбуха. Любопытство сгубило кошку, а уж Нинку (как и любую женщину), сгубит вдвойне, и она обязательно прочитает моё послание.
— До встречи. — Выхожу я из кабинета.
— Следующий! — Не отвечает на моё прощание надутая Нинель.
Я же иду дальше ко коридору лечебного заведения и чисто случайно встречаю санитарку Тамарку или Тамарку-санитарку, как мы её все между собой называем. Девка видная и фигуристая, но немного похожа на лошадь. Такая же статная и красивая, если смотреть на неё с заду (на Тамарку, а не на кобылу), а ежели с переду, ну да с лица воду не пить, в моё время ещё и не такие ксюшади попадаются…
— Здравствуй Томочка, душа ты моя. Хочешь я тебе новый анекдот расскажу? — Подхватываю я её под локоток и отвожу в сторону.
— Ну, расскажи. — Кокетничает она.
"Сидят, значит две хомячихи на берегу речки и вяжут. Подходит к ним бегемот и спрашивает.
— Девочки, здесь глубоко?
— Да, глубоко. Можешь нырять прямо с берега. — Отвечает Первая хомячиха. Вторая молчит и продолжает стучать спицами.
Бегемот разбегается и прямо с высокого берега бултых в речку. Всплывает, вся морда и башка в тине, брюхо расцарапано о корягу, ревёт, больно ему.
— Ты, зачем Бегемотика обманула? Он бедненький вон как поранился. Знала же, что здесь мелко. — Пеняет Вторая хомячиха Первой.
— А зачем ты мне вчера шапочку распустила⁈ — отвечает ей та."
— Ха-ха-ха! — закатывается от громкого грудного хохота донская казачка, широко открыв рот с крупными ровными зубами. — Хомячихи, и вяжут. Ну уморил. Да чем они тебе вязать-то будут, болезный? У них ведь и пальцев-то нет.
Смысл анекдота немного не тот, но нужный эффект достигнут. Так что перехожу к главному.
— А чем же я тебе, Томочка, так насолил, что ты про меня всякие сплетни распускаешь? — задаю я вопрос в лоб.
— Какие такие сплетни, касатик? — резко обрывает смех санитарка, уставившись на меня цепким колючим взглядом. Ей бы следователем в НКВД работать или в гестапо.
— Ну шо, ты, на меня вылупилась такими влюблёнными зенками? Разве не ты всем рассказываешь про меня с Манькой?
— Да насрала я и на тебя, и на Маньку, и чем вы там в кустах занимались, что она потом полдня сверкучая ходила. Ебитесь вы с кем хотите. Только я свечку не держала и чего своими глазами не видала, о том никому врать не буду. Да даже коли видала, — то какая мне с того корысть? Ты башкой-то своей покумекай, касатик. Где Я, а где твоя Манька — передовица-потужница, знаю я, каким местом она в те передовики выбилась…
— А у кого в том корысть есть? — перебиваю я санитарку, присевшую на своего любимого конька.
— Да мало ли у кого. Потом опять скажешь, что сплетничаю.
— А какая в том сплетня, если то правда, а Том? — задаю я резонный вопрос. — Ну а за это я тебе слова той песни на бумаге напишу и петь её правильно научу.
— Какой песни? — заинтересовалась казачка. Певунья она хорошая, голос приятный, ещё бы петь и интонировать правильно научили, цены бы ей не было.
— Ну той, про калину, которая тебе дюже понравилась на прошлых посиделках.
— Ну тогда слушай, змей-искуситель. Корысть до того есть у Фимки хромого. Мужичонка он хлипенький, но подлец ещё тот. Силушкой его Бог обделил, зато хитростью и подлостью видать чёрт наградил, и связка с ним, касатик, плохая, через его подлость ни один хороший человек сгинул. — Открыла мне страшную тайну Тамара.
— А я то здесь каким боком? Я того Фимку и знать не знаю и ведать не ведаю.
— Ты ему дорогу перебежал, вот он на тебя зуб и заимел. А знать ты его знаешь, он часто возле вашей компании крутится, хоть и работает, а не лежит в госпитале. Так что за язычком своим остреньким следи, и лишнего не балакай. — Предупреждает меня казачка, быстро оглядевшись по сторонам.
— Ну, видел я одного хромого, но слова дурного ему не сказал, да и он мне. — Вспоминаю я смазливую мордочку, похожего на хорька хромоногого инвалида с тросточкой, и каким-то мутным, вечно бегающим взглядом. И правда, ошивающимся возле нашего споенного коллектива, в свободное от своей работы время. Мы через него иногда местную бормотуху доставали, пойло преотвратнейшее, но забористое.
— Слова не сказал, а девку из-под носа увёл. Но как же, приехал тут, весь при параде, при орденах и медалях, хоть и серый с лица от боли, но орёл. Не чета какому-то там инвалиду-задохлику, которого даже на войну не взяли.
— Какую девку? — не понял я.
— Вот чудак-человек. Да Нинку, кого же ещё. Разговоры с ней разные разговариваете, песни поёте, да танцы танцуете, а хромому от ворот поворот. Хотя Нинка его и до тебя не особо жаловала, а как ты объявился, так совсем на глаза не пускат.
— А Нина-то тут причём. Мне до того дела нет. С кем у неё любовь. Мы просто дружим, общаемся.
— Ага, делу не мае, як тому цыгану до племенной кобылицы. — Подпустила в свою речь южнорусский говор Тамара. — Вижу я, как ты на неё глядишь, да и она на тебя. А Фимка на вас так зубами скрипит, что ажно искры летят и дым из ушей. Ну, я тебя предупредила, а теперь отвали, работать мне надо.
Тамарка уходит, а я пребываю в лёгком обалдевании от услышанного. Называется, без меня меня женили. А мужики-то не знают. Хорошо помню, как перед прибытием на станцию, переоделся я в свою форму, да и награды достал и почистил, прицепив на гимнастёрку. Нехрен стесняться, пускай все видят, что я заслуженный фронтовик, а не сопляк зелёный после первого ранения. Да и где ещё награды носить, как не в тылу? В бою они только мешают, а медали запросто потерять можно. Как в этот дом отдыха приехали, очень хорошо помню, и как нас встречали, чуть ли не с оркестром. Но из всех встречающих я хорошо запомнил только одну Нину, сразу же и узнал при встрече на перевязке, но почти всё время молчал, как истукан. А познакомились мы только на следующий день, ну и понеслось. Я то думал, что мы просто друзья, гоня от себя все посторонние мысли, так сказать эротического содержания. Мне просто нравилось общаться с девушкой, причём на любую тему, ну и подкалывать её, а также слушать. Ну и чего уж там, изгибы и выпуклости её фигуры мне тоже нравилась, и я часто представлял её без одежды. Нина была уроженкой Воронежа и много интересного рассказала про город. И то, что он находится в междуречье, я тоже впервые узнал от неё. Причём, чтобы попасть в город с запада, нужно было переправиться через Дон и в окрестностях было всего три моста через реку, один железнодорожный и два автомобильных, а также несколько паромных переправ. Вот я и ломал голову, как так получилось, что немцы захватили город, ведь достаточно было только взорвать три моста и занять оборону за Доном, но видимо снова просрали и подарили немцам мосты в целости и сохранности, потому противник и вошёл в город практически беспрепятственно. Так что придётся решать ещё и эту проблему.
А ещё этот Ефимий. Крыса язвенная, бухгалтер местный, но нихрена не милый. Скорее всего сексот, раз Томка его так охарактеризовала. А я ведь и правда, не следил за базаром, особенно в процессе полемики, когда мы с мужиками обсуждали прошедшие бои под Харьковом и Барвенково. Компашка у нас подобралась знатная, все те парни, которые прибыли сюда вместе со мной с Юго-Западного направления, хотя и из разных армий. Ещё несколько человек из наших, к нам тоже присоединились, но они попали в этот госпиталь раньше. Нас так и прозвали — чёртова дюжина. И хотя лежали мы в разных палатах, это не мешало нам собираться вместе, в свободное от процедур время, устраивать всякие непотребства и крутить комбинации. Безобразия мы не нарушали, режим тоже, почти, зато устраивали чемпионаты по игре в шашки, шахматы, карты и домино, работая командой и на команду, весь выигрыш собирая в общий котёл и меняли его на нужды коллектива (и не только на водку). Причём в каждом виде «спорта» у нас были свои гроссмейстеры и каталы, поэтому мы всегда оставались в выигрыше, даже когда иногда проигрывали. Так что мужиков нужно предупредить и повнимательнее приглядеться к этому колченогому. Они ведь тоже не следят за базаром.
