«Я вижу каменное небо…» Я вижу каменное небо Над тусклой паутиной вод. В тисках постылого Эреба Душа томительно живет. Я понимаю этот ужас И постигаю эту связь: И небо падает, не рушась, И море плещет, не пенясь. О, крылья бледные химеры На грубом золоте песка И паруса трилистник серый, Распятый, как моя тоска! ‹Не позднее 5 августа 1910› «Вечер нежный. Сумрак важный…»
Вечер нежный. Сумрак важный. Гул за гулом. Вал за валом. И в лицо нам ветер влажный Бьет соленым покрывалом. Всё погасло. Всё смешалось. Волны берегом хмелели. В нас вошла слепая радость — И сердца отяжелели. Оглушил нас хаос темный, Одурманил воздух пьяный, Убаюкал хор огромный: Флейты, лютни и тимпаны… ‹Не позднее 5 августа 1910› «Убиты медью вечерней…» Убиты медью вечерней И сломаны венчики слов. И тело требует терний, И вера – безумных цветов. Упасть на древние плиты И к страстному Богу воззвать, И знать, что молитвой слиты Все чувства в одну благодать! Растет прилив славословий — И вновь, в ожиданьи конца, Вином Божественной крови Его – тяжелеют сердца; И храм, как корабль огромный, Несется в пучине веков. И парус духа бездомный Все ветры изведать готов. ‹Июль› 1910, Ганге «Как облаком сердце одето…» Как облаком сердце одето И камнем прикинулась плоть, Пока назначенье поэта Ему не откроет Господь: Какая-то страсть налетела, Какая-то тяжесть жива; И призраки требуют тела, И плоти причастны слова. Как женщины, жаждут предметы, Как ласки, заветных имен. Но тайные ловит приметы Поэт, в темноту погружен. Он ждет сокровенного знака, На песнь, как на подвиг, готов: И дышит таинственность брака В простом сочетании слов. ‹Не позднее 5 августа 1910› Змей Осенний сумрак – ржавое железо — Скрипит, поет и разъедает плоть: Что весь соблазн и все богатства Креза Пред лезвием твоей тоски, Господь! Я как змеей танцующей измучен И перед ней, тоскуя, трепещу; Я не хочу души своей излучин, И разума, и Музы не хочу… Достаточно лукавых отрицаний Распутывать извилистый клубок; Нет стройных слов для жалоб и признаний, И кубок мой тяжел и неглубок! К чему дышать? На жестких камнях пляшет Больной удав, свиваясь и клубясь, Качается, и тело опояшет, И падает, внезапно утомясь. И бесполезно, накануне казни, Видением и пеньем потрясен, Я слушаю, как узник, без боязни, Железа визг и ветра темный стон… «В самом себе, как змей, таясь…» В самом себе, как змей, таясь, Вокруг себя, как плющ, виясь — Я подымаюсь над собою: Себя хочу, к себе лечу, Крылами темными плещу, Расширенными над водою; И, как испуганный орел, Вернувшись, больше не нашел Гнезда, сорвавшегося в бездну, — Омоюсь молнии огнем И, заклиная тяжкий гром, В холодном облаке исчезну! «Неумолимые слова…» Неумолимые слова… Окаменела Иудея, И, с каждым мигом тяжелея, Его поникла голова. Стояли воины кругом На страже стынущего тела; Как венчик, голова висела На стебле тонком и чужом. И царствовал и никнул Он, Как лилия в родимый омут, И глубина, где стебли тонут, Торжествовала свой закон. «Я помню берег вековой…» … Я помню берег вековой И скал глубокие морщины, Где, покрывая шум морской, Ваш раздавался голос львиный. И Ваши бледные черты, И, в острых взорах византийца, Огонь духовной красоты — Запомнятся и будут сниться. Вы чувствовали тайны нить, Вы чуяли рожденье слова… Лишь тот умеет похвалить, Чье осуждение сурово. «В изголовьи черное распятье…» В изголовьи черное распятье, В сердце жар и в мыслях пустота — И ложится тонкое проклятье — Пыльный след – на дерево креста. Ах, зачем на стеклах дым морозный Так похож на мозаичный сон! Ах, зачем молчанья голос грозный Безнадежной негой растворен! И слова евангельской латыни Прозвучали, как морской прибой; И волной нахлынувшей святыни Поднят был корабль безумный мой: Нет, не парус, распятый и серый, С неизбежностью меня влечет — Страшен мне «подводный камень веры» [11], Роковой ее круговорот! |
