Может, пока ей выгодно быть моей союзницей. А может — она просто ждёт момента, когда сможет перевернуть партию в свою пользу.

И всё же я пригласила её к ужину. Пусть видит, что у нас всё в порядке. Пусть слышит смех моих мужчин, видит, как мы раскладываем еду на свежей веранде, как я скидываю обувь и смеюсь над их попытками угадать, что такое «бутылочка».

Пусть знает: я не из тех, кого легко поставить на место.

«Огонь, взгляды и опасные мысли»

Ночь на Верхней земле выглядела как сон, в котором звёзды кто-то разметал щедрой рукой, а два солнца уступили место лунному сиянию. Воздух стал чуть прохладным, свежим, наполненным ароматом трав и влажной земли. На веранде дома горели мягкие магические лампы, но мы вынесли светильники на поляну к костру.

Каэль возился с дровами, и каждый раз, когда он наклонялся, я невольно ловила себя на том, что разглядываю его спину, широкие плечи и то, как тонкая рубашка обтягивает тело. Риан сидел на бревне чуть в стороне, наливая вино в деревянные кубки, а Ардан устроился ближе ко мне, разливая запах жареного мяса по всей поляне.

— В твоём мире мужчины тоже готовят? — спросил Каэль, заметив, что я наблюдаю за Арданом.

— В моём мире мужчины делают всё, — ответила я, — особенно, если рядом женщина с чувством юмора и без кнута в руках.

Риан усмехнулся, но в его взгляде было что-то изучающее. Я поймала себя на том, что эти трое уже перестали восприниматься как «рабы» — и это меня пугало меньше всего.

Вино разогревало кровь. Разговоры текли легко, мы шутили, смеялись, и в какой-то момент Каэль предложил сыграть в «бутылочку». Я сделала вид, что удивилась, но внутри уже предвкушала.

— Хорошо, — я поставила пустую бутылку из-под вина на землю. — Но предупреждаю: в этой игре у нас — поцелуи.

— Поцелуи? — Ардан приподнял бровь.

— Да. Не магия, не приказы, а обычное человеческое касание.

Мы начали. Смеялись, когда бутылка указывала на кого-то неожиданного, подшучивали, а потом она остановилась на мне… и Риане.

Он не спешил. Поднялся, подошёл медленно, опустился на одно колено рядом. Его рука лёгким движением коснулась моей щеки, а губы — сначала осторожно, почти невинно, а потом чуть глубже. У меня закружилась голова не от вина, а от того, насколько он тёплый и уверенный.

Когда он отстранился, я заметила, что Каэль смотрит на нас с каким-то непонятным блеском в глазах. И бутылка снова закрутилась…

Костёр трещал, освещая лица, вино грело изнутри, а где-то вдалеке, за озером, раздался странный звук — будто шёпот ветра, но с металлическим оттенком. Я обернулась, но никого не увидела.

Может, просто Верхняя земля решила напомнить, что мы здесь не одни.

А может… кто-то наблюдал за нами в темноте.

Глава 4.

«Утро после бутылочки, или как не сгореть от собственного жара»

Проснулась я от того, что дом… мурлыкал. Не шучу: Даг, наш живой коттедж, тихонько потрескивал тёплой древесиной, будто растягивал мышцы после сна, а в стенах едва слышно переливался свет встроенного кристалла. За окнами два солнца делили небо поровну: сиреневое разливало по траве мягкий медовый блеск, голубое чертило на воде тонкие лучи, от которых озеро казалось жидким стеклом.

Я лежала и вспоминала ночной поцелуй Риана — осторожный, как прикосновение клинка к кромке бумаги, и при этом слишком честный для «игры». Сердце ответило постукиванием: да, Света, ты живая, и, похоже, твой мир официально перестал помещаться в одну голову.

Из кухни пришёл запах хлеба и трав — да-да, мужчины готовили. Когда я спустилась по лестнице, картина маслом: Ардан у очага — широкие плечи, рука с деревянной лопатой, на подносе хрустящие лепёшки; Каэль у стола — режет зелень, двигается быстро, ловко, цепь ошейника поблёскивает, но на лице — сосредоточенное спокойствие; Риан у двери, полубоком, в тени — наливает настой из кувшина и следит за окном. Привычка стража: видеть всё, ничего не показывать.

— Доброе утро, — сказала я, и голос прозвучал чуть ниже, чем обычно.

— Утро, — ответили почти хором. Ардан улыбнулся краешком губ:— Мы тренируемся в вашей… демократии. Сегодня — завтрак мужчины.

— А сегодня — похвала от женщины, — парировала я. — Пахнет так, что я прямо сейчас готова подписать декрет о всеобщем равенстве на кухне.

Смеются. Привычка смеяться — лучшая магия и без магии.

Едим на веранде. В воздухе — сладкий дух цветов, над водой — пар от холодной ночи, на перила опирается феликус (пернатый кот с характером музейного смотрителя), лениво трёт клюв о мою ладонь.

— Вчера ночью кто-то шёл вдоль кромки леса, — тихо произнёс Риан, когда смех улёгся. — Лёгкий шаг. Двоих. Остановились у воды, постояли, ушли.

— Люди? — спросила я.

— Женщины, — ответил он. — Запах благовоний, дорогая кожа. Из Подземья.

Из Подземья… Я вспомнила шёпот, похожий на металлический отзвук, и лёгкий холод побежал по спине.

— Мы никого не приглашали, — сказал Каэль, поднимая на меня ясные зелёные глаза. Там — тревога, но и упрямство. — Но если придут, встретим. Вместе.

— Вместе, — повторила я. И наш дом мурлыкнул громче.

---

После завтрака Риан утащил меня во двор — «пять минут основы самозащиты», сказал он тоном, не подразумевающим отказа. Пять минут растянулись в полчаса: земля пружинит, воздух обжигает лёгкие, ладонь Риана держит мой запястный сустав, направляет, подсказывает весом. Я падаю в траву — сиреневые блики на лице, смех выбивает дыхание.

— Я не собираюсь жить в мире, где меня охраняют и молчат, — говорю, лежа на спине и глядя в два солнца. — Я хочу жить в мире, где меня уважают и спорят.

Риан наклоняется, его тень перекрывает голубой свет, пальцы касаются моей щёки — лёгкое, почти невесомое касание.

— Тогда спорьте со мной, — отвечает он тихо. — Но не о том, защищать ли вас.

В этот момент из леса выходит серебряный вивернолань, кланяется нам своей короной рогов и пьёт из нашего колодца. Сфинкс у ограды лениво зевает — мол, продолжайте, дети, мне интересно. Феникс дрожит крылом и сыплет золотой пылью, подмигивая мне огненным глазом.

— Кажется, у нас появились зрители, — шепчу. — Перенесём дебаты в дом?

Он отступает на шаг — чётко, ровно. Дисциплина. Но в глазах — огонь, который не спрячешь.

«Когда дом дышит, а гости — не званые»

Днём мы устроили хозяйственный шабаш. Даг уже дал нам комнаты и лестницу; настала очередь «умных» мелочей. Я вставляла бытовой кристалл в нишу над раковиной — прозрачный, с золотистой жилкой, — и слушала, как дом отвечает лёгким гулом. Вода пошла мягкая, как шёлк; фильтр-артефакт булькнул одобрительно. Садовые кристаллы мы разложили вдоль будущих грядок — зелёные, прожилками напоминая листья; земля под ними становилась тёплой, податливой, и воздух наполнялся ароматом сырого хлеба.

— Здесь — теплица, — решаем с Каэлем, чертя на земле план. — Здесь — сарай, запас воды. Хлев потом. Сначала — ограда.

— Я возьму северный сектор, — бросает Ардан. Говорит мало, делает быстро: камень к камню, узор в узор, и вдруг из ровной кучи возникает рустованный угол, как будто стоял здесь всегда.

Вивернолань помогает — да-да, помогает: косит траву широкими зубами, аккуратно прогрызая дорожки под будущие тропки; сфинкс комментирует, что «периметр должен иметь не менее трёх линий защиты» и мордой сдвигает валуны, которые мы втроём едва шевелили.

— А ты у нас кто по образованию, уважаемый? — не выдерживаю.

— Любопытствующий, — важно отвечает он. — И хранитель источников.

Феникс сушит свежие балки горячей волной, феликус инспектирует подпол («Всё в порядке, никаких мышей, но я на посту»).

К полудню в воздухе уже пахнет доской, щебнем, нагретой травой и… чужими благовониями. Я поднимаю взгляд: на дальнем краю поляны, у кромки леса, стоят двое. Дроу. Женщины. В мягких плащах песочного цвета, с обнажёнными лицами, гладкими, как камень в храмовом бассейне. На шее одной — тонкий жгут чёрных жемчужин, известный всем, кто хоть раз бывал на аукционах. Приз — и кнут. Леди.