— Так в чем дело, мой мальчик? Неужели нельзя было подождать до завтра?

— Нет, папа, нельзя.

— Тогда выкладывай побыстрее. Как видишь, я занят.

— Да, папа, я понимаю. — Скорбное выражение  исполненного долга на лице Рори не изменилось. — Но я должен кое-что сообщить тебе срочно. — Он нерешительно умолк, будто собираясь с духом. — Это о Джонни, папа.

— Свои мысли о Джонни Харлоу всегда держи глубоко при себе. — За внешней строгостью в словах отца промелькнул интерес и любопытство. — Мы все знаем, что ты думаешь о Харлоу и как относишься к нему.

— Да, папа. Я об этом подумал, прежде чем решил повидаться с тобой. — Рори опять нерешительно умолк. — Ты знаешь, говорят что Харлоу пристрастился к алкоголю.

— Да? — Голос Мак-Элпайна был совершенно безразличным, и Рори с трудом удалось сохранять на лице благочестивое выражение: это было гораздо труднее, чем он ожидал.

— Это действительно так, папа. Я собственными глазами видел сегодня его пьющим в пабе.

— Спасибо, Рори, можешь идти. Хотя постой. Выходит, ты тоже был в том пабе?

— Я? Ну что ты, папа. Я был снаружи, но я все видел.

— Значит шпионил?

— Нет, случайно проходил мимо. — Отрывисто, изобразив обиду, возразил Рори.

Мак-Элпайн махнул рукой, по сути прогоняя сына, было видно, что он им не доволен. Тогда Рори, не удержавшись, сказал:

— Может быть, я и не люблю Джонни Харлоу. Но зато я люблю Мэри. Я люблю ее, может, больше всех в мире, и хочу защитить ее от этого человека. Она тоже была в пабе с Харлоу.

— Что? — Лицо Мак-Элпайна потемнело от гнева. — Ты уверен?

— Даю голову на отсечение. На свои глаза я еще пока не жалуюсь.

— А я думаю, что ты мог обознаться, — Мак-Элпайн понемногу начал успокаиваться,  Гнев в его глазах немного угас. — И запомни: я терпеть не могу шпионов и доносчиков.

—Я не шпионил, папа! — негодующе воскликнул Рори. — Я действовал, как детектив. Когда доброе имя команды «Коронадо» ставится на карту…

Мак-Элпайн поднял руку, чтобы остановить это словоизвержение — праведность сына иногда становилась тошнотворной, — и тяжело вздохнул:

— Хорошо, хорошо, благородный маленький монстр. Скажи Мэри, что я хочу ее видеть. Но не говори для чего.

Пять минут спустя на месте Рори уже стояла Мэри. На вопрос отца она вызывающе спросила:

— Кто тебе сообщил об этом? 

— Это как раз и неважно. Важно, так это или нет?

— Мне двадцать лет, папочка. Я не обязана отвечать на такие вопросы. Я вполне самостоятельный взрослый человек.

— Самостоятельный, взрослый? А если я выброшу тебя из команды «Коронадо»? У тебя нет денег, и, пока я жив, они не появятся. У тебя нет жилья. У тебя нет матери, по крайней мере ты не знаешь, где она. У тебя нет профессии. Кому нужна ни к чему не приспособленная калека?

— Хотелось бы мне, чтобы ты повторил все эти ужасные слова при Джонни Харлоу.

— Удивительно, как ты похожа на меня. В твоем возрасте я был таким же независимым, даже, пожалуй, и поболее, и так же, как ты, не ценил родительский авторитет. — Мак-Элпайн помолчал и спросил с ничем не прикрытым любопытством. — Ты так влюблена в этого парня?

— Он не просто парень. Он Джонни Харлоу. — Мак-Элпайн удивленно поднял брови, услышав страстную силу ее голоса. — А на твой вопрос я бы в свою очередь спросила: имею ли я право хотя бы на малую толику свободы, на личную жизнь?

— Хорошо, хорошо, — вздохнул Мак-Элпайн. — Давай договоримся — ты мне ответишь на мои вопросы, а я тебе скажу, почему я их тебе задаю. О’кей?

Она кивнула.

— Одним словом: верно это или нет?

— Если твои шпионы считают это фактом, папа, то зачем еще спрашивать меня?

— Придержи свой язык. — Напоминание о шпионах задело Мак-Элпайна за живое.

— Извинись за выражение «придержи свой язык».

— О боже! — Мак-Элпайн с удивлением посмотрел на дочь, в этом удивлении сквозило и раздражение, и восхищение. —  А ты и в самом деле моя дочь. Ладно, извиняюсь. Он пил?

— Да.

— Что именно?

— Не знаю. Что-то прозрачное. Он сказал, что тоник с водой.

— И ты еще водишь компанию с этим лгуном. Тоник и вода! Как же. Держись от него подальше, Мэри. Если не будешь слушаться, то отправлю тебя обратно домой, в Марсель.

— Почему, папа? Почему?

— Потому что у меня и так достаточно неприятностей, а тут еще единственная дочь связывается с алкоголиком.

— Джонни? Алкоголик? Не верю…

Мак-Элпайн жестом оборвал ее речь и схватил телефонную трубку:

— Говорит Мак-Элпайн. Не могли бы вы попросить мистера Даннета зайти ко мне? Да. Ладно. — Он повесил трубку. — Я обещал тебе объяснить, почему я задаю тебе эти вопросы. Я не хотел, но придется. 

У Мак-Элпайна был вид человека, который понимает, что ближайшие нескольких минут будут весьма неприятными.

Вошел Даннет, плотно прикрыл за собою дверь. Он тоже понимал, что ближайшие нескольких минут будут весьма неприятными. Когда Даннет уселся, Мак-Элпайн попросил холодно, даже неприязненно:

— Расскажи ей, Алекс, что мы обнаружили в номере у Джонни.

— Почему это должен сделать я, Джеймс? — Даннету было явно не по себе, вид у него моментально стал недовольным.

— Потому что мне она не поверит.

Мэри с недоумением переводила взгляд с одного на другого:

— Вы посмели обыскивать номер Джонни?

Даннет глубоко вздохнул:

— С лучшими намерениями, на то были серьезные причины. И слава Богу, что мы обыскали его комнату. До сих пор я сам не могу в это поверить. Мы нашли пять бутылок шотландского виски в его комнате. Одна наполовину пустая.

Мэри, пораженная, смотрела на них. Как она могла им не верить? Когда Мак-Элпайн заговорил вновь, это прозвучало очень мягко:

— Мне очень жаль, ведь ты его боготворишь. Мы, между прочим, унесли эти проклятые бутылки.

— Вы унесли бутылки? — В безжизненном голосе ее слышалось недоумение. — Но вы тем самым выдали себя? Там появится полиция. Найдут отпечатки пальцев — ваши отпечатки пальцев. Тогда…

— Неужели ты предполагаешь, — перебил ее Мак-Элпайн, — что Джонни Харлоу скажет хотя бы одной живой душе хоть слово о том, что держал у себя в номере пять бутылок виски? Иди-ка, детка, переодеваться. Нам пора на этот чертов прием, через двадцать минут выходим и, кажется, без твоего бесценного Джонни.

Мэри продолжала оцепенело сидеть, лицо ее будто окаменело, глаза не мигая смотрели на отца. Через несколько мгновений выражение его лица смягчилось, и он мягко улыбнулся ей:

— Извини. Последние мои два слова совершенно неуместны.

Даннет придерживал дверь, пока она выходила из комнаты. Оба проводили ее взглядами, полными жалости.

Для гонщиков «Гран-при», как и для большинства туристов, гостиница — это просто место для сна, еды, отдыха. Был бы лишь минимальный комфорт. Но недавно отстроенная вилла-гостиница Чессни на окраине Монца предоставляла не просто минимальный комфорт. Превосходный замысел, превосходная постройка, великолепный ландшафт, огромные, с массой воздуха номера, со вкусом и удобно обставленные, прекрасные балконы, роскошная еда и отличное обслуживание — все заставляло думать, что эта гостиница предназначена для отдыха миллионеров.

Она и должна была стать такой в недалеком будущем. Пока же вилле-гостинице Чессни еще только предстояло обрести свою клиентуру, свой стиль, репутацию, традиции. Для достижения этих желанных целей и нужна была реклама, которая одинаково важна и для первоклассной гостиницы и для любого захудалого ларька.

Поскольку ни один спорт в мире не привлекает к себе столько внимания, сколько международные гонки, то владельцы гостиницы сочли разумным предоставить за очень малую плату виллу-дворец прославленным командам на все время итальянского «Гран-при».  Через год, вполне возможно, гонщикам не позволят переночевать здесь даже в подсобных помещениях, но это будет еще только через год.

Была пятница, последняя в августе, к вечеру жара спала, и необходимости включать кондиционеры не было, но они работали, добросовестно охлаждая воздух. Этим как бы лишний раз подчеркивалась престижность гостиницы. Чессни была местом отдыха высоких гостей.