Траккиа шел  озирая все вокруг своим хмурым взглядом. Этот  легендарный хмурый взгляд Траккиа был запоминающимся, постоянно им использовался и вызывал в окружающих различную степень уважения, благоговения и даже страха, но никого не оставлял равнодушным. Это было удивительно. Траккиа смотрел на людей свысока, относился к большинству из них,  а особенно к своим коллегам-гонщикам, как к задержавшимся в развитии подросткам. Его постоянно грызла черная зависть — как он ни старался, ему не удавалось ни то чтобы превзойти Харлоу, но даже сравняться с ним. 

Разговаривая сейчас с Мак-Элпайном, Траккиа не пытался даже понизить голос, хотя в данном случае это не имело никакого значения: из-за рева толпы Харлоу все равно ничего не слышал. Правда, Траккиа не понизил бы голоса в любом случае.

— Несчастный случай! — с горечью в голосе произнес он. — Боже милостивый! Вы слышали, как определили случившееся эти кретины? Отказ техники?! А я называю это убийством.

— Нет, парень, нет. — Мак-Элпайн положил свою руку на плечо Траккиа, но тот в раздражении сбросил ее. Мак-Элпайн вздохнул. — Это было, скорее всего,  непреднамеренное убийство. Ты судишь слишком строго. Сам ведь знаешь, сколько погибло гонщиков в соревнованиях на «Гран-при» за последние четыре года из-за того, что машины оказывались неуправляемыми.

— Неуправляемыми? Неуправляемыми! — Траккиа на мгновение потерял дар речи, что было для него совершенно нехарактерно. Он закатил глаза, будто ожидая ответа свыше. — Боже мой. Ведь все ясно было видно на экране. Он умышлено преградил дорогу Джету. «Отказ техники»?! Конечно, конечно! Конечно это отказ техники, ведь у него одиннадцать побед на «Гран-при» за семнадцать месяцев. Ведь в прошлом году он стал чемпионом и собирается сделать то же самое в этом году.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю! Он же чемпион! Он же лучший. Если его обвинить и снять с гонок, то что подумает общественность? Если таков чемпион, то каковы остальные? Вот как она подумает. Мы-то знаем, что это не так, но именно так подумают люди? К тому же многие влиятельные персоны хотели бы вообще запретить гонки на «Гран-при», им только нужно для этого найти предлог. Много стран только и ждут подходящего повода, чтобы отказаться от участия в них. Убрать кумира — вот он, предлог, лучше не придумаешь. Такой мировой скандал! А поэтому Джонни Харлоу обвинять нельзя, нельзя его отстранять от гонок, даже если он убивают людей.

— Я думал, он твой друг, Никки?

— Конечно. Конечно, он мой друг. Но моим другом был и Джету.

На эту реплику Мак-Элпайну  ответить было нечем и он промолчал. Траккиа высказался и умолк, сохранив свой хмурый взгляд. В молчании, и безопасности — полицейский эскорт к тому времени значительно возрос — все четверо дошли до бокса «Коронадо». Не глядя ни на кого, Харлоу без единого слова отправился прямиком к бару. Никто из присутствующих — здесь были Джекобсон и двое механиков — не попытался заговорить с ним, никто не попытался остановить его, никто не обменялся даже многозначительными взглядами: все и так было ясно.

Главный механик Джекобсон — гений в своем деле, худощавый, высокий, крепко сбитый, смуглое морщинистое, вытянутое, всегда неулыбчивое лицо — подошел к Мак-Элпайну и произнес:

— Ну что, Харлоу, конечно, оправдали?

— Почему конечно?! Не понимаю почему вы так говорите.

— Нам ли хитрить с вами? Осудят Харлоу и, как нам всем ясно, автоспорт отбросят на десять лет назад. Кто же позволит такое? Ведь в гонки вложены миллионы! Или это не так, мистер Мак-Элпайн?

Мак-Элпайн задумчиво поглядел на него, промолчал, скользнул взглядом по озлобленному лицу Траккиа, отвернулся и подошел к побитой, опаленной «коронадо» Харлоу, которую к тому времени уже подняли и поставили на колеса. Он задумчиво оглядел ее, постоял у водительского места, крутнул рулевое колесо и выпрямился

— Интересно, в чем же причина? 

Джекобсон холодно взглянул на него. Глаза его умели быть такими же пугающе-грозными, как хмурый взгляд Траккиа:

— Эту машину готовил я, мистер Мак-Элпайн.

Мак-Элпайн пожал плечами и долго ничего не отвечал.

— Знаю, Джекобсон, знаю. Я также знаю, что вы делаете это лучше всех. И думаю, что с вашим опытом вы сможете докопаться до истины. Ведь с любой машиной подобное может произойти. Сколько времени вам потребуется?

— Хотите, чтобы я сразу начал?

— Именно так.

— Четыре часа, — сухо ответил Джекобсон, обиженный и расстроенный тем, что хозяин обвиняет машину, а не пилота. — Самое большее шесть.

Мак-Элпайн кивнул, взял Даннета под руку, хотел было уйти, но внезапно остановился. Траккиа и Рори тихо разговаривали между собой, их не было слышно, но угрожающие жесты и красноречивые злобные взгляды, посылаемые обоими в сторону Харлоу с бутылкой бренди в руке, свидетельствовали достаточно ясно о предмете разговора. Мак-Элпайн, держа Даннета под руку, отвернулся и вздохнул.

— Друзей у Джонни сегодня не прибавилось, не так ли?

— Их не прибавлялось уже давно. А вон, кажется, и еще один, который едва ли увеличит их число.

— О, Боже! — Вздохи, судя по всему, становились второй натурой Мак-Элпайна. — Похоже у Нойбауэра в голове что-то недоброе.

Фигура в небесно-голубом комбинезоне, шагавшая к боксу, выглядела и в самом деле так, что сразу заставляла насторожиться. Высокий блондин с совершенно нордической внешностью Нойбауэр был на самом деле австрийцем. Гонщик номером один в команде «Гальяри» — «Гальяри» было вышито на груди его комбинезона — он завоевал блестящими победами в гонках на «Гран-при» право называться крон-принцем гонок и наследником Харлоу. Он так же, как и Траккиа, был холоден, недружелюбен, не терпел болванов, каковыми считал всех вокруг. Как и у Траккиа, его друзья и приятели были немногочисленны. И хотя они с Траккиа были постоянными соперниками на гоночных автотрассах, но были близкими друзьями.

Нойбауэр шел сжав губы, холодно поблескивая бледно-голубыми глазами. Когда путь ему преградил массивный Мак-Элпайн, Нойбауэр помимо своего желания остановился: хоть и крупный он был человек, но Мак-Элпайн оказался еще массивнее. Гнев застилал Нойбауэру глаза и не разобравшись, кто это перед ним, он произнес он сквозь зубы:

— Прочь с дороги!

— Вы что-то сказали? — Мак-Элпайн поглядел на него с кротким удивлением.

— О, простите, мистер Мак-Элпайн! Где этот ублюдок Харлоу?

— Оставьте его. Он и так скверно себя чувствует.

— Скверно себя чувствует, он? А Джету как себя чувствует? Не понимаю, отчего все носятся с этим Харлоу, просто ума не приложу. Он же маньяк, свободно разгуливающий на свободе. Бешеный. И вы это знаете. Мы все это знаем. Сегодня он дважды оттеснял меня с трассы, я также мог сгореть заживо, как и Джету. Предупреждаю, мистер Мак-Элпайн, я подниму вопрос в ассоциации гонщиков и добьюсь, чтобы его сняли с дистанции.

— Вы последний из тех, кто может поднять такой вопрос, Вилли. — Мак-Элпайн положил руки на плечи Нойбауэра. — Вы последний из тех, кто может указать на Джонни пальцем. Если Харлоу уйдет, кто станет чемпионом?

Нойбауэр изумленно уставился на него. Злости на его  лице слегка поубавилось, с удивлением и недоверием он смотрел на Мак-Элпайна. Когда же заговорил, то это был, тихий, неуверенный шепот:

— Вы думаете, я пошел бы на это из-за этого, мистер Мак-Элпайн?

— Нет, Вилли, я так не думаю. Просто хочу предупредить, что другие могут так подумать.

Наступила долгая пауза, за время которой ярость Нойбауэра, казалось, совершенно улетучилась и он уже совершенно спокойно произнес: — Он ведь убийца. Он может еще кого-то убить, — потом, мягко сняв руки Мак-Элпайна со своих плеч, повернулся и вышел из боса.

С задумчивым видом глядел ему вслед Даннет:

— Возможно, он прав, Джеймс. Да, Харлоу выиграл пять «Гран-при» подряд, но после гибели его брата на гонках в Испании…

— Пять побед на «Гран-при»! Разве он мог такого достичь, если, как ты утверждаешь, у него сдали нервы?