Мак-Элпайн и Даннет сидели в фойе этой гостиницы. Сидели они рядом, но почти не видели друг друга из-за вычурной конструкции обитых бархатом кресел, они даже не сидели, а полулежали. Оба были заняты мыслями более серьезными, чем о погоде и температуре в помещении. Они почти не разговаривали, а если и обменивались репликами, то без всяких эмоций. Наконец Даннет решил поговорить о серьезном, его волнующем:

— Харлоу все еще не вернулся с трассы.

— У него есть оправдание, — ответил Мак-Элпайн. — По крайней мере, я очень на надеюсь, что он решил сделать еще несколько кругов на больших скоростях, чтобы отрегулировать подвеску и коробку передач на своей новой машине.

— А нельзя было отдать новую машину Траккиа? 

— Нельзя, Алекс, и ты и я это знаем. Ведь. Джонни не только номер первый в команде «Коронадо», но вообще лучший на данный момент гонщик в мире. Наши спонсоры весьма чуткие к общественному мнению. Единственная причина, почему они пишут названия фирм на наших машинах и дают нам деньги, заключается в том, чтобы лучше продавалась повсюду их продукция. Без этих денег нашу команду вынужден был бы содержать я один, но выкладывать такие денежки я не готов. И если Харлоу не получит самую лучшую и новейшую машину, публика потеряет веру в Харлоу, в команду «Коронадо», и продажи машин фирмы «Коронадо» могут упасть, а мы потерять поддержку этой фирмы.

— Ну что ж, может быть произойдет чудо. Ведь никто не видел, чтобы он употреблял алкоголь в течение последних двенадцати дней. А до этапа гонок «Гран-при» Италии осталось всего два дня.

— Тогда зачем ему эти бутылки виски, которые мы совсем недавно унесли из его номера?

— Можно предположить, что он испытывал себя на моральную устойчивость, но в это трудно верится.

— Так ты в это не веришь?

— Откровенно, Джеймс, нет. — Даннетом опять овладела черная меланхолия. Он помолчал и спросил: — Какие новости от ваших агентов с юга, Джеймс?

— Никаких. Я конечно надежды не теряю, но ведь прошло четырнадцать недель со дня исчезновения Марии. Ужасный срок. О несчастном случае давно стало бы известно. Если бы она ушла к другому, слухи бы тоже просочились. Похищение ради выкупа — давно бы пришло требование выкупа. Она просто исчезла. Пропала. Утонула… предположить можно всякое.

— Мы с вами часто говорили об амнезии.

— Но я также часто говорил тебе без ложной скромности, что Мария Мак-Элпайн слишком известная личность, и даже если бы у нее и случилась потеря памяти, то ее все равно кто-нибудь да узнал, за такой срок.

— Мэри сильно переживает?

— Особенно последние двенадцать дней. Это и из-за Харлоу тоже. Алекс, мы разбили ей сердце… Прости, это я разбил ее сердце, еще в Австрии. Я не знал, что все так далеко зашло. Но у меня не было выбора.

— Она идет на прием сегодня вечером?

— Да. Я настаивал. Нужно отвлечь ее от мрачных мыслей — вот что я себе пытаюсь внушить, а может, просто стараюсь успокоить свою совесть? Все перепуталось. Возможно, я совершаю еще одну ошибку.

— Да, Харлоу и для вас, и для Мэри  немалая головная боль. Но это его последний шанс, Джеймс? Еще одна бешеная гонка, еще одно поражение, еще одна попойка… и на нем вы поставите точку. Не так ли?

— Именно так. — Мак-Элпайн кивнул в сторону входной двери. — Может нужно сказать ему об этом сейчас?

Даннет посмотрел туда же. Харлоу вошел внутрь и ступал по полу, выложенному плитками из каррарского мрамора. Он был, как обычно, в своем безукоризненно белом комбинезоне гонщика. Молодая и очаровательная именно этой своей свежестью девушка-дежурная улыбнулась ему, когда он проходил мимо. Но Харлоу бросил на нее спокойный взгляд ничего не выражающий взгляд. Он шел через вестибюль, и  присутствующие умолкали из-за уважения — живое божество приближалось к ним. Харлоу вроде бы ни на кого не глядел особо — ни направо, ни налево, но его проницательные глаза ничего не упускали, это можно было понять по тому, как он круто повернулся и направился к сидящим Мак-Элпайну и Даннету.

— Ни шотландского виски, ни ментола, все ясно. Иначе он избегал бы меня, как чумы, — проворчал Мак-Элпайн.

— Наслаждаетесь тихим вечером, джентльмены? — спросил Джонни без тени иронии или сарказма.

— Угадал, — ответил Мак-Элпайн. — И ты сделаешь его еще более приятным, если сообщишь, как ведет себя новый «коронадо» на треке.

— Да в общем нормально. Джекобсон, большая редкость, согласился со мной, что нужна лишь небольшая регулировка коробки передач и укрепление задней подвески, остальное в полном порядке. Все будет сделано к воскресенью.

— Никаких претензий с твоей стороны?

— Нет. Это прекрасная машина. Лучшая на сегодняшний день, и очень скоростная.

— Какова же скорость?

— Я до конца пока не выяснил. Но в двух последних заездах был побит  рекорд круга.

— Отлично, отлично. — Мак-Элпайн взглянул на часы. — Что же, пора идти. Нам остается всего полчаса на сборы.

— Я устал. Пойду приму душ, посплю часа два, затем пообедаю. Я сюда приехал ради «Гран-при», а не для того, чтобы вращаться в высшем обществе.

— Ты решительно не хочешь идти?

— Я ведь отказывался и раньше. Так что прецедент имеется, я надеюсь.

— Но это необходимо.

— Необходимо?

— Там будут три или четыре очень влиятельных человека, которые приехали специально с тобой повидаться.

— Знаю.

Мак-Элпайн помолчал перед тем, как задать следующий вопрос:

— Откуда тебе это известно? Об этом знали только Алекс и я.

— Мэри сказала мне. — Харлоу повернулся и пошел прочь.

— Ну и ну. — Даннет прикусил губу. — Ну и наглец. Подошел, лишь чтобы сообщить, что дважды на тренировке установил рекорд круга? И дело в том, что я ему верю. Только для этого он и подошел?

— Нет, не только. Еще он дал понять мне, что остается лучшим в своем деле. Но и это еще не все. Он сказал также, что его не интересует этот чертов прием. Что он будет говорить с Мэри, даже если это мне не нравится. И наконец, продемонстрировал, что у Мэри от него нет никаких секретов. Черт возьми, куда девалась моя непутевая дочь?

— Все-таки интересно.

— Что тебе интересно?

— Сможете ли вы окончательно разбить ее сердце.

Мак-Элпайн вздохнул и еще глубже погрузился в кресло:

— Тут ты прав, Алекс, да, прав. Нельзя этого делать. Но, знаешь, очень хочется  столкнуть лбами эту молодую парочку.

Харлоу принял душ, надел махровый белый банный халат, вышел из ванной, открыл дверцу платяного шкафа и пошарил на верхней полке. Не нашел того, что искал, и его брови поднялись вверх в удивлении. Заглянул в буфет, но с таким же результатом. Он постоял посреди комнаты, размышляя, затем широко улыбнулся:

— Так, так, так, вынесли вон. Умно поступили.

Улыбка на его лице говорила, что Харлоу не особенно расстроился. Приподняв матрац, он извлек оттуда плоскую бутылку виски, наполовину полную, осмотрел и сунул обратно. Потом пошел и снял крышку с бачка унитаза, вытащил бутылку виски другой марки, проверил уровень — полна на две трети. Сунул ее обратно и закрыл крышку бачка, сделав это так, чтобы было видно, что ее закрывали небрежно. Потом он вернулся в спальню, надел светло-серый костюм и принялся завязывать галстук, когда услышал снаружи мощный рев автомобиля. Тогда он выключил свет, раздвинул занавески, открыл окно и выглянул наружу.

У входа в отель стоял большой автобус, в который входили направлявшиеся на официальный прием гонщики, административный персонал, механики и журналисты.

 Харлоу убедился в том, что в автобус сели все те, чье присутствие в гостинице в этот вечер было ему крайне нежелательно: Даннет, Траккиа, Нойбауэр, Джекобсон и Мак-Элпайн, последний вел опирающуюся на его руку Мэри. Наконец все расселись и автобус, урча, покатил в ночь.

Через пять минут Харлоу был уже у стойки администратора, за которой сидела все та же хорошенькая девушка, на которую он совсем недавно, проходя мимо, не обратил никакого внимания. Он широко улыбнулся ей — его коллеги, увидев это, не поверили бы своим глазам, — а она, покраснев, но быстро преодолев смущение, так и засветилась радостью, увидев еще и такую сторону натуры Харлоу. Для всех, кто не имел непосредственного отношения к автогонкам, Харлоу оставался по-прежнему гонщиком номер один.