…Таков был противник, с которым предстояло столкнуться Сталину в задуманных им реформах. И таков был послевоенный расклад сил: с одной стороны – партаппарат, с другой – Сталин и те, кто стоит за ним.

Неужели кто-то всерьез думает, что за Сталиным стоял только сам Сталин? При всей его гениальности, он не продержался бы и года. Нет, за Сталиным всегда маячило огромное молчаливое большинство. В 20-е годы это были те, кому надоела затянувшаяся революция, в 30-е – все, кто был наделен государственным мышлением, в 40-е – люди дела. А вот позиция партаппарата изменилась. Если до войны аппаратчики хотели непременно вести страну по своему, вымечтанному в русских ссылках и европейских кофейнях пути, то после войны их вполне устроила бы возможность оседлать страну и ехать в том направлении, в котором она сама движется. Но ехать, а не идти пешком. И тогда между Сталиным и партией появилась возможность диалога.

Итак, в конце 40-х годов – это отмечают многие исследователи – Сталин начал постепенно смещать центр тяжести от партии к Совету Министров. То есть от идеологии к промышленности, от внеконституционного к конституционному органу управления государством.

Тринадцать лет не собирался партийный съезд. Почти перестали проводиться заседания Политбюро. Да и слова, что ЦК должен заниматься кадрами и пропагандой, принадлежат вовсе не Берии, а Сталину, об этом тоже есть свидетельства. Берия эти слова только повторил, и у него были на то основания.

А решающий бой Сталин дал партии в октябре 1952 года, на XIX съезде, том самом, где попросил освободить его от должности партийного секретаря. Учитывая, что он по-прежнему оставался председателем Совета Министров, нетрудно догадаться, что это вовсе не означало намерения вождя уйти на пенсию. В таком случае, что же это означало?

Хотя Сталин и повторял все время: «партия, партия…», но партия без Сталина была ничем. Заседания Политбюро без него ничего не решали и ничем не руководили, кроме внутрипартийных дел. У нас был культ личности, то есть, культ и личность, а весь прочий антураж мог варьироваться. И партия без этой личности сразу превратилась бы просто в общественную организацию. Иными словами, просьба Сталина означала не его отставку, а отставку партии от руководства страной. А уж кому руководить, найдется и без секретарей…

Да и сама развернувшаяся впоследствии борьба с культом личности, помимо расправы с мертвым львом, имела еще один смысл – кстати, именно так она и начиналась, этот смысл был не «еще одним», а изначальным, Сталина сюда приплели потом. Смысл был следующий: сделать так, чтобы лидер никогда больше не смог противопоставить себя партии. Те из читателей, кто вырос при социализме, должны помнить, что авторитет Генерального секретаря никогда не переходил определенных пределов. Он был уже не «вождем и учителем», а первым среди равных.

…Итак, на Пленуме ЦК, состоявшемся после съезда, Сталин попросил освободить его от должности секретаря ЦК. Писатель Константин Симонов, присутствовавший на этом съезде, вспоминал позднее:

«На лице Маленкова я увидел ужасное выражение – не то чтоб испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других… осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина…»

Это «ужасное выражение» трактуют так, словно Маленков боялся репрессий, того, что если отставка Сталина будет принята, то их всех ждет ужасная смерть. Да бросьте вы! Кого из ближайших соратников Сталин предал смерти? Да и при чем тут отставка? Что, перед расстрелом Тухачевского или Бухарина он в отставку подавал? Да кто он такой, этот Маленков, что для его ликвидации вождю пришлось бы выйти из секретариата партии?

Нет, Маленков осознал другую угрозу: это был критический момент, партию пытались лишить власти и, по сути, будущего. Точнее, не саму КПСС, а, пользуясь терминологией Оруэлла, «внутреннюю партию», то есть партноменкатуру, партаппарат. И Сталин проиграл этот бой, покинуть ряды секретарей ЦК ему не дали. Он кое-чего добился, расширив состав высшего органа КПСС, Президиума ЦК, за счет людей из промышленности и партийного контроля, но главная задача решена не была. Партия коммунистов по-прежнему сидела на шее страны и народа, представляя собой немалую опасность.

Почему опасность? Очень просто. Возьмем директора завода. Это власть? Да, но и ответственность. Директор отвечает за свои решения, вплоть до суда и тюрьмы. А возьмем секретаря обкома. Власть у него огромная, куда больше, чем у директора. Попробуй не послушайся – слетишь, ибо партия ведает кадрами. А кто будет отвечать в случае неудачи? Правильно, директор. Вплоть до суда и тюрьмы. Власть без ответственности. Вспомним, как Каганович на Пленуме говорил: «Партия для нас выше всего. Никому не позволено, когда этот подлец говорит: ЦК – кадры и пропаганда. Не политическое руководство, не руководство всей жизнью, как мы, большевики, понимаем…».

Вот за это-то руководство всей жизнью и бился партаппарат! А что, мало? Такая жизнь стоит того, чтобы за нее вцепиться зубами в горло кому угодно, хоть бы и товарищу Сталину. Но хотел ли партаппарат брать на себя власть как таковую – полную власть, вместе с ответственностью – это еще большой вопрос.

Это ведь и трудно, и страшно, и работать надо так, как Сталин работал. А оно им надо?

Такой вот был расклад сил на конец 1952 года. С одной стороны – не «тандем Берия – Маленков», а Сталин, за которым стояло народное хозяйство, возглавляемое Совнаркомом, формирующийся нормальный государственный аппарат и, естественно, Берия. С другой – партаппарат, выразителем интересов которого в разной мере были старые соратники. К тому времени Сталин убрал из первого, самого узкого круга, а значит, отстранил и от решения вопроса о власти, «старых большевиков» Молотова, Кагановича и Ворошилова, оставив относительно молодого, не имевшего дореволюционного партийного стажа Маленкова, которому во многом доверил управление страной, пока он сам занимался… чем? А чем он занимался, если пропустил мимо глаз даже бредовое постановление о выращивании хлеба в Закавказье?

Косвенно, по штрихам и обмолвкам, можно предположить, что Сталин готовил нечто. Это, например, подтверждает в своих мемуарах Д. Т. Шепилов. В 1952 году Шепилов был занят важным делом – написанием учебника по политэкономии. И вдруг его назначают главным редактором «Правды». Он – к Сталину: как же так, у меня ведь учебник…

– Да, я знаю, – сказал Сталин. – Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону – победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила – печать… – ну, и так далее.

Какие глобальные преобразования задумал Сталин? В настоящее время самым крупным его делом, будто бы намеченным на 1953 год, считается предполагаемое выселение евреев на Дальний Восток. Если ради этого ему понадобилась помощь всего советского народа и экономически грамотный человек на посту редактора «Правды», то, извините, это не политика, это психиатрия, диагноз под названием «мания величия» – не у Сталина, разумеется, а у борцов с антисемитизмом.

Итак, Сталин готовил какие-то преобразования в стране. Но перед их началом надо было что-то сделать с партаппаратом, который мог торпедировать любые начинания. Открытый бой вождь проиграл, теперь приходилось договариваться. Тем более что возможность диалога, как уже говорилось, была…

А теперь перенесемся в зиму 1952–1953 годов. Сталин мало появлялся в Кремле. «Старел…» – впоследствии, качая головами, говорили соратники, намекая, что вождь в последний год жизни отошел от дел. Ну да, старел, никто с годами не молодеет, но ведь в маразм-то не впадал, нет об этом свидетельств, даже Хрущев не решился такое написать, лишь намекал исподволь. Серго Берия рассказывает, что в 1952 году видел Сталина раз пятнадцать – даже он, отнюдь не входивший в «близкий круг», – в том числе видел и на заседаниях Политбюро по военно-техническим вопросам, где вождь присутствовал далеко не в качестве «свадебного генерала». Так что Сталин и не думал отходить от дел.