Лавры «миротворца» по отношению к Югославии в 1955 году получил Хрущев. Честь «лучшего друга немецкого народа» досталась Горбачеву. А человеку, который задумывал и начинал реабилитацию невинно репрессированных, боролся за подлинные национальные автономии, за демократические инициативы в международной политике – этому человеку достались пуля и всемирный позор.

Берия погиб, когда ему едва исполнилось 54 года. Сталину 54 года было в 1933 году, и он едва приступал к свершениям, за которые впоследствии был признан великим. Впереди были беспрецедентная индустриализация, большая часть возрождения страны, впереди была победа над Гитлером.

Что было впереди у Берии, какой была бы страна, останься жив, и каков был бы весь мир – про это не может сказать никто.

В два часа дня в танковой дивизии – обед. Если, конечно, нет войны. Ну а ежели войны нет, то в 14.00 личный состав рассаживается с мисками на травке или за столами в столовой, как получится.

И вот в это самое время командиру танкового соединения звонит министр обороны и, ничего не объясняя, приказывает срочно поднимать по тревоге три танковых полка, четвертый оставить в резерве в полной боевой готовности, загружаться боеприпасами под завязку и войти в столицу. Три полка – это 270 танков… Один полк, заняв господствующую над столицей высоту, изготовился к обстрелу, другой перекрыл подступы к городу, третий взял под контроль вокзал, почту, телефон, резиденцию правительства.

В то же время и те же действия по приказу того же министра обороны произвела мотострелковая дивизия. Соединение реактивных бомбардировщиков получило боевую задачу: в состоянии полной боевой готовности ожидать приказа произвести прицельное бомбометание; цель – резиденция правительства, расположенная в центре столицы. Единственный, кто отказался выполнять боевую задачу, – командир этого соединения, который объяснил, что если он отбомбится по правительственной резиденции, то заодно снесет и город. И от него отстали. Но две другие авиадивизии были все же изготовлены к бою. На самолеты установили вооружение для стрельбы по наземным целям.

Базировавшийся неподалеку от столицы артиллерийский полк, наоборот, получил задание развернуть батареи на огневых позициях и изготовиться к стрельбе по воздушным целям. Однако на выезде к шоссе путь им перекрыла мчащаяся к столице колонна танков…

Что это? Где это?!

Ну, происходило сие, допустим, в некоей условной стране, в условное время, конкретнее – во второй половине ХХ века. Шумиха была поднята по приказу руководителя политической партии, ярого консерватора, действовавшего в сговоре с министром обороны, для нейтрализации (то бишь ареста) вице-премьера страны, лидера «нового курса» в государственной политике. В результате вице-премьер был арестован, предан суду по явно сфабрикованным обвинениям и приговорен к смертной казни. По другим данным, он был расстрелян без всякого суда. Его противник свернул начатые несколько месяцев назад конституционные преобразования и установил в стране открытую диктатуру своей партии…

Итак, если очистить эту реальную историю от конкретных имен и дат, изложить ее «условно», преподав лишь голые факты, то современному человеку с его наметанным глазом станет совершенно ясно, что перед ним – сценарий государственного переворота. Причем переворота экстремистского, куда жестче и круче, чем, скажем, чилийский путч генерала Пиночета, ибо путчисты не останавливаются ни перед чем, они готовы ради своей победы даже стереть с лица земли собственную столицу с многомиллионным населением. До некоторых пор бомбить столицу собственного государства приказывал, кажется, только генерал Франко.

Так что же это перед нами? Если сценарий путча, то – да, 26 июня 1953 года в СССР произошел путч. Если нет, то… То как еще это называется? Все тихо, мирно, и вдруг – танки на улицах?

Короче говоря, 26 июня произошло нечто такое, что одни из посвященных в тайну, едва заходит речь на эту тему, начинают врать и путаться, а другие – пугаются и замолкают вовсе, причем люди, в общем-то, не пугливые. Вроде Молотова и Кагановича.

Дабы понять, что это было, кто с кем расправился и почему, вернемся еще раз в тот роковой для нашей страны день…

Предыстория событий подробно изложена в воспоминаниях Хрущева. Никита Сергеевич в своем репертуаре – держит читателей за полных дураков. Оказывается, все дело было в давным-давно расстрелянном наркоме здравоохранения, а может, и не наркоме, а давным-давно прошедшем пленуме ЦК, состоявшемся не то в 1938-м, не то в 1939 году. Этот самый нарком, которого Хрущев нежно называл Гришей Каминским, выступил на давно прошедшем пленуме со страшным разоблачением Берии…

«Это был очень уважаемый товарищ с дореволюционным партийным стажем… Это был очень прямой, очень искренний человек. Я бы сказал, что у него была святая партийность и правдивость. Он выступил и сказал:

– Все выступают и все говорят, что знают о других. Я тоже хотел бы сказать, чтобы в партии было известно. Когда я работал в Баку ( он работал секретарем Бакинского горкома партии в первые годы советской власти, еще при жизни Ленина. – Н. Х.), то ходили упорные слухи, что Берия во время оккупации Баку английскими войсками, когда было создано мусаватистское правительство, работал в органах контрразведки мусаватистов, а мусаватистская контрразведка работала под руководством английской контрразведки. Таким образом, говорили, что Берия в то время являлся агентом английской разведки через мусаватистскую контрразведку.

Он кончил. Никто не выступил с опровержением или с разъяснением. Даже Берия не выступал ни с какой справкой. Однако сейчас же после заседания Центрального Комитета Гриши Каминского уже не было, он был арестован и бесследно исчез…»

И вот эту уже тридцать лет как протухшую новость Никита Сергеевич вдруг вспомнил и преподнес членам Президиума ЦК с тревожным восклицанием: надо срочно разобраться! Потому что имеются некие смутные опасения по поводу сам не знаю чего… Ей-богу, пересказывать Хрущева – дело неблагодарное, он растекается мыслию не то что по древу, а по всему лесу. Лучше пусть сам говорит…

В своих воспоминаниях о событиях, предшествовавших этому памятному дню, сначала он долго мусолит вопросы, по которым Президиум был не согласен с Берией: о национальных кадрах, о Германии, (стыдливо умалчивая, что незадолго до того весь Президиум дружно подписывал соответствующие постановления), о каких-то там дачах, то ли существовавших в действительности, то ли нет, рассказывает про какие-то вносимые предложения… Причем, по его собственным словам, «в этих предложениях не все было неправильно», просто «Берия преследовал другие цели». Какие – не говорит. Потом вдруг, ни с того ни с сего, обсуждая эти «проблемы» с Маленковым, Хрущев начинает трубить тревогу:

«Тут уж я Маленкову говорил:

– Слушай, товарищ Маленков, неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идем к катастрофе. Берия ножи подобрал.

Маленков мне тогда ответил:

– Ну а что делать? Я вижу это, но что делать?

Я говорю:

– Надо сопротивляться. Хотя бы в такой форме. Ты же видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто имеют антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать против этого».

Как говорится, кто бы спорил. Не нравится – возражайте, еще больше не нравится – снимайте с поста. Это обычная практика, и товарищи из Политбюро были в подобных делах далеко не овечки. Когда принималось постановление по ГДР, Молотов, например, уперся рогом на слове «социализм» – и ведь дожал, всех переборол, не позволил исключить из постановления священное слово. Но Хрущеву удобнее изобразить их запуганными до полной бессловесности, так что даже возразить Берии было для них подвигом.