Жена крайне встревожилась. Я решил, что настала моя очередь.

На Лубянке меня встретил сам Козлов и проводил в кабинет Меркулова. Тот приветствовал меня в своей обычной вежливой, спокойной манере и предложил пройти к Лаврентию Павловичу. Нервы мои были напряжены до предела. Я представил, как меня будут допрашивать о моих связях со Шпигельглазом. Но, как ни поразительно, никакого допроса Берия учинять мне не стал. Весьма официальным тоном он объявил, что Пассов и Шпигельглаз арестованы за обман партии и что мне надлежит немедленно приступить к исполнению обязанностей начальника Иностранного отдела, то есть, отдела закордонной разведки. Я должен буду докладывать непосредственно ему по всем наиболее срочным вопросам. На это я ответил, что кабинет Пассова опечатан и войти туда я не могу.

– Снимите печати немедленно, а на будущее запомните: не морочьте мне голову такой ерундой. Вы не школьник, чтобы задавать детские вопросы.

Через десять минут я уже разбирал документы в сейфе Пассова».

Там Судоплатов нашел представление о собственном награждении орденом Красной Звезды, а также неподписанный приказ о его назначении помощником начальника ИНО.

«Я отнес эти документы Меркулову. Улыбнувшись, он, к моему немалому удивлению, разорвал их прямо у меня на глазах и выкинул в корзину для бумаг, предназначенных к уничтожению. Я молчал, но в душе было чувство обиды – ведь меня представляли к награде за то, что я, действительно рискуя жизнью, выполнил опасное задание. В тот момент я не понимал, насколько мне повезло: если бы был подписан приказ о моем назначении, то я автоматически, согласно Постановлению ЦК ВКП(б), подлежал бы аресту как руководящий оперативный работник аппарата НКВД, которому было выражено политическое недоверие…»

Но самое интересное – то, что было дальше. Начальником ИНО Судоплатов пробыл около месяца, а позднее стал заместителем начальника испанского отделения. С приходом в НКВД новых людей «стариков» значительно понижали в должности – впрочем, некоторые потом снова быстро шли вверх, и Павел Анатольевич в их числе.

Затем на партсобрании один из сослуживцев Судоплатова, Гукасов, предложил рассмотреть его «подозрительные связи». (К слову: Павел Анатольевич сам писал, что репрессии в органах были обусловлены не столько неким политическим заказом, сколько внутренними счетами и завистью сослуживцев.)

Партбюро создало комиссию под руководством другого его близкого знакомого, Гессельберга, комиссия подготовила соответствующий доклад, а партбюро, в лучших традициях отстраненного наркома, приняло решение исключить Судоплатова из партии за «связь с врагами народа» (а у кого, спрашивается, не было этих «связей»?!). Решение должно было утверждаться на общем собрании, а до тех пор Судоплатов ежедневно приходил на службу и сидел в кабинете, ничего не делая – ждал исключения и неизбежного ареста.

Но собрание все откладывалось и откладывалось, и вот однажды в марте его вызвал Берия.

«Неожиданно для себя я услышал упрек, что последние два месяца я бездельничаю. “Я выполняю приказ, полученный от начальника отделения”, – сказал я. Берия не посчитал нужным как-либо прокомментировать мои слова и приказал сопровождать его на важную, по его словам, встречу».

Они приехали в Кремль к Сталину, и Судоплатов получил новое задание – ликвидировать Троцкого.

Тут мы совершенно четко видим стиль работы Берии! Он не размахивал револьвером, не клеймил никого на собраниях, не грозил стереть всех «ежовцев» в лагерную пыль. Он просто оттягивал собрание (если не он – то кто?), а потом доверил Судоплатову важнейшую операцию. И процесс осуждения увял сам собой. Берия, кстати, прекрасно понимая его состояние, не сказал потом ни слова упрека за вынужденное безделье…

Показательна также история Петра Зубова, резидента в Праге. В 1938 году президент Чехословакии Бенеш через Зубова сделал предложение Сталину финансировать военный переворот в Югославии. Советское правительство решило, что сие есть дело полезное, и отправило группе сербских офицеров-заговорщиков деньги с тем же Зубовым. Однако, встретившись с офицерами, наш разведчик счел их ненадежными авантюристами и деньги не передал. Взбешенный подобной самодеятельностью, Сталин приказал Зубова арестовать. Сказано – сделано: в январе 1939 года Петра арестовали, и он попадает в еще не остановленную ежовскую мясорубку. (Кстати, Зубов был старым знакомым многих из бериевской команды, а Кобулов, бывая в Москве, останавливался у него. Но, естественно, тут Зубову помочь никто не мог: против Сталина нет приема…)

Так вот. Судоплатов, в полном соответствии с «легендой о бесчеловечной бериевской машине, утверждает, будто Зубова избивали по приказу Кобулова – и действительно, Кобулов был тогда начальником следственной части НКВД. Однако в другом месте тот же Павел Анатольевич пишет: „В 1946 году, когда министром госбезопасности стал Абакумов, Зубову пришлось срочно выйти в отставку. В свое время именно Абакумов был причастен к делу Зубова и отдавал приказы жестоко избивать его“.

Так кто же все-таки приказал бить Петра Зубова?

Но вернемся к Берии и его методам. В марте 1939 года Судоплатов предложил использовать Зубова для вербовки полковника Сосновского, начальника польской разведслужбы в Берлине, который в ходе немецко-польской войны попал в руки НКВД и теперь скучал в тюрьме. Берия согласился. Их посадили в одну камеру, и Зубов успешно завербовал поляка. Затем его использовали для вербовки князя Радзивилла. Потом потихоньку, не афишируя, освободили, и Зубов проработал начальником отделения у Судоплатова до самого 1946 года…

И, на закуску, еще одна история, наглядно демонстрирующая, сколь непростая обстановка царила в наркомате даже годы спустя. В. Н. Новиков во время войны работал в оборонном комплексе, возглавлял производство стрелкового оружия. И в мемуарах он рассказывает о своем друге, наркоме внутренних дел Удмуртии М. В. Кузнецове. Пишет о нем только хорошее, но, по-видимому, сам не всегда понимает, что пишет. Вот какую историю рассказывает Новиков об этом «милейшем человеке»: «…В те годы человеческая жизнь ценилась очень дешево.

Один раз захожу к М. В. Кузнецову в кабинет. Он один. Сидит, уставившись взглядом в стену.

– Ты что это, Миша, задумался? Он под хмельком. Как будто очнулся после моих слов и махнул безнадежно рукой:

– Видишь, Владимир, у нас порядок: список лиц, приговоренных к расстрелу, посылаем на утверждение в Москву с краткой справкой – за что расстрел. Сейчас получил список обратно – утвержден на 26 человек. Трех человек вычеркнули почему-то, причем ранее никто никого не вычеркивал, а мы их уже расстреляли».[28]

Ну, и кто же дешево ценил человеческую жизнь – Берия, который, не доверяя своим кадрам, требовал на проверку все расстрельные списки – и действительно их проверяли! – или «друг Миша», тот, что сначала расстреливал, а потом отправлял бумажки в Москву?

И что с ними, такими, делать? Самих расстреливать – так ведь всех не перестреляешь…

Придя в наркомат, Берия занялся не только наведением порядка в ведущихся делах, но и в тех, что были закрыты до него.

По этому поводу рассмотрим интереснейший документ – отчет заместителя начальника ГУЛАГа А. П. Лепилова. А для начала послушаем риторику. Пересмотр дел в его отчете шел отдельным пунктом (и почему-то кажется очень сомнительным, что так обстояло и при прежних наркомах).

«Одной из важнейших функций учетного аппарата ГУЛАГа является проверка законности содержания под стражей осужденных.

Такая проверка имеет своей целью:

а) обеспечение освобождения по истечении срока наказания;

б) реализация определений судебных органов и постановлений Наркомвнудела, выносимых в порядке пересмотра дел об осужденных;

в) представление органам прокурорского надзора данных о сроках незаконного по тем или иным причинам содержания под стражей отдельных лиц.