Начиная с конца 30-х годов, Сталин стал всемерно укреплять режим личной власти. В начале войны эта власть стала абсолютной. Вождь, оставаясь главой партии, стал еще и председателем Совнаркома, председателем ГКО, министром обороны и Верховным Главнокомандующим. Во время войны это была необходимая мера, с коллективным руководством Гитлера не разобьешь, это тебе не Югославию бомбить или Ирак захватывать.

Но война закончилась, а вождь не спешил восстанавливать коллегиальность, оставаясь по-прежнему и фактическим главой партии, и председателем Совнаркома, сложив с себя разве что пост министра обороны. Почему? Ведь теперь можно восстановить коллегиальное руководство! Почему он не стал? Потому, что к тому времени «наверху» сложился новый баланс сил.

Тогда же – это отмечают многие, хотя и не очень внятно, Сталин постепенно начинает перемещать центр тяжести в управлении страной из ЦК партии в Совнарком. Перемещать потихоньку, по-прежнему не выпуская из рук абсолютную власть. Все реже собирается Политбюро – это не значит, что к управлению страной пришли другие люди, просто со своими соратниками Сталин теперь встречается на заседаниях Совнаркома. Политбюро теряет свое значение как властная структура, и партийные аппаратчики наблюдают за процессом с явной тревогой.

А Сталин давно уже недоволен партийным аппаратом, новыми барами и господами Страны Советов. Тут надо помнить, когда и как партия получила свою «руководящую и направляющую» роль. Во время Гражданской войны, когда ни в одной из важных областей государственной жизни, будь то госслужба, армия, промышленность или еще что, большевики не имели своих кадров, им поневоле приходилось пользоваться услугами царских специалистов. «Спецы» были квалифицированны, но ненадежны, а собственные выдвиженцы работали вообще кто во что горазд. И вот для того, чтобы присматривать за всей этой публикой, как-то организовывать ее, и использовалась партия, как этакий глобальный комиссар.

Но время шло, постепенно вырастали свои кадры народного хозяйства и государства, и надобность в партийном пригляде уменьшалась – но партаппарат-то не собирался отдавать свою «руководящую и направляющую» роль. И вождь не мог не вступить по этому поводу в конфликт с аппаратом КПСС.

Косвенно о недовольстве Сталина свидетельствует сцена, которую в своих воспоминаниях привела Светлана Аллилуева. В конце октября 1941 года она ненадолго приехала из Куйбышева в Москву повидаться с отцом и, между делом, рассказала ему, что в Куйбышеве организовали специальную школу для эвакуированных детей. «Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: “Как? Специальную школу? – я видела, что он приходит постепенно в ярость. – Ах вы! – он искал слова поприличнее, – ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай!”»

Конечно, это свидетельство девочки, которая не очень-то поняла, что произошло, и просто изложила увиденное и услышанное. Но эта вспышка, как молнией, освещает внутреннюю, не декларируемую позицию вождя.

И ведь аппарат, к которому мы привыкли, партийные боссы брежневских времен – это совсем не те люди, что заправляли партией в сталинские годы. Это как российская купеческая династия: дед разбойничал, отец торговал, а сын выучился в университете, свихнулся, половину состояния отдал на революцию, вторую пропил и с перепою застрелился. При финале мы присутствовали лично. Давайте теперь посмотрим, что представляли собой первые два поколения: разбойников и торговцев.

До революции это была радикальная партия, которая и не готовилась к власти. В нее собирались оппозиционеры-экстремалы, борцы с режимом, то есть, по психологическому типу, разрушители, созидателей там было крайне мало. А потом, паче всякого чаяния, партия большевиков взяла власть, и из этих партийных бойцов с дореволюционным стажем начал формироваться аппарат. За редким исключением, к созидательному труду они были неспособны – психологически неспособны, а это не лечится.

Жизнь их была трудная. Разрушать им не давали, созидать они не умели. Что оставалось? Можно было еще воевать с остатками «классового противника», вот они и воевали – сначала с оппозицией, затем с кулаками, потом с «врагами народа». Кончилось все тем, что в конце 30-х годов, в ходе репрессий, партия с яростью безумца набросилась на себя самое, и большая часть «верных ленинцев» друг дружку перестреляла, к сожалению, прихватив с собой и множество посторонних людей.

Репрессии 1930-х годов выбили большинство старых революционеров, оставив на аппаратных должностях кого попало: иной раз случайных людей, иной раз – карьеристов. И те, и другие быстро адаптировались и задавали новый тон. На место разрушителей постепенно приходили господа.

Серго Берия приводит характерный эпизод. Его семья была близко знакома с матерью Алексея Аджубея, зятя Хрущева, которая неплохо шила.

«…Когда мы вместе обедали у нас дома, Нина Матвеевна неожиданно вновь вернулась к больной для себя теме. Видимо, просто хотела с кем-то поделиться:

– Ужасная семья, Нина! Они меня не принимают. Я для них всего лишь портниха.

Мама опешила:

– Да что ты такое говоришь!.. Этого не может быть.

– Еще как может. Вы исходите из своего отношения к людям, а там совершенно другое. Они – элита, а я всего лишь портниха, человек не их круга…»

Все это началось в 30-х годах и расцвело пышным цветом уже во время войны – новая «элита» со своими спецдомами, спецшколами, спецмагазинами и прочая, прочая. И если б от них была хотя бы адекватная польза!

Правда, Сталин еще с начала 30-х годов ввел номенклатурный принцип, фактически назначая работников на ответственные должности, но у него катастрофически не хватало кадров. Тем более что нормальный профессионал и сам не пойдет работать в партаппарат, он предпочтет заниматься делом. Да, были такие люди, как Берия, как сам Сталин, но это исключения. А в остальном – увы…

И, что хуже всего, потеря своего места в жизни означала для аппаратчика потерю всего. Директор завода, будучи снят со своего поста, пойдет работать рядовым конструктором или инженером, но он не пропадет, потому что знает дело. А куда пойдет уволенный аппаратчик? Улицы подметать? Метлу сломает…

Нет, один конкретно взятый секретарь райкома может быть замечательным человеком, исполненным самых высоких идеалов и добродетелей. Но идеалы есть идеалы, а интересы есть интересы. А спинной мозг – он к конечностям-то ближе…

Уже к концу 30-х годов новое барство сплотилось, а через десять лет превратилось в единую монолитную силу. У этой силы имелись свои вполне определенные интересы. Очень показательно в этом смысле выступление на июльском Пленуме 1953 года бывшего наркома танкостроения, а в то время министра транспортного и тяжелого машиностроения Малышева. Мучительно выискивая, что бы плохого сказать про Берию, он не нашел ничего, кроме обвинения в непартийности. Но посмотрите, как этот человек, не представитель аппарата, а смотрящий на аппарат со стороны, понимает партийность! Золотые ведь слова говорит!

«Не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна услуги оказывать, когда были приказы секретарям областных комитетов партии, то они скажут, что было понукание – ты то-то сделай, другое сделай.

Голоса: Правильно.

Малышев. Не было положения, чтобы он нас учил, чтобы у партийной организации попросил помощи организовать партийную работу и так далее. Он считал секретарей областных комитетов диспетчерами. За какое дело он возьмется, по такому делу секретарь обкома – диспетчер…»

Вдумайтесь, что он говорит. Идет война. Вся страна работает на победу, двенадцатилетние дети по 12 часов стоят за станками. А партийцев оскорбляет, что их заставляют быть «диспетчерами» в работе на оборону, то есть выполнять те функции, для которых они и существовали в СССР! Они уже тогда хотели заниматься исключительно «партийной работой»: на митингах выступать, собрания проводить – и ничего не делать… Вот ведь сукины дети-то, а?! Впрочем, за что суку обижать, собака – существо верное и честное…