По тому, как резко и прямо зыркнула на Катю воительница, выпад ей не понравился. Вскинув подбородок, Васа подняла хлыст к лицу Кати и проговорила приглушенно:

— Это тоже просто слова.

В ярости зарычав, Катя надула щеки и выдохнула воздух, после чего бросила мне:

— Мечников, покажи ей!

Что показать — понятно. Однако Васа смотрит резко, во взгляде смятение, губы подрагивают, а пальцы сильнее сжимаются то на ручке хлыста, то на рукояти ножа.

Я произнес:

— Не нравится мне эта идея.

— А у тебя есть получше?

В теории можно просто навалиться втроем на Васу и сбежать. Но тогда нас будут разыскивать не только служебники, но и эти аборигены. А хотелось бы увеличивать количество союзников, а не врагов.

Вдохнув поглубже, я проговорил, выставляя перед собой связанные запястья воительнице:

— Развяжи.

— Еще чего.

— Развяжи. Я кое-что покажу. Не убегу.

— Так я и поверила, — фыркнула Васа.

— Хотели бы, уже сбежали бы, — заметил я и обвел нас троих взглядом.

Еще несколько секунд Васа мялась в сомнениях, потом зло прохрипела и чиркнула лезвием ножа по веревке.

— Только без глупостей, — предупредила она.

— Да какой там, — хмыкнул я.

После чего быстрым движением скинул лямку рюкзака и перетащил его на живот, а, расстегнув, аккуратно на половину вытащил сохранный артефакт. Его голубоватое свечение залило полумрак шалаша. Васа, поморщившись, заслонилась от света ладонью, а когда глаза привыкли, убрала ее и, щурясь, присмотрелась.

Сперва она морщила лоб, соображая и приглядываясь, потом глаза стали медленно расширяться, брови всползать на лоб, а рот раскрываться. Шумно сглотнув, она указала на артефакт и проговорила перехваченным хрипом голосом:

— Это… это…

— Последняя в мире пчеломатка и ее пчелы, — подсказал я. — И если ты не поможешь нам, Лютецкий получит и их.

На сияющую голубым колбу Васа пялилась пару секунд и хлопала губами, потом снаружи что-то громыхнуло, она вздрогнула и очнулась.

— Я выведу вас из лагеря, — сообщила воительница решительно.

Я кивнул и уточнил:

— А командир?

— Его беру на себя, — ответила она.

— Не похоже, что он слушает подчиненных.

— Подчиненных может и не слушает, — отозвалась девушка, выглядывая из-под полога шалаша, — а к дочке прислушается.

Она выскользнула наружу, через секунду оттуда донесся ее быстрый шепот:

— Выходим. Сразу налево, за шалаш.

Выскочив первым, я успел заметить суматоху в лагере, нос не обманул: костер затушили, это от него пахнет мокрым дымком. Опустело, только некоторые вояки носятся от одного до другого края лагеря, что-то проверяют и командуют негромко.

Втроем мы быстро прошмыгнули за шалаш, где заросли папоротников густые и пахучие, пока Васа стояла настороже. Потом она пролезла к нам и проговорила:

— Сейчас идите прямо через дебри, потом дойдете до двуствольного папоротника в два человеческих роста. Там налево. Это направление на северо-восток.

— Почему туда? — спросил я.

— В той стороне северный народ. Тот самый, которого никто не знает, — ответила Васа.

Не в меру молчаливый Миха тягостно вздохнул и проговорил негромко:

— Пойдем с нами, а?

Васа покачала головой.

— Вас хватятся, — сказала она. — А если исчезну и я, командир поднимет такую бурю, что все лютые кроты проснутся. Нет, я останусь и все ему объясню.

Следующий вздох детины получился таким тяжелым, что даже небо помрачнело от туч.

— Эх… А свидимся еще? — спросил он удрученно.

Впервые на губах воительницы появилась искренняя улыбка, а на щеках проступил небольшой румянец.

— Будет день, будет видно, — ответила она с легкой игривостью.

Потом развернулась, тугие каштановые косы взметнулись в воздухе, и девушка скрылась за шалашом, а я сделал знак остальным, и мы рванули через заросли.

Мокрые ветки захлестали по лицу, ботинки скользили и вязли в раскисшей после ливня почве. Трава по колено, дебри густые, что значит маршрут мало хоженый, а может и вовсе не маршрут, а направление, которое задала Васа.

Мы двигались добрых минут двадцать, проваливаясь в рыхлую грязь и высматривая нужный папоротник, что непросто, потому как папоротники здесь все с меня ростом, а то и выше. Катя бежала сосредоточенная и хмурая, время от времени поглядывая назад. Видимо не доверяет воительнице и ожидает погони. Но если бы та хотела, не помогала бы. Миха наоборот несется, как боевой баран, ломая ветки и приминая траву, а на лице гримаса царственной скорби.

— Не страдай так, — подбодрил его я. — Сказала же, будет день, будет видно.

На бегу детина вздохнул.

— Такая девка… Такая девка… И опять не про меня.

— Она тебе не отказала, — заметил я, перепрыгивая колоду из трухи.

Миха покривился.

— Да, как же, не отказала…

Поскользнувшись, но удержав равновесие благодаря моему локтю, за который схватилась, Катя проговорила:

— Ну вы и время нашли для… Вот этого всего.

— А чего такого? — отозвался Миха. — В трудностях и познаются люди. А сейчас как раз трудности.

— Ну раз так, самое время показать, чего ты стоишь, — смягчилась Катя. — В смысле ей.

Насупившись, как цыпленок в тумане, Миха заработал руками и ногами быстрее, и унесся вперед, только комья грязи полетели из-под ботинок. Еще через пару минут послышался глухой удар, когда мы с Катей выскочили из зарослей.

Миха застыл впереди. Он упер одну ладонь в левый ствол двуствольного папоротника, а второй трет лоб.

— Швора какая, — проговорил он обиженно, — выскочил из-под земли, как кочевник из бархана.

Катя усмехнулась.

— Ты перед собой смотри. Куда ломанулся-то?

— Да чтобы вы нравоучениями не потчевали, — отозвался Миха. — А то один причиняет добро, а вторая наносит радость.

Кивнув, я согласился с охотой:

— Это мы любя.

— Ага, — посмотрев на пальцы, где остались пара красных пятен, отозвался Миха и поднял голову, — батя тоже так говорил, когда ремнем по заду ездил.

— Суровый у тебя был батя, — проговорил я.

На лбу Михи осталась живописная царапина от виска до самой переносицы, он размазал остатки крови тыльной стороной ладони.

— Мне хватило.

Хмыкнув, я скинул со спины рюкзак и сунул его Кате. Та с непониманием вытаращила глаза и нахмурила лоб, я пояснил:

— Надевай и береги его. Миха о тебе позаботится. Да?

Обернувшись на детину, который смотрит с озадаченностью, я вопросительно на него глянул. Тот поскреб макушку и ответил озабоченно:

— Э… Конечно. А как же еще-то?

— Вот и отлично, — сказал я. — Тогда бери Катю и бегите на северо-запад, пока не доберетесь до… Ну сами поняли, кого. Если они там есть. А нет — спрячьтесь где-нибудь. Постарайтесь не стать ужином для тварей. И Миха, если Катя будет просить вернуться — не позволяй. Понял?

Послав детине взгляд, который поймет любой мужчина, когда речь о женщине, я вытащил из рюкзака нож и сунул в набедренный карман. Катя все еще с непониманием прижимала рюкзак и хлопала ресницами. Когда смысл происходящего до нее стал доходить, Катя охнула и с силой пихнула рюкзак мне в грудь.

— Очумел?! — выпалила она. — Я думала ты специально так сказал девке, чтоб развязала! Ты же не серьезно? Мы без тебя никуда не пойдем!

Обернувшись к Михе, она взглядом поискала поддержки, но детина смущенно отвернулся, делая вид, что рассматривает пятна крови на пальцах.

Всхлипнув, брюнетка снова попыталась всучить мне рюкзак.

— Да вы что? Совсем чокнулись? Миха! Скажи ему!

Детина тактично промолчал, что в его случае уже большое достижение, а я аккуратно передал обратно рюкзак Кате и проговорил мягко и терпеливо:

— Катенька, так надо. Лютецкий гнался за мной. О вас он не знает наверняка и у вас есть шанс уйти.

— И ты один решил пойти против него?! — неверяще выдохнула Катя, страшно округляя глаза.

— Ты меня недооцениваешь, — соврал я. — Тем более, я буду не один. Помнишь? Васа обещала помочь.