— Говорю, папоротники. Вокруг посмотри.
Ноздри приятно щекотал сочный запах, зелени и влаги, я непроизвольно облизал губы. Мне известно, что папоротники не едят. Вернее, существовали какие-то виды, которые надо вымачивать, вываривать и как-то еще обрабатывать. Но меня на этаже обучения предостерегали, что для человека они ядовиты, хоть и пахнут приятно.
Миха вытащил руку из веревочного захвата и с громким «фух», стал вылезать из корзины.
— Ух ты! — выдохнул он, наконец оглядевшись. — Это чё? Зелень?
Помогая выбраться из корзины Кате, я покивал.
— Самая что ни есть. Надо же. Растет сама, а не на зеленых фермах.
— Офонареть! — впечатлился Миха, спрыгивая в остролистную траву, из которой торчат стебли с длинными, пушистыми колбочками.
К одной такой он наклонился и потрогал.
— Мягкая и жесткая одновременно. Это папоротник?
Катю я уже спустил и поставил рядом в траву, теперь она тоже во все глаза таращится на зеленые растения, рот раскрыт, как у малого дитя перед фокусником. Я к зелени привык, все же в Красном граде полно зеленых ферм, а я туда наведывался не раз. Но Миха всю жизнь прожил на козьей ферме, Катя — в «Медном ковчеге», а там только песок, перекати-поле и разные колючки. А в свой подвал предусмотрительный Никифор их, очевидно, не пускал. Удивительно другое — растения и правда здесь растут без участия человека.
— Нет, — поправил я Миху, и указал на невысокие, но пышные зеленые перья, которые торчат прямо из почвы. — Вот это папоротник. А это трава, пырей.
Немного отойдя от ступора, Катя пошла вперед, затем присела и осторожно прикоснулась к зеленым листьям.
— Какая она… Красивая, — проговорила Катя впечатленно. К ее штанине прицепилась колбочка, а Катя развернулась ко мне с полными восторга и надежды глазами. — Это что, выходит Никифор прав? Это и есть та земля и можно выпустить пчел?
Как бы мне не хотелось быть в глазах Кати героем, но пришлось покачать головой и ответить:
— Нет, Катенька. Пчел здесь выпускать нельзя.
Ее личико вытянулось в непонимании.
— Но почему? — изумилась она. — Вот же растения.
— Одних растений мало, — стал объяснять я. — Если бы все было так просто. На зеленых фермах Оазис-Техно тоже полно растений. Но пчел, как ты заметила там нет.
— Но… Как же тогда… Как тут тогда они растут без пчел? — совсем растерялась Катя.
— Пчелы нужны не всем растениям, — ответил я. — Как с картошкой и чесноком, помнишь? Так и этим не нужны. Папоротники размножаются спорами. Ну и мох тоже. А пырей корневищами.
С лица Кати воодушевление слетело, как тучка с неба в погожий день, плечи опали, глаза опустились к зеленому ковру под ногами.
— Как жаль… — только и сказала она.
Тем временем Миха, обалдевший от зелени вокруг, ходил туда-сюда, трогал папоротники, тер колбочки-колоски пырея, впечатленно присвистывал и охал.
— Это что получается? Что получается… — проговорил он, наконец обернувшись ко мне. — Зеленые зоны для людей… Как бы уже есть? Просто никто о них не знает?
— Надо разобраться, — согласился я и оглянулся на густо заросший мхом вход в пещеру, который судя по форме, когда-то был входом в здание. — А пока предлагаю укрыться внутри. В воздухе сильно пахнет влагой. Дождей я видел немного, но именно так пахнет перед ним.
Спорить никто не стал, хотя Катерина все порывалась остаться и еще немного походить по траве. По округленным глазам и впечатленному покачиванию головы понятно, что Миху зелень тоже впечатлила. Но когда ему на лоб шлепнулась первая холодная капля, он все же направился к проему, захватив с собой Катю.
— Может я и побегал бы под дождем, — сообщил он, ведя ее к замшелому входу, — но чуется мне, с неба вода тут падает холодная. А мерзнуть не охота. Да и сохнуть потом.
В полумрак руин я вошел первым. Здесь пахнет старым, сырым металлом, мхом и пропитанной водой почвой. Когда глаза привыкли к слабому освещению, смог разглядеть в паре метров от входа дверь. Добротная, металлическая, сверху табличка «Посторонним вход воспрещен».
— Та-ак… — протянул я, когда Миха и Катя вошли следом. — Кому воспрещать вход в этой глуши?
Вывернувший из-за спины Миха оттянул веко на правом глазу, наводя резкость, и проговорил:
— Ну, кому воспрещен, а кому и нет.
После чего приблизился к двери и сел на корточки рядом с замком. Мы с Катей с интересом наблюдали, как он с помощью металлических проволок, которые нашарил во мхе, ковырялся в замочной скважине. Он то прикладывал к двери ухо, то постукивал, продолжая ковырять. Через пять минут послышался негромкий щелчок, а губы Михи расплылись в довольной улыбке.
Он поднялся, его плечи расправились, как у служебника на параде, а сам указал ладонью на замок и проговорил довольно:
— Вот, пжалста.
После чего толкнул дверь, заржавевшие петли поддались со скрипом, но дверь медленно открылась. Из темноты внутри пахнуло застоявшимся воздухом, пылью и сухостью, что удивительно, поскольку вокруг столько влаги, что хватило бы обеспечить весь Рязна град. А может и Красный град.
Повернувшись ко входу правым ухом, Катя пару секунд двигала бровями, потом проговорила:
— Тишина. Вообще никого не слышу.
Кивнув, я втянул носом воздух, хотя из темноты и так пахнуло вполне густо. Но на всякий случай принюхался. Уловил только запахи очень старой пыли, металла и электрики.
— Похоже, мох и влажность туда не проникли, — сообщил я. — Значит не отсыреем.
— Ага, — согласился Миха. — Только там ни зги не видно.
— Погодите, — чирикнула Катя и стала рыться в сумке.
Когда она вытащила из нее небольшой дрожжевой фонарь, ее личико просияло, Катя направила фонарь в сторону входа и потрясла. Фонарь засветился бледным, но направленным светом, и темнота впереди рассеялась.
— Ну-ка дай, — попросил я.
Девушка вручила мне фонарь. Я, посветив перед собой, шагнул вперед. Тишина в миг надавила на уши и зазвенела тиннитусом, какой бывает в полном отсутствии звуков. Слабый свет фонаря вычленил впереди металлический край стола с небольшим слоем пыли, что значит она сюда попала до того, как двери закрыли.
— Что это за место? — шепотом спросила Катя из-за спины.
— Сейчас узнаем, — ответил я и развернулся к стене, направив на нее фонарь.
Та гладкая и блестит серым металлом, значит руины использовали уже после коллапса, потому что брошенные руины никто обшивать металлическими пластинами изнутри не додумался бы. Они все из бетона, камня, иногда изнутри проклеены бумагой. Опекун называл их «обои». Но встречаются они редко, поскольку быстро покрываются плесенью, трескаются и вообще осыпаются.
Я пошарил световым лучом по стене и разглядел рубильники.
— Ну, посмотрим, — проговорил я и, приблизившись, дернул их по очереди вверх.
Загудело. Через секунду одна за другой на потолке стали включаться лампы, длинные, с необычным голубоватым свечением, и перед нами из темноты выступили несколько рядов столов с мониторами.
— Ого! — впечатлился Миха.
Самый большой монитор впереди в половину стены засветился последним. На нем нарисовалась карта громадных размеров, основная часть в середине желтовато-зеленоватая, или скорее бурая. Это суша. По краям все синее, что значит — вода. На области суши чуть слева и сверху мигает зеленая точка, а выше в хаотичном порядке красные буквы «х».
Катя с восторженным лицом шагнула к карте и потянулась, чтобы прикоснуться, но в последний момент одернула пальцы и проговорила:
— Что это такое?
Под большим экраном я заметил стол с техникой. Подойдя, нашел колесо управления и покрутил. Карта задвигалась, а когда приноровился, смог приблизить изображение, довольно четкое и детальное. Пульс участился. Я с волнением двигал картинку, быстро бегая взглядом по навигации, открывая для себя территории, которых никогда не видел на этаже обучения.
— Это карта, — сообщил я неверяще. — И она гораздо больше тех, что нам показывали в Красном граде.
