— Не, — сообщил Миха убежденно, — не шпилька.

Потом отнял ладонь от щеки, на ней проступила красная пятерня. Поправив челюсть пальцами, Миха проговорил:

— Удар у этой Аделаиды, что надо.

— Обиделась?

Он покривился.

— Не знаю. Но челюсть болит.

— Она помощь предлагала, — заметил я. — У нее в Рязна граде какие-то подвязки.

— Ты ей доверяешь?

Пожав плечами, я ответил:

— На меня она вешалась, а тебе съездила по морде. Значит, какие-то принципы у нее есть. Все равно нам нужно будет где-то остановиться в граде. Она может с этим помочь.

В вагон мы вернулись вдвоем и заняли места. Рука стала болеть значительно меньше, похоже, вонючая мазь проводника действительно эффективная. Катя пришла чуть позже, молчаливая, тихая и с красным носом. На меня старалась не смотреть, да и я не особо к ней лез.

Когда солнце покатилось к закату, я переложил рюкзак под голову, не снимая одну лямку. Катя пыталась дремать, откинув голову на спинку сидения. Но та прямая, на такой особо не подремлешь.

— Обопрись на меня, — предложил я спокойно.

— Аделаида против не будет? — поинтересовалась Катя мирно, но выражение лица при этом сделалось оскорбленно-возвышенным.

Я удивился.

— С чего бы?

— Судя по всему, в купе я помешала вашему тесному общению, — пояснила она.

— Разве что немного, — не стал спорить я. — Но это ничего не значит. Во всяком случае, не запрещает тебе лечь удобнее. Повторяю, можешь опереться на меня. Не хочешь — можешь на Миху. Он больше.

Детина в это время глазел на закат, который в пустыне превращает мир в расплавленное золото, которое льется с неба и растекается по оранжевым барханам. При упоминании его имени, он обернулся и приподнял брови.

— Я не толстый, если что. Я коренастый.

— Да-да, вот на него и обопрись. На коренастого, — усмехнулся я, выразительно косясь на слегка выпирающий над штанами Михи живот.

Миха мой взгляд заметит и сообщил важно:

— Я на массе.

— Жировой? — хмыкнул я в шутку, поскольку и сам знаю, как наращивают мышцы. Опекун всю жизнь занимался спортом и подробно рассказывал, как питаться, какие упражнения делать. От него я усвоил, что здоровому мужчине физические упражнения нужны так же регулярно, как еда, сон и половая жизнь.

— Ничего ты не соображаешь, — покровительственно ответил Миха. — Сила она набирается вместе с едой. Ты может и верткий, но, если я сяду сверху, хрен поднимешься.

Я кивнул.

— Главное слово «если».

— В тот раз тебе просто повезло, — отмахнулся Миха.

— Еще бы, — согласился я и снова оглянулся на Катю, которая ерзает и так и сяк, но никак не может удобно устроиться.

В итоге я просто цапнул ее за локоть и притянул к себе, аккуратно уложив себе на бок. В первый момент она что-то возмущенно вякнула, но быстро затихла. Когда я заглянул в лицо Кати, она уже мирно посапывала.

— А разговоров было, — констатировал я.

Звучно почесав плечо, Миха проговорил впечатленно:

— Ишь, за две секунды уснула.

— Вымоталась, — заключил я. — Храбриться можно сколько хочешь, но женщине нужен отдых и безопасность, как ни крути.

Миха цокнул и покивал коротко и часто.

— Умеешь ты, я смотрю, с девушками ладить. Одна на него сама полезла, вторая злилась, а потом, вон, под боком уснула.

— Опекун научил, — просто ответил я.

— Хороший, видать, мужик.

— Был.

— Жаль.

Стянув с себя куртку, я накрыл Катю. Вечерняя вентиляция в вагоне охлаждает сильнее. Может простыть, если не согреть.

Под мерный стук колес и покачивание я тоже уснул чутким, но спокойным сном. Перед глазами снова мелькали служебники, Катя, Аделаида, сражался с ящером и летал на нем верхом. Казалось, что вроде и не проваливался в глубокий сон, но проснулся от затяжного толчка и шипения локомотива.

Когда открыл глаза, за окном утро только занялось бледной полоской света на горизонте, а поезд остановился у городской стены, вдвое меньше той, что огораживает Красный град. Катя под боком все еще сипит, зато Миха поднялся и прилип носом к окну.

— Видал? — очарованно спросил он и ткнул пальцем в стекло. — Приехали.

Я осторожно пошевелил Катерину за плечо, та посопела и попыталась перевернуться, во сне шаря пальцами в поисках одеяла.

— Дед Никифор, еще рано… — пробормотала она сонно.

Сдержав смешок, я снова аккуратно, но настойчиво ее пошевелил. На этот раз Катя разлепила веки и села с растерянным лицом. На левой щеке отпечаталась вмятина моей футболки, губы пухлые, как у херувима. Катя повертела головой, в первые секунды с непониманием, потом во взгляде проступила осознанность, и она спросила хрипловатым после сна голосом:

— Стоянка?

— Лучше, — ответил я. — Выходим.

Однако из вагона нас выпустили не сразу. Сперва пришел долговязый комендант с хитрыми глазами, круглым карманным компостером и деревянной дубинкой за поясом. Переговорил с проводником. Тот кивал на нас и что-то объяснял, а комендант поглядывал в нашу сторону и хмурил брови.

— Похоже, будут проблемы, — негромко заметил я и взглядом указал Михе на коменданта.

Оглянувшись, детина хрустнул шеей и сообщил негромко, но бодро:

— С этим тощим? Да я его одной соплей перешибу. А второй накрою.

— Это не кочевник, — сообщил я. — Если этот полезет в драку, то на законных в Рязна граде основаниях. А нам такое точно не нужно.

— Что ты предлагаешь? — вытаращив глаза, поинтересовался Миха, оскорбившись, что ему не позволяют решить вопрос кулаками.

— Выйдем из задней двери, — коротко сказал я. — Ты у нас боец с переменным успехом.

— Но-но-но, — оскорбился детина. — Я тебя от кочевников спас. Забыл?

— Не забыл. Помню.

— А скрутить меня тебе просто повезло.

— Как скажешь, — отозвался я, глядя на коменданта, чьи косые взгляды все мрачнее и недовольнее.

О чем беседуют проводник и комендант не слышно, но запах от долговязого через весь вагон тянет неприятный. Так обычно пахнут фанатично увлеченные люди, поэтому редко стирают одежду и забывают помыться. Этот запах разит даже без моего обоняния.

Когда мы встали, комендант напрягся и дернулся в нашу сторону, но проводник ухватил его за локоть и продолжил что-то настойчиво объяснять. Тот высвободился из захвата, но проводник так жестикулировал, что коменданту нехотя, но пришлось выслушивать.

— Давайте без суеты, но шевелимся, — негромко скомандовал я, затягивая рюкзак на спине. — Проводник дает нам время.

По закону подлости остальным пассажирам приспичило встать и стоять в проходе, дожидаясь открытия дверей. Их, видимо открывают по указке комендантов. Стараясь не торопиться и не толкаться, мы просочились до задней двери вагона.

Миха покосился назад и сказал:

— Вроде не гонится.

— Может обойдется? — с надеждой предположила негромко Катя.

Но, когда дверь открылась, на перроне в комендантской форме оказались еще трое с компостерами и недобрыми лицами.

— Тьфу, швора… — ругнулся я. — Давайте дальше.

Пришлось перейти в следующий вагон, но и у его выходов уже переминаются с ноги на ногу двое комендантов. Едва пассажиры стали сходить с поезда, те принялись проверять документы и билеты. Сердце качнуло кровь активнее, а рефлексы быстрее мозга среагировали на опасность и плеснули в кровь коктейль гормонов, кулаки сжались.

— Бюрократы, — бросил я.

Со стороны пассажирского вагона, в котором мы ехали, потянуло нестиранными вещами, а я когда глянул поверх голов, то трое комендантов уже настойчиво протискивались между пассажирами.

— Твою швору… — выдохнул я. — Бегом!

И дернул все еще сонную Катю за руку проталкиваться в сторону багажного вагона. Уверенности, что там представителей железной дороги не будет, нет, потому что кто-то должен заниматься разгрузкой. Но это фора.

Теплые пальцы Кати попытались выскользнуть из захвата, но я сцепил крепче, она пробормотала с негодованием:

— Да почему мы бежим?