Склон бархана я преодолел быстро, но упарился и взмок, как батрак на зеленой ферме. Взобравшись на его вершину, приложил ладонь козырьком ко лбу и окинул взглядом песчаный горизонт. Он весь плавится и плывет, в этих сполохах померещиться может что угодно.

Я хмыкнул под нос с усмешкой:

— Эх, Катенька.

Но когда собрался спускаться, нос уловил то, чего не должно быть в пустынном воздухе. Повернув голову, я вдохнул сильнее и прикрыл глаза. Стою я как раз под ветром, и нос отлично считывает металлический запах, приправленный малиновым, к которым прибавлены терпкие, резкие частицы мужского пота.

— Да ладно… — не поверив собственному носу, пробормотал я и разлепил веки, чтобы пристальнее вглядеться туда, откуда ветер несет запахи.

Марево размазывает горизонт, не удивительно, что с первого раза я ничего не заметил. Но теперь, присмотревшись, разглядел вдалеке небольшое облачко песчаной пыли. Оно движется быстро, распуская желтые клубы по сторонам и, судя по размерам, Катя права: доберется оно сюда минут через пять-семь.

— Вот швора… — выругался я и развернувшись, сиганул с бархана.

Скатившись по горе песка, я рванул к руинам, а когда вбежал под их тень, скомандовал и закинул рюкзак на спину:

— Это правда. Они летят, надо уходить.

На секунду Катя горделиво выпятила грудь, вроде «надо было сразу слушать, я ведь такая умница-разумница», но долго наслаждаться триумфом не стала и побежала за мной, когда я выскочил к дрезине.

На двухместную дрезину мы вскочили с Михой одновременно: я вперед, Миха позади, а Катя осталась стоять рядом, растерянно округлив глаза. На ее чистом личике мелькнула тень страха, что ее оставят здесь посреди пустыни на растерзание служебникам и пустынным тварям, из которых самые безобидные это звери. Мне осталось только хмыкнуть. Воспитывал меня опекун, как сам говорил, по старой закалке, так что мысли бросить Катю в опасности у меня и не возникло. Это больше по части служебников.

Я протянул ей руку и усмехнулся.

— В багажнике не удобно. Лучше между мной и Михой.

Густо покраснев, Катя ухватилась за пальцы, я дернул ее и усадил позади себя. Теплое девичье тело прижалось грудью к спине, а в носу приятно засвербело от ее запаха. Пришлось несколько секунд считать дроби, чтобы остыть. Потом сказал ей:

— Держись крепче.

Тонкие руки Кати обхватили меня за пояс, я повернул ключ, и дрезина, низко загудев, поднялась над песком и рванула с места.

Ветер с мелким песком ударили в лицо, на зубах сразу захрустело. Я отплевался и крикнул через плечо:

— Сильный арт-аккум!

— Ага, — услышал я ответный крик Михи, — мощный!

Катя испуганно пискнула у меня за спиной:

— Ой, это все из-за меня! Артефакт, наверное, очень ценный…

— Ценный, — согласился я так же громко, — но не на столько, чтобы ломиться за ним в такое пекло.

Дрезина пошла на крутой бархан, спрятавшись в его спасительной тени. Я крутанул рулевую перекладину, чтобы не перевернуться, и наклонился вперед. Катя наклонилась следом, прижавшись к спине и с силой сдавила руки на поясе.

— Ты мне душу выдавишь! — отозвался я со смешком. — Но продолжай!

Катя охнула и попыталась отодвинуться, но не смогла из-за Михи, который подпирает со спины. Он крякнул и недовольно проворчал:

— Хватит ерзать! Я тут вообще-то с краю!

— Я удержаться пытаюсь! — взвизгнула Катя.

— Не знаю, за что ты там держишься, но задом ты меня выдавишь из дрезины!

— Не такой у меня и большой зад, — обиделась Катя.

Под их перепалку я вывел дрезину на гребень бархана, и жгучее солнце вновь обрушилось невидимым ливнем. На пару секунд я замедлил ход дрезины и оглянулся. С бархана обзор хороший, дрезина гудит негромко, потрескивает нагретый металл и подвывает горячий ветер.

— Может передумали? — с надеждой прошептала Катя.

— Если поехали в такую даль, то вряд ли, — ответил я, вглядываясь в горизонт.

Сперва он просто плыл маревом, но вот я снова разглядел вдали облачко песка и чёрные точки в нем. Пока бесформенные, поэтому не ясно, сколько дрезин отправились следом.

Я констатировал:

— Не отстанут.

Миха закряхтел на заднем сидении и заметил:

— Может дрезина у нас теперь и на аккуме, но если это служебники, то все равно догонят. У них-то колымаги всяко резвее.

— Верно, — согласился я, быстро перебирая варианты, как ускориться.

Оставить попутчиков дело практичное, но не в пустыне, а в безопасном месте. Катя дрожит, спиной чувствую. Боится. Что думает Миха — не ясно, но судя, по его мрачным взглядам, тоже чем-то не доволен.

Миха брякнул:

— Так, а чего стоим тогда?

— А ты знаешь, куда ехать? — огрызнулся я.

— Да куда-нибудь!

— И где-нибудь нас догонят, — отозвался я угрюмо. — Нужно что-то очень быстрое. Быстрее дрезин служебников. Если у тебя в кармане завалялись башмаки-скороходы, доставай, потому что у меня таких нет.

Миха засопел угрюмо.

— Чего это ты огрызешься?

— Не огрызаюсь. Я думаю.

Облако песка тем временем приближалось, я пустил дрезину по склону, чтобы скрыться с глаз. Ярость детины понятна. Я бы тоже бесился, если бы уехал с непонятным беглецом, за которым гоняются служебники. С другой стороны, я никого за собой не тащил. Да только бросить теперь не могу.

— Думай быстрее! — рявкнул Миха.

— Стараюсь! Ты ж у нас не обременен думаньем.

— Чего?!

— Ребят, — негромко позвала Катя.

Мы хором гаркнули:

— Что?

Из-за спины послышался ее испуганный ик, потом глоток, и Катя быстро проговорила:

— Не ругайтесь. Я тут это… В общем туда посмотрите.

Она указала направо, на восток, где за барханом движется бледно-розовый дымок.

— Никифор рассказывал, что по восточному тракту идет железная дорога. Утверждал, раньше там было что-то под названием М4, не помню… Но главное, что Лютецкий проложил там железку. Кажется, как раз поезд идет. Нам бы на него.

Я даже обернулся на девушку.

— Катенька, ты откуда такая умница?

После чего надавил на педали дрезины, и она рванула правее в погоню за розоватым дымком.

Сердце качало кровь, в ушах свистело, я гнал колымагу изо всех сил, виляя между барханами, и отплевываясь от песка. Но дымок несется с очевидным ускорением. Если догоним поезд, служебники за ним не успеют. Вопрос как раз в том, чтобы догнать.

— Чего дым розовый? — крикнул я через плечо.

Позади послышался невнятный писк Кати, а зычный голос Михи прокричал:

— Да артефакт там, поди, такой же! Только побольше будет.

— Логично, — согласился я. — Поезд тащить, не коз доить.

Сзади Миха хмыкнул громко и отозвался поучительно:

— А ты попробуй сперва подои, а потом умничай. Кая лягнет тебя рогатая, будешь потом ходить с фингалом. А то и с поломанным ребром.

Я бросил назад, сильнее вдавливая педали дрезины и забирая по дуге еще правее:

— Чувствуется опыт.

— Вот не надо ерепениться, — посоветовал Миха. — Найду тебе козу и посажу доить. Посмотрим тогда.

Я открыл рот чтобы сказать, что предпочитаю другую грудь, но дрезина подпрыгнула на камне, нас подкинуло, Катя взвизгнула, а Миха выругался:

— Швора дрянная! Тебя где водить учили?

— В Оазис-Техно, — бросил я.

— Оно и видно.

— Зато быстро, — оправдался я.

Промчавшись еще с десяток метров, мы вывернули из-за бархана, и в долине открылась длинная железная дорога, которая теряется в мареве горизонта. Рельсы тянутся через пустыню, плавно изгибаясь. По краям заграждения от песка. Значит и тут прокатываются автоматоны, только рельсовые. По рельсам несется состав, насчитал пять вагонов и локомотив, из трубы которого вырывается малиновый дымок. Движется с ускорением, а мы сейчас примерно на его середине.

— Догоняй! Чего ползешь? — выкрикнул Миха.

— Это не я, а дрезина, — бросил я. — Что за древнее корыто!

— Не корыто, а винтаж, — философски заметил Миха.

Дрезина и впрямь стала двигаться рывками, выплевывая в стороны песок из-под магнитной подушки. Я выжал педали, это немного помогло, и она пошла ровнее, но гудеть стала громче.