Перед глазами снова всплыло лицо Лены в кафе. Доброе, участливое. Невыносимо унизительное.

Страх боролся с соблазном.

Несколько секунд.

Воспоминание о вчерашнем дне было слишком свежим. Слишком болезненным.

Он протянул дрожащую руку к панели управления. Палец завис над кнопкой.

Нажал.

На экране осциллографа осталась только одна, «правильная» реальность.

Выбор был сделан.

Резкая смена кадра. Щелчок.

Тихая квартира в спальном районе. Пахнет мебельной полиролью и чем-то неуловимо-аптечным. Лена сидит на краю идеально заправленной кровати. Её пальцы сжимают холодную, безвольную руку сестры.

Ольга смотрит в стену. Пусто.

Она красива правильной, безупречной красотой, которая со временем застывает, как маска. На прикроватной тумбочке — стакан с водой и начатая упаковка таблеток.

— Ты как? — тихо спрашивает Лена.

Ольга не сразу отвечает. Взгляд прикован к узору на обоях.

— Нормально, — наконец произносит она. Голос ровный. Мёртвый. — Андрей вчера цветы принёс. Розы. Красные.

Пауза.

— Идеальные. Длинные стебли. Ни одного шипа. Как на открытке.

— Это… это же хорошо? — неуверенно лепечет Лена.

Ольга молчит так долго, что кажется, она уже не ответит. Потом доносится почти беззвучный шёпот.

— От них даже не пахнет. Понимаешь? Совсем.

Она поворачивает голову, и в её глазах Лена видит бездну.

— Просто… картинка.

Лена сильнее сжимает холодные пальцы сестры. В её глазах — смесь любви, боли и панического ужаса. Она смотрит на Ольгу, на её идеальную причёску, на идеальный порядок в её идеальной квартире.

И видит будущее, которого боится больше всего на свете.

Будущее, в котором нет запаха.

Утро. Алёша не спал ни минуты. Глаза красные, но он не чувствовал усталости. Тело работало на чистом нервном возбуждении.

Пришло время для полевых испытаний.

Простой тест. Низкие ставки. Контролируемый эксперимент.

Он пойдёт в институтскую столовую. За булочкой.

Громоздкий прототип «Корректора» спрятался в старой холщовой сумке через плечо. Неприметный наушник в ухе, тяжёлая сумка с прототипом — он чувствовал себя шпионом, внедрённым в собственную жизнь.

Коридоры НИИ гудели утренней суетой. Люди здоровались, смеялись, обсуждали что-то. Алёша шёл сквозь этот поток, невидимый и сосредоточенный.

Вот и дверь столовой. Резкий запах кислой капусты.

Он остановился. Сделал глубокий вдох. Активировал прибор.

В наушнике раздался тихий треск. Сознание пронзили две быстрые вспышки.

Вспышка первая. Катастрофа.

Грохот подноса о кафель. Булочка, катящаяся под стол. Укоризненный взгляд тёти Зины.

Вспышка вторая. Оптимально.

Картинка сменилась. Из наушника донёсся сухой, безэмоциональный голос. Голос его творения.

Алёша замер. Он посмотрел на пол. И правда. Почти незаметное на сером кафеле расплывалось влажное пятно.

Он сделал шаг влево. Ещё один. Обошёл опасный участок.

Подошёл к прилавку. Взял поднос. Молча протянул сонной буфетчице мятую купюру. Взял свою булочку. Развернулся.

Всё прошло гладко. Тихо. Идеально. Никто даже не обратил на него внимания. Он не был ни гением, ни катастрофой. Он был никем.

И это было прекрасно.

Он сел за самый дальний столик. Положил поднос. Посмотрел на обычную сдобную булочку. Немного подгоревшая с одного бока. Сахарная пудра рассыпана неравномерно.

Но для него это был не просто кусок теста.

Это был артефакт из исправленной реальности.

Он медленно откусил кусочек.

Вкус у булочки был самый обычный, но для Алёши это был вкус чистого результата. Дистиллированного. Без примеси случайности.

Его губы, впервые за долгое время, тронула уверенная, почти хищная улыбка.

Он сделал это. Он исправил реальность.

И это было только начало.

Коридоры НИИ гудели. Негромко, на одной низкой ноте, словно огромный зверь переваривал в своём чреве тишину. Каждый шаг отдавался гулким, одиноким эхом. Здесь даже у воздуха была своя стратиграфия: внизу — едкий запах хлорки и стёртого линолеума, выше — пыльная взвесь старых бумаг, и где-то под самым потолком — тонкий, почти призрачный аромат канифоли и перегретых схем.

Алёша шёл по этому коридору. Впервые гул не казался ему враждебным. Он был фоном для его триумфа.

Вкус вчерашней булочки всё ещё жил на языке. Не вкус теста. Вкус контроля.

В кармане пиджака лежал «Корректор». Маленький, гладкий и тёплый, как спящий зверёк. Он не вибрировал. Не мигал. Он ждал.

И вот она.

Лена плыла ему навстречу из дальнего конца коридора, разрезая косой столб света из высокого окна. Синее платье, папка с документами, которой она покачивала в такт какой-то неслышной мелодии.

Старый Алёша уже искал бы путь к отступлению. Ближайшая дверь. Боковой проход. Он бы вжал голову в плечи и уставился в стену, притворившись поглощённым решением великой научной загадки. Тело помнило. Ладони стали влажными. Сердце пропустило такт и тут же заколотилось о рёбра, запуская в крови знакомый алгоритм паники.

Новый Алёша проигнорировал их. Он сделал то, чего не делал никогда.

Шагнул навстречу опасности.

Большой палец лёг на гладкий бок «Корректора». Мир замер. Звуки потеряли резкость, сжались до глухого гула. Перед его мысленным взором, бесшумно и стремительно, развернулись строчки кода и призрачные, мерцающие голограммы.

Голограмма была серой и беззвучной. Он, смотрящий в пол. Она, проходящая мимо, даже не заметив его существования.

Здесь изображение дёргалось. Он выдавливает из себя слово. Она вежливо кивает. Они замирают в метре друг от друга, пойманные в капкан тишины.

Эта ветка сияла тёплым, уверенным светом.

Алёша сделал выбор. Мир вернулся.

Интерфейс предложил три варианта фразы. Он пролистал их, как реплики в игре. Первая — слишком сложная. Вторая — слишком фамильярная.

Третья.

Идеальная. Выверенная, как физическая константа.

Он пошёл вперёд. Десять метров. Пять. Тело двигалось на автопилоте, ведомое чужим, безупречным алгоритмом.

— Лена.

Она подняла голову. Её тихая песня оборвалась. Лицо на мгновение стало абсолютно пустым — реакция, отсутствовавшая во всех просчитанных вариантах.

Его собственный голос прозвучал ровно, с лёгкой, заранее просчитанной иронией, которой у него отродясь не было.

— Я тут бился над одной задачей с непредсказуемыми переменными… и понял, что самая интересная из них во всём здании — это вы. Может, попробуем найти для неё решение за чашкой кофе?

Тишина. Секунда. Две.

Для старого Алёши это была бы агония. Для нового — просто пауза для обработки данных.

И вдруг Лена рассмеялась. Не улыбнулась — рассмеялась. Тем самым живым, фыркающим смехом.