Сенсорный ад.

Но Алёша сидел за столиком, идеально прямой и спокойный, будто в звуконепроницаемой капсуле. «Корректор» фильтровал хаос, подавляя панические импульсы.

Лена привела его сюда знакомить с друзьями. Оля, её лучшая подруга, и её парень, шумный бородатый Макс. Пока тот рассказывал анекдот, Алёша не слушал. Он получал сводку.

Алёша кивнул.

Лена, сидевшая рядом, не сводила с него глаз. Она смотрела, как её друзья, только что вернувшиеся к столу, громко спорили, чья очередь петь.

— Нет, я пела в прошлый раз! — почти кричала Оля. — Ты обещал спеть ту свою дурацкую балладу!

— Она не дурацкая, она о свободе и орлах! — парировал Макс, театрально прижимая руку к сердцу. — А ты опять хочешь про жёлтые тюльпаны!

Он толкнул её в плечо, она ткнула его пальцем в бок. Они смеялись. Живые. Настоящие. Лена смотрела на них с тенью тоски, а потом перевела взгляд на идеально неподвижного, вежливо улыбающегося Алёшу.

— Алёша, твоя очередь! — весело крикнула Оля. — Давай, покажи класс!

Паника даже не успела зародиться. «Корректор» уже выдал решение.

Алёша встал. Взял микрофон. На экране побежали слова. Он запел. Голос был чистым. Он попадал в каждую ноту. Ни разу не сбился. Технически безупречное исполнение.

И совершенно мёртвое.

Когда он закончил, его накрыло волной аплодисментов и одобрительных криков. Друзья Лены восторженно свистели. Он вернулся за столик, ощущая холодное удовлетворение. Успех.

Лена резко потянула его за рукав в сторону выхода, где грохот музыки сменялся гулом.

— Это было… идеально, — сказала она громко. Её лицо в полумраке было непроницаемым. — Слишком идеально. Ты хоть раз до этого пел в караоке?

— Ну… иногда балуюсь, — ответил Алёша, глядя ей чуть выше переносицы. — Просто песня удачная.

— Ты знаешь, что странно? — Лена шагнула ближе, её взгляд стал жёстким. — Ты перед каждой фразой, когда с ребятами говорил, на секунду замирал. И глаза такие… пустые. Будто ты не здесь. Алёш, скажи честно…

Алёша не дал ей закончить.

— Слушай, а твоя подруга Оля всегда так громко смеётся? Очень жизнерадостный человек.

Лена смотрела на него долго. Секунду. Две. Десять.

Она даже не попыталась ответить на его жалкую попытку увести разговор. Она просто смотрела, и в её взгляде он увидел нечто худшее, чем гнев. Он увидел, как гаснет интерес. Как будто она смотрела на сложный, но сломанный механизм, умеющий выполнять лишь одну программу.

Молча отстранившись, она вернулась к столику.

Грохот чужого веселья не мог заполнить пустоту, внезапно возникшую между ними.

Алёша выиграл этот вечер. Он был безупречен. Но, глядя на её отдалившуюся спину, он впервые с ужасающей ясностью почувствовал, что его идеальность — это не решение.

Он стёр ошибку.

И, кажется, стёр вместе с ней и себя.

В лаборатории стояла тишина. Не та, что успокаивает, а вакуумная, в которой тонул даже монотонный гул старого трансформатора. Гудел, как неотвязная мысль. Вчерашний шум из караоке-бара давно стих, но его фантомное эхо — дребезг стаканов, взрывы смеха, фальшивые ноты — застряло в голове у Алёши.

Слова Лены, брошенные в той какофонии, не растворились. «Ты стал… пустой». Они застряли где-то под рёбрами — холодный, гладкий предмет, инородное тело, которое не вытолкнуть вздохом.

Он знал, что это — нестабильная система. Конфликт, оставленный без решения, неизбежно вёл к коллапсу. Это была не психология. Это была физика.

«Корректор» молчал, но его молчание было красноречивым.

Они встретились в кофейне на полпути. Нейтральная территория. Воздух густой от запаха корицы и горького шоколада.

Лена уже сидела у окна. Медленно водила ложечкой по молочной пенке, оставляя на ней круги, похожие на рябь на воде. Она не улыбнулась, когда он подошёл. Просто кивнула в сторону пустого стула.

Он сел, и тишина между ними тут же стала плотной, осязаемой. Алёша слышал, как за соседним столиком кто-то тихо смеётся в телефон. Слышал сухой, резкий стук — бариста выбивал кофейную таблетку из холдера. Мир вокруг жил в своём обычном, рассинхронизированном ритме, не замечая их маленькой чёрной дыры.

— Алёш.

Её голос заставил его вздрогнуть. Ровный, почти безэмоциональный.

— Нам нужно поговорить.

Он кивнул. Внутренний процессор перешёл в режим ожидания команд.

— Вчера… всё это было странно, — она смотрела на свои руки, переплетённые на столе. — Ты был как на автопилоте. Идеальный, правильный. Но неживой.

Она наконец подняла на него глаза. Взгляд прямой, без тени вчерашней обиды. Только усталость.

— Помнишь, как ты первый раз заговорил со мной? В коридоре, с этими бумагами. Ты был красный, как помидор, и что-то бормотал про векторы и хаотичное распределение. Мы же тогда смеялись.

Он помнил. Помнил липкий жар стыда. Для него это был провал с вероятностью девяносто восемь процентов. А для неё, оказывается, что-то другое.

— А тот раз, когда ты кофе заказывал и салфетку залил? — в её голосе прорезалась тень тепла, и инородное тело под его рёбрами стало ещё холоднее. — Я думала, ты сейчас под стол от стыда залезешь. Это было так… мило. По-настояшему.

Пауза.

— Где тот парень, Алёш?

Она замолчала, подбирая слова.

— Я по нему скучаю.

Это был не упрёк. Это был диагноз. И он попал в самую больную точку — туда, где в архиве хранилась отвергнутая голограмма его двойника с нелепым пятном от мороженого на носу. В ту часть его сознания, которая тоже тосковала.

Паника обожгла нёбо привкусом меди. Воздух в лёгких вдруг стал чужим, заёмным.

Холодный, бесстрастный голос в наушнике был спасением. Точкой отсчёта в хаосе.

— Лена, — произнёс Алёша. Его собственный голос прозвучал чужим — гладким, отполированным, уверенным. — Я понимаю твою ностальгию по первоначальному этапу. Любые системы проходят через период первичного хаоса. Но затем они стремятся к оптимизации. Я работаю над собой. Становлюсь лучшей версией. Разве это не то, чего все хотят в отношениях?

Слова, как гладкие, безвкусные камни, выкатились изо рта. Он сказал их.

Тепло в глазах Лены погасло. На его месте вспыхнуло что-то другое. Недоумение. А потом — гнев.

— Лучшей версией?! — её голос сорвался, стал выше. — Алёша, ты меня вообще слышишь? Ты не стал лучше, ты стал другим! Предсказуемым! Я тебе про чувства, а ты мне — лекцию по системотехнике!

Уголок её губы дрогнул. Он видел это. Видел боль в её глазах. И настоящее, испуганное «я» где-то в глубине его черепа хотело закричать: «Прости! Помоги мне! Это не я!»

Но страх был сильнее. Страх снова стать ошибкой. Снова пролить кофе, рассыпать бумаги, быть нелепым.