Он протянул руку и коснулся её щеки, стирая слезинку. И в этом простом жесте не было ни расчёта, ни анализа рисков.

Только тепло.

Несколько недель спустя.

Квартира Алёши изменилась. Её порядок стал живым. На спинке дивана висел яркий плед Лены. На журнальном столике рядом с «Физическим вестником» лежала раскрытая книга стихов.

Алёша сидел за своим рабочим столом. Перед ним, на куске бархата, лежали разобранные детали дедовских часов. Это стало его медитацией. Процесс, требующий точности, но не лжи.

Он взял тончайший пинцет и подцепил последнюю крошечную шестерёнку. Аккуратно, не дыша, поставил её на место. Закрыл стеклянную дверцу корпуса. Взял ключ, вставил его в скважину и медленно повернул.

Пружина внутри натянулась с тихим стоном.

Мгновение тишины.

И потом…

Тик-так.

Тик-так.

Тихий, уверенный, механический стук. Время пошло. Алёша откинулся на спинку стула и улыбнулся. Он ничего не создал. Он просто починил.

Входная дверь щёлкнула. Вошла Лена с тарелкой в руках.

— Привет, физик. Я снова пыталась. Кажется, сегодня они особенно катастрофические.

На тарелке лежали пирожные макарон. Разных размеров, некоторые треснувшие, другие — причудливо-кривой формы.

Алёша взял одно, самое неказистое. Откусил. Миндаль, слишком сладкий крем, хрупкая корочка.

— Они… — он пожевал, посмотрел на неё и улыбнулся своей старой, неловкой улыбкой. — Они оптимальные.

Лена рассмеялась.

Он не поцеловал её. Просто взял её руку и переплёл их пальцы. Они стояли посреди комнаты, в которой царил их собственный, несовершенный баланс.

Идеальный беспорядок.

А часы на столе мерно тикали, отсчитывая их настоящее, общее время.