Бастиана.

Он был в ужасном состоянии. Его доспехи, когда-то бывшие символом нерушимого порядка, теперь представляли собой груду искореженного, оплавленного металла. Его аватар все еще мерцал, покрытый глубокими ранами, из которых сочился тусклый свет. Он тяжело опирался на плечо одного из своих людей, но спину держал прямо. Он был сломлен, но не согнут.

Он поднял на меня глаза. Я ожидал увидеть в них упрек. Ненависть. Обвинение. Но я не увидел ничего из этого. Только бесконечную, глухую усталость воина, вернувшегося с проигранной войны.

И в этот момент стыд, который я испытывал после разговора с Каем, вернулся с новой, удесятеренной силой. Это я сделал с ним. Моя паника. Моя гордыня. Моя слепая, идиотская вера в то, что я один знаю, как правильно.

Они все смотрели на меня. Элара, Бастиан, горстка выживших. Они ждали. Ждали, что я скажу. Снова начну раздавать гениальные приказы? Снова начну кричать о контроле?

Мое эго против их жизней. Моя гордость против нашей последней надежды. Я мог бы попытаться оправдаться. Сказать, что мои приказы были основаны на данных, которых они не видели. Что я действовал из лучших побуждений. Моя старая сущность, мой внутренний контрол-фрик, отчаянно цеплялся за эту возможность.

Но я посмотрел на раны Бастиана. Я вспомнил лица тех, кто погиб, прикрывая наше отступление из «Нулевого Лабиринта». Я вспомнил пустые глаза лейтенанта, предавшего своего капитана. И я понял, что оправданий нет.

Я сделал шаг вперед. Я подошел к Бастиану, игнорируя удивленные взгляды остальных. Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Прости меня, — сказал я. Голос был тихим, но в наступившей тишине пещеры он прозвучал оглушительно. — Я подвел тебя. Я подвел вас всех.

Я не стал ждать его ответа. Я повернулся к Эларе.

— И ты была права. Я был не лидером. Я был тираном. Мой страх, мое эго… они чуть не убили нас всех. Я прошу прощения.

Я замолчал. Я сказал все. Я вывернул себя наизнанку, признав свой полный, абсолютный провал не только как стратега, но и как личности. Я сделал себя уязвимым. И теперь их ход. Они могли принять мои извинения. Или могли растоптать остатки моего авторитета и пойти своим путем. Я был готов к любому исходу.

Бастиан смотрел на меня долго. Я видел, как в его глазах идет сложная, внутренняя работа. Он видел не трактирщика. Он видел изменившегося человека. Или то, что им было. Он медленно высвободил руку, которой опирался на своего бойца, и протянул ее мне. Его латная перчатка была поцарапана и покрыта вмятинами.

— Война меняет всех, Алекс, — сказал он. Голос его был хриплым, но твердым. — Важно то, какие уроки мы извлекаем из своих ошибок.

Я пожал его руку. Крепко. Это было больше, чем прощение. Это было принятие.

Я посмотрел на Элару. Она стояла, скрестив руки на груди, и на ее лице впервые за долгое время не было ни цинизма, ни расчета. Только… понимание.

— Твои извинения приняты, — просто кивнула она. — Но учти, Алекс. В моем бизнес-плане больше нет места для токсичных активов. Еще один такой срыв, и я тебя «продам».

Я усмехнулся. Это была старая Элара. И я был рад ее возвращению.

— Постараюсь поддерживать свою рыночную стоимость на должном уровне.

Раскол, который казался непреодолимым, исчез. Доверие, которое я разрушил, было восстановлено. И оно стало другим. Более крепким. Закаленным в огне поражений и прощения. Мы больше не были союзом, основанным на необходимости. Мы стали командой.

— План, который ты предложил… — начала Элара, переходя к делу. — Он все еще в силе?

— Да, — ответил я. — Он стал еще более актуальным.

— Он безумен, — сказал Бастиан. Он подошел к стене, где все еще виднелась моя схема атаки на «Сердце Мира». Он долго смотрел на нее. — Он нарушает все мыслимые правила тактики и стратегии. Он почти гарантированно убьет нас всех.

Он повернулся ко мне, и в его глазах я увидел тот самый огонь, который видел в них, когда он присягал мне на верность.

— Мне он нравится, — сказал он. — Когда выступаем?

Элара кивнула, ее глаза блеснули азартом.

— Мои люди готовы. Те немногие, что остались.

Единство было полным. Абсолютным. Они приняли мой самый безумный, самый отчаянный план без колебаний. Не потому, что верили в его успех. А потому, что верили в меня. В нового меня.

— Как только Бастиан будет готов, — ответил я. — Нам понадобится вся его сила.

Мы стояли втроем посреди этого глючного, нестабильного мира. Трактирщик, капитан и королева торговцев. Все, что осталось от нашей армии. Но мы были едины. И этого было достаточно, чтобы бросить вызов богам.

Информационная буря

Комната Логана превратилась в командный центр информационной войны, которую он сам же и объявил. Он не спал. Он не ел. Он был подключен к Сети, как никогда раньше, его сознание разделилось на десяток потоков. Один монитор — его основной дискорд-сервер, где тысячи пользователей координировали свои действия. Второй — лента Твиттера, обновляющаяся с такой скоростью, что превратилась в размытое пятно. Третий — аналитика его заблокированных каналов, показывающая миллионы неудачных попыток входа от его аудитории. Он был отрезан, но он не был один.

Реакция на его отчаянный призыв была медленной. Сначала — тишина. Несколько минут, которые показались ему вечностью, ничего не происходило. Он уже начал думать, что все кончено. Что его крик утонул в бездне интернета.

А потом появилась первая капля.

На малоизвестном видеохостинге, куда он посоветовал всем заливать ролики, появился первый клип. Название: Cleansing_Citadel_Square.mp4. Качество было ужасным, оператор явно снимал на внутриигровую камеру, дрожащую от паники. Но на видео было все: белый луч, падающий с неба, и цветочница, которая просто исчезает. А потом ее «перезагруженная» версия, стоящая как манекен.

Логан тут же скопировал ссылку и бросил ее в свой дискорд.

Вот. Первый. Нам нужно больше.

И плотину прорвало.

Через час Сеть была завалена доказательствами. Сотни, потом тысячи видеороликов. Скриншоты. Аудиозаписи. Стримы с резервных каналов. Это был цифровой Нюрнберг, где каждый игрок стал прокурором.

PR-машина Eterna Entertainment, оправившись от первого шока, заработала на полную мощность. Армия модераторов и ботов начала тотальную зачистку. Видео удалялись через несколько минут после загрузки по жалобе о «нарушении авторских прав». Аккаунты, публиковавшие материалы с хэштегом #KairosGate, улетали в бан. Форумы зачищались от «провокационных» тем. Это была игра в «убей крота», и у корпорации был гораздо больший молоток.

Но они недооценили одну вещь. Упорство и изобретательность геймеров, которым испортили игру.

— Они удаляют с Ютуба? — написал кто-то в дискорде. — Льем на «Порнхаб»! Туда их юристы не сунутся!

Идея была абсурдной. И гениальной. Через полчаса раздел «Public Fucking» был завален роликами с заголовками вроде «Горячая блондинка-эльфийка УНИЧТОЖЕНА огромным БЕЛЫМ ЛУЧОМ». Модераторы порносайта, очевидно, не понимая, что происходит, просто оставили все как есть.

— Они банят хэштег? — написал другой. — Меняем! #KairosGenocide! #EternaLies!

Новые хэштеги вспыхнули, как лесной пожар. Они были более агрессивными. Более точными.

Логан сидел в центре этого урагана и дирижировал им. Он больше не был просто стримером. Он был координатором. Он собирал лучшие доказательства, создавал зеркала удаленных видео, писал короткие, яростные посты, которые его аудитория тут же копировала и распространяла. Он не спал, подпитываясь энергетиками и чистым, незамутненным гневом.

Поворотный момент наступил под утро. Один из крупнейших игровых новостных сайтов, который до этого трусливо молчал, опубликовал статью. Заголовок был осторожным: «Скандал вокруг “Кайроса”: игроки массово сообщают о “стирании” NPC». Но внутри были ссылки. Десятки ссылок на видео, которые его сообщество успело сохранить и перезалить.

Это был прорыв. Скандал вышел за пределы форумов и стримов. Он стал новостью.