Временами его затуманенный рассудок пронзала мысль: «Господи, что я делаю? На что я себя обрекаю ради этих денег? Теперь мне придется постоянно оглядываться и быть настороже. Я буду напрягаться при виде милиции или полиции. Я буду бояться, чтобы не раскрылось, что мой паспорт фальшивый. Мне придется забыть свое имя и семью, не чувствовать себя в полной безопасности нигде и никогда. Стоит ли оно того? И достаточно ли у меня крепкие нервы, чтобы это выдержать? Не переоцениваю ли я себя? И за сохранность денег я никогда не буду спокоен. Их придется хранить в банке на чужую фамилию. Ну, это, допустим, можно обойти при моем-то опыте денежных операций. Но я стану открывать фирмы, заниматься бизнесом. На кого будут оформлены мои активы? На этого забулдыгу, в чей паспорт вклеена моя фотография? А если он не умер? Если однажды он проведает обо мне и заявится, начнет шантажировать? Придется его убить – ведь я же не могу отдать ему мои кровные. Тогда я из простого преступника превращусь в убийцу. Стоит ли оно того?

Может, вернуться? Наплести Толяну про нападение, погоню, бегство, наезд ментов и все такое. В конце концов, он сам виноват – зачем отправил меня без охраны? Он поверит, потому что будет рад, что деньги вернулись. Небось, сейчас он по потолку бегает от осознания того, что его кинули.

Поверит? Хрен там! Ничему он не поверит. Отдаст меня своей крыше, а уж та порезвится – и ребра поломает, и зубы повыбивает. Если только это.

Ну и пусть! Ребра мне уже ломали. Болят неделю, а потом заживают. А зубы можно вставить. Зато я опять стану легальным гражданином с правом на труд и на отдых, избирать и быть избранным, голосовать и быть голосованным. И буду прикреплен к поликлинике, школе и бассейну.

Черт! Какому бассейну? Какой труд? Какое избирательное право? Ты что, собираешься голосовать за эти кувшинные рыла в телевизоре? Ты хочешь вернуться домой к жене, с которой не живешь, а маешься? Зачем, если можно со всем покончить одним махом? С этими деньгами ты сможешь жить сейчас, а не откладывать на потом.

Ты купишь дом в Черногории с видом на море, ты будешь путешествовать по всему миру, и не по неделе, а месяцами и годами, а период, когда ты был московским клерком, станешь вспоминать с содроганием. И саму Москву с ее непригодным для жизни климатом ты не захочешь больше увидеть никогда.

Вперед! Тебя ждет захватывающая жизнь, которой у тебя не было никогда и не могло бы быть, если бы ты не украл эти деньги. Это твоя месть Толяну и всем тем, кто по жизни трахал тебя во все дыры. Они думали, что ты и дальше будешь это сносить, но ты вывернулся и послал их всех в задницу. Признайся, ведь это твоя единственная мечта во все времена – иметь возможность посылать всех в задницу. Чтобы никто в целом мире не смел тебе приказывать. Ты всегда хотел только этого – полной свободы от всех. И вот теперь ты ее получил. Так неужели ты отдашь ее обратно, даже не попробовав на вкус? Вернешься на офисные работы?

Нет, не вернусь, – решил Коржик, – возвращаться уже поздно. Я не клерк и никогда им, в сущности, не был. Я пытался стать, но не смог, потому что это против моей природы. Я убил того клерка, которым был. Его можно было убить только таким способом – порвав со всем и со всеми разом. По-другому не получалось. И я это сделал. Его оболочка лежит во дворе, где я бросил машину. Она похожа на старый панцирь от краба. Прощай, клерк! Надеюсь, мы больше не встретимся».

Место ему досталось верхнее. Сунуть рюкзак с деньгами под сиденье не получалось. Жаль, а то было бы спокойнее. Он поставил его на полку и огляделся. Соседей было только двое, они занимали нижние места. Дамочка бальзаковского возраста и мужчина лет сорока пяти, похожий на военнослужащего в штатском. Так и оказалось – у него была путевка в военный санаторий в Саках, а дамочка ехала навестить родню в Харьков.

– А вы до какой станции? – спросил мужчина.

– До Белгорода.

– В командировку?

Коржик кивнул, не вдаваясь в подробности. «Да, в командировку, из которой не возвращаются, – подумал он. – Кончились, мужик, мои командировки».

Четвертый попутчик должен был подсесть по пути. Или не подсесть вовсе – еще не сезон для южных поездов. От соседей угрозы не исходило. Дамочка тут же принялась трепаться по мобильному, что она уже в поезде, все в порядке, как там Саша и передали ли бумаги Петровой. Мужик заткнул уши наушниками, включил плеер и развернул газету.

Поезд тронулся. «Интересно, – подумал Коржик, – если в мое отсутствие кто-то войдет в купе и потащит мой рюкзак, они заметят, что это не я?»

На всякий случай, он вышел в коридор, немного постоял у окна и зашел обратно, чтобы они подняли головы и запомнили его лицо получше. Можно было, конечно, взять рюкзак с собой в туалет, но это было равноценно громкому объявлению на весь вагон, что он везет ценности. Нет, это отпадало.

Купе ему досталось неудачное – почти на одинаковом расстоянии от обоих туалетов. Какой же из них предпочесть – тот, что возле проводника, или тот, что в противоположном конце? Черт! Как же неудобно в одиночку везти много ворованных денег!

Женщина попросила их выйти, пока она будет переодеваться. Коржик бросил взгляд на рюкзак и вышел, сосед последовал за ним.

Женщина переодевалась совсем недолго. Через пару минут она распахнула дверь. На ней был новый тренировочный костюм канареечного цвета, немного ярковат, но ей шел.

Рюкзак лежал точно в таком же положении, как и раньше, но на этот счет Коржик не очень-то и беспокоился. «Быстро она, – одобрительно подумал он, – вполне по-солдатски».

Поезд пересек МКАД, потом миновал Северное Бутово. Проводница открыла туалеты. Женщина взяла полотенце, маленькую кожаную сумочку и вышла. Сосед прикрыл дверь и тоже стал переодеваться, а Коржик только снял свитер с рубашкой и надел футболку, оставшись в джинсах.

В купе было жарко, и он вытянул из бокового кармана рюкзака одну из двух, купленных на вокзале, бутылок минералки. Он специально сунул их в рюкзак, чтобы тот выглядел более затрапезно. На такую дорогу хватило бы и одной, но он взял две. На вокзале он решил, что не будет допивать воду до конца, чтобы туда ничего не подсыпали в его отсутствие, а вернувшись из коридора, откроет новую. Теперь он видел, что предосторожность была излишней, – соседи попались очень приличные.

Когда вернулась женщина, в туалет пошел он. Выбрал тот, который возле проводника. К счастью, очереди не было. Но было волнение. Он закрыл дверь и представил себе, как какой-нибудь дорожный урка со шрамом через всю щеку цапнул его рюкзак и потащил в соседний вагон. Главное, и кричать-то в таком случае будет бесполезно. Соберется толпа, придет линейный мент:

– Чей рюкзак?

– Мой, – скажет Коржик.

– Что в нем?

– Э… личные вещи.

– Откройте!

Тьфу! Даже и думать страшно.

Не домыв руки, он выскочил из туалета и помчался к купе. Резко распахнул лишь слегка приоткрытую дверь – слава богу, рюкзак был на месте. Соседи посмотрели на него с удивлением. Он натянуто улыбнулся. Все, мол, в порядке, камрады, просто вагон качнуло.

Прошла разносчица из ресторана в короткой белой куртке.

– Горячие обеды! – возвестила она.

Коржик вспомнил, что давно не ел, и подозвал ее. Она ловко отцепила две металлические тарелки от своего коромысла, поставила на стол, пожелала ему приятного аппетита и пошла дальше. У нее еще оставалось много порций. Он подумал, что это приспособление, должно быть, таскать по вагонам тяжело и неудобно. Сосед уступил ему место за столом. Пока Коржик ел, он смотрел в коридоре в окно. Женщина, читавшая какую-то книжонку в мягкой обложке, сдвинулась на середину своей полки и не отрывалась от чтения.

Коржик проглотил обед, не поняв толком вкуса. Вроде бы, было ничего.

Разносчица прошла обратно и забрала миски. Он рассчитался. Проводница принесла чай. На сытый желудок купе показалось ему чрезвычайно уютным и просторным, а соседи – очень милыми людьми. Он даже хотел завести с ними легкий дорожный разговор, но вовремя сдержался. В таких беседах неизбежно приходится вставлять личную информацию, а ему это не нужно. Но все равно, люди они симпатичные.