Он решил, что зуб со свастикой он перепломбирует, татуировку со щеки выведет, а в эту клинику, где работают реинкарнированные эсесовки, больше не пойдет.

Коржик выздоровел, кошмар прошел. Ему показалось, что все приключилось от зеркала. Тетки могли навести на него порчу, была у них одна оккультистка. Посмотрел на зубы – выпала пломба, причесался – облысел, подмигнул – выскочил ячмень.

Клерки сидели на кухне и отмечали очередное 23 февраля. Весь сегодняшний день был сплошным отмечанием. Они выпивали, расходились, потом выпивали опять. Разбивались на группы по интересам – одни пили водку, другие – шампанское и вино. Коржик пил все, потому что перемешивание напитков никак на нем не сказывалось, но предпочтение отдавал вину и шампанскому.

Зашла речь об армии.

– Кто в армии служил – тот в цирке не смеется, – сказал Коржик.

– Да нет, смеется, – очень серьезно возразил Жучковский. – Я недавно был с женой, так хохотали.

Он появился в конторе недавно. Вернувшись из очередной командировки за трубами, Коржик обнаружил под своим столом чужие туфли.

– Чьи это? – спросил он.

– Нового сотрудника. Его негде было посадить.

Вскоре появился и он сам. Извинился, забрал туфли и укатился в дальнюю комнату, где ему расчистили место. Укатился – потому что толстый. Он был молодым отставником, подполковником. «Значит, дослужился до майора, а подполковника дали в последний день для повышения пенсии», – подумал Коржик. К Толяну его пристроил какой-то общий приятель.

– Давайте выпьем, – пафосно сказал Жучковский, – за тех, кто сейчас несет службу по охране дальних рубежей.

Такие слова Коржик в последний раз слышал в школе на политинформации.

Народ выпил, но патетику не поддержал. Разговоры перешли на анекдоты. Коржику захотелось пошутить.

– А теперь, – сказал Коржик, – давайте выпьем за «От меня и до другого столба – шагом марш!»

– Какого столба? – не понял уже изрядно поддатый Жучковский.

– Другого.

– А кто первый столб?

– Ну, могу быть и я.

– А почему мы должны пить не за тебя, а за того столба?

– Мы не должны, это добровольно. «Никто никому ничего не должен», – как говорил батька Махно.

– Тогда я не буду за него пить.

– Как хочешь.

Коржик любил отставников. Общаясь с ними можно было обогатить речь такими перлами, что потом хоть на эстраде выступай. Да и так с ними не скучно. Но только за столом. А в жизни все обстояло иначе. Во все времена они были высокомерными и держались, как отдельная каста. Сейчас высокомерия поубавилось, но кастовость осталась.

Все выпили, давясь смехом, а Жучковский выждал и лишь потом хлопнул свою рюмку. Закусив, он спросил:

– Слышь, а тот столб – он чего сделал?

– Это долгая история, – ответил Коржик, – он был точкой отсчета и служил фаллическим символом.

– Ясно. А ты где служил?

– В пацифистских войсках, – не смигнув ответил тот.

– Тоже этим… символом?

– Нет, точкой.

Жучковский повертел головой на короткой шее, пытаясь переварить сказанное Коржиком, но переварить получилось только закуску. Все уже изрядно набрались. Водка заканчивалась, веселье близилось к концу. Дамы разошлись. Только Таня ждала, пока все уберутся, чтобы закрыть офис.

Вскоре это и произошло.

Талгат приходил к Толяну в офис, когда с наличными был облом. Он был другом Толяна, а вскоре стал и другом Коржика. Ну, не совсем другом, скорее, приятелем. Если честно, то друзей у Коржика не было. И он не был уверен, что они сейчас вообще у кого-нибудь есть. Кончается бизнес – кончаются друзья. Такие дела.

Толян всегда подбрасывал Талгату денег. Тому было неудобно их брать просто так, и он взамен предлагал различные бизнес-проекты, по большей части нелепые. У Толяна хватало здравого смысла от них отказываться. Но иногда его клинило, и он соглашался попользоваться Талгатовой идеей.

После этого у него начинались проблемы. Мало того, что идея была неосуществима в принципе, так Талгат еще и подстегивал к ней несколько других фирм, и финал неизбежно оказывался один – фирмы долго выясняли, кто кому и сколько должен.

Талгат умел организовать дело так, что в проигрыше оказывались все, включая и его самого.

Он был бесценным кадром на тот случай, если требовалось что-нибудь провалить. Его надо было бы засылать конкурентам, чтобы он доводил их до безумия и разорения. Но Талгат работать не любил, и из-за этого его разрушительный талант пропадал зря.

Получив деньги в счет будущих побед, он шел на кухню обедать, а потом уходил до следующего раза. Лариса терпеть его не могла, памятуя его прошлые «заслуги». А Коржику он нравился. Талгат всегда был ухоженным, модно одетым, имел приятные манеры и отличался вежливым обращением. Его эрудиция позволяла вести с ним необременительные беседы на любые темы.

Один раз Коржик даже неплохо на нем заработал. В сейфе у своего партнера Талгат обнаружил несколько векселей Сбербанка и решил их продать – нужны были деньги на очередной проект.

Срок погашения векселей прошел больше двух лет назад, и Талгат подумал, что из-за этого они теперь стоят меньше, чем на них написано. Коржик не стал его разубеждать.

– Обналичишь? – спросил тот у него.

– Конечно.

Он мигом смотался в знакомую обнальную контору, которая покупала такие бумаги за наличные, продал их и привез деньги. Удержав по пути разницу между реальной ценой и той, которую назвал Талгат.

Через несколько дней кто-то сказал ему настоящую цену этих бумаг.

– Сколько ты на них заработал? – спросил Талгат.

– Ну, не так уж много, – ответил Коржик, и это была неправда. – Ты же сам сказал, сколько хочешь за них получить.

– Да, – почесал репу Талгат, – дал я маху.

Но требовать разницу не стал. От этого он только вырос в глазах Коржика.

Голова Талгата была все время занята придумыванием сложнейших схем по бизнесу. Когда Толян был не в духе и напрочь отказывался слушать его логические построения, Талгат приходил к Коржику и долго втирал, какая это замечательная схема и как много денег она могла бы принести, если бы кто-нибудь за нее взялся.

Однажды он придумал, как кинуть китайскую страховую компанию на якобы импортных поставках и при этом ничего в Китае не покупать. Схема был настолько сложной, насколько же и нереальной. Да еще и стремной – была прямая опасность угодить в международный розыск. Коржик был к этому пока не готов и энтузиазма не проявил.

– А может, кто-нибудь из твоих знакомых заинтересуется? – спросил с надеждой Талгат. – Ты бы им изложил.

– Конечно, изложу, – заверил он его. – Если кто созреет, я тебе сразу сообщу.

А сам подумал, что по этому поводу даже рта ни перед кем не раскроет, чтобы не получить репутацию сумасшедшего. Это Талгату терять нечего, а он своей репутацией дорожил.

Они расстались довольные друг другом. Коржик развеял офисную скуку, а Талгат получил призрачную надежду на бизнес.

В офисе у Талгата он увидел плакат «Парад любви в Москве». Ниже шли фотографии размалеванных уродов, а еще ниже текст помельче: «Когда же?»

– Что это? – спросил он.

Тот махнул рукой:

– Пидоры и пидорицы. Меньшинства, в общем.

– А почему он висит у тебя? Ты тут с какого боку?

– Прежние арендаторы налепили для прикола, а я не стал снимать.

Коржику вдруг пришла в голову идея вполне в духе Талгатовых проектов.

– Интересно, – сказал он, – а зоофилы выходят на такие парады? Они вроде как тоже меньшинство.

Тот пожал плечами:

– Не знаю. А тебя почему это интересует? Ты тут при чем?

– Как при чем? Я могу иметь к этому непосредственное отношение.

– В каком это смысле? – удивился Талгат.

– В смысле бизнеса.

– И где же здесь бизнес?

– Ну, это же очевидно! Ты только подумай: у голубых есть свои бары, у лесбиянок – тоже. А у зоофилов? Ты когда-нибудь слышал о подобном?