Тетки на сайте были со странностями. Все искали ровесников, как будто не понимали, что это нереально. Те же, которые согласны были на мужиков постарше, искали спонсоров. Проститутки хотели всех подряд, от восемнадцати до шестидесяти лет, включая семейные пары.

Большинство вели разговор о создании семьи. Одна затевала переписку только для того, чтобы поздравить корреспондента с очередным праздником. Дальше общение не шло. Другая постоянно меняла свой город – то она из Владивостока, то из Лагоса (столица Нигерии), а то из Парижа. Коржик решил пошутить и написал «нигерийке», что он на самом деле женщина и мужчины его интересуют мало. Она ответила, что и ее тоже.

Тогда он стал развивать тему и написал, что он таджичка, зовут его Фераха-ханым и работает он дворничихой в Марьино. Это ее не испугало. Он сообщил, что у него в Марьино есть каморка и пригласил ее в гости. «Правда, здесь же за занавеской спят мои шестнадцать братьев, – написал он, – но они нам не помешают, потому что сон у них крепкий». Она ответила, что подумает – билет в Москву из Лагоса стоит дорого. Коржику стало скучно. Он написал, что тоже подумает, и оборвал переписку. Она потом еще с месяц наведывалась на его страницу и что-то писала, но он не отвечал.

Коржик не мог бы сказать, помогали ли эти сайты кому-нибудь знакомиться реально, но одна польза от них точно была – время на работе с ними бежало быстрее.

Жучковский по натуре был наглым прапорщиком. Но наглость его кончалась в тот самый момент, когда он встречал решительный отпор. Странно было видеть, как этот бравый вояка тушевался и тут же убегал, что-то бормоча себе под нос. Казалось, что теперь он успокоится если и ненадолго, то на более-менее продолжительное время.

Но ничуть не бывало. Наглость очень быстро восстанавливалась, и он начинал наскакивать опять. Это было поведение мелкой шавки, каким-то образом попавшей в тело крупного пса.

Каждый раз, когда Коржик его видел, в голову ему почему-то лезли услышанные когда-то матерные стихи:

«Я не поэт, но я скажу стихами:

Пошел ты на хер мелкими шагами!»

Он мог бы его послать и не стихами. Но стихами было красивее.

Пузо Жучковского свисало через узкий брючный ремень вниз и тянуло за собой тесную рубашку. По очертаниям получалась большая капля жира весом этак килограммов в двадцать. Или курдюк барана. Или горб верблюда, только на животе. В голодное время на жире из этого пуза можно было бы жарить картошку. Все равно тот откормил его на украденных у солдат пайках, так что это было бы просто восстановление справедливости.

Коржик представил себе картину в стиле Репина под названием «Голодные солдаты поедают жареного полкана и младших офицеров».

Ходил Жучковский быстро, и живот его все время подпрыгивал. Иногда Коржику приходила в голову мысль, что если бы на этот живот натянуть струны, то он мог бы зазвучать сильным утробным звуком, может, даже полифоническим. Похожим на тот, что звучит на вокзалах перед объявлением о прибытии поезда. Его можно было бы использовать и как инструмент в каком-нибудь симфоническом оркестре. За струнами Жучковского сидела бы тетка в белой тунике и меланхолично перебирала их, а Жучковский в парадной форме гудел бы на разные патриотические мотивы.

У Толстого Гриши тоже был большой живот, но почему-то он занимал воображение Коржика меньше, чем живот Жучковского. Наверное потому, что Жучковский был неприятнее.

А иногда Коржику нравилось думать, что они любовники и беременны друг от друга. Тогда он смотрел, нет ли еще у них на лице пигментных пятен, и прикидывал, на каком примерно они месяце, кто родит раньше и кого.

Как и многих отставников, у Жучковского имелся пистолет, и он иногда носил его с собой.

– Ты бы не подкалывал его так откровенно, – предостерег его как-то Саша. – У него глаза становятся бешеными.

– Ну и что? – Коржик зевнул.

– У него пистолет есть.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам рассказывал. Что ездил на выходных в гости к приятелю, а тот как раз резал свинью. И неудачно – никак не мог дорезать. Тогда Жучковский предложил свинью пристрелить.

– Пристрелил?

– Нет.

– Вот видишь – не смог. У него кишка тонка.

– Ты так считаешь? – с сомнением спросил Саша.

– Я вижу. Человека, который способен на что-нибудь решительное, видно сразу.

– Это в спокойном состоянии. А в возбужденном – другие реакции.

Но Коржик был уверен, что даже и в возбужденном состоянии он на такое не решится. Эта его манера убегать во время конфликта говорила, что он себя контролирует, не лезет в бутылку и сбрасывает лишний пар в движении, так что котел не разорвет.

В свою очередь, Жучковский тоже не упускал случая Коржика подколоть, но делал это армейско-деревенским способом.

После вечеринки на 8 Марта, когда все уже начинали расходиться, Жучковский курил на лестнице.

– Пока, – обронил Коржик, проходя мимо.

Он спустился уже на два пролета, когда Жучковский его окликнул:

– Сергей!

– Что? – откликнулся он не останавливаясь.

– С праздничком тебя!

– Меня?

– Ага!

– С 8 Марта?

– Ну да.

– Ну, тогда и тебя также, и мать твою также.

– И твою мать!

– И тебя тем же концом по тому же месту.

Он что-то пробормотал. Жучковский издал смешок.

– Иди в жопу! – сказал Коржик.

Опять невнятное бормотание. Коржик хлопнул входной дверью.

На следующий день, глядя вслед Жучковскому, Саша спросил:

– Ты заметил, что у него в животе все время что-то булькает?

– Это жидкостный взрыватель, – сказал Коржик.

– Как это?

– Жучковский на самом деле не человек, а андроид. Секретное оружие, называется «Полкан возмездия».

– И как оно действует?

– Полканы в большом количестве разбросаны по всей стране. Если придут враги, они все одновременно взорвутся, чем нанесут невосполнимый урон живой силе и технике противника. А кнопка от них находится в главном штабе.

– Герои! – уважительно сказал Саша.

– А то! – подтвердил Коржик.

– Но пока он наносит урон нам, – помрачнел Саша.

– Тут ничего не поделаешь – механизм. Машина не понимает, где свой, где чужой.

– А чем же он нанесет урон-то? – засомневался Саша. – Содержимым кишечника? В том смысле, что оно не смывается и вражеская армия навсегда будет покрыта позором с запахом?

– Не только. У него внутри стальные шарики и резаные гвозди. Поэтому и пол под ним прогибается.

– А-а, вон оно что!

Коржик с Фазилем сидели на кухне. По коридору то и дело проносился Митхун. Маршрут у него был один – в кабинет Толяна и обратно. Получив порцию руководящих указаний, он выбегал и разносил их по офису, а затем, придумав какой-нибудь вопрос, бежал обратно.

– Пидор! – мрачно сказал Фазиль, когда Митхун в очередной раз зашел к Толяну.

– Еще какой! – согласился Коржик.

Фазиль отпил чаю:

– Как же он меня затрахал!

– А тебя-то чего? – удивился Коржик. – Ты ведь ему не подчиняешься.

– Не скажи. Как воскресенье – так он шефа с женой зовет к себе в гости. А шеф меня выдергивает из дома. Один был выходной, так и того теперь нет.

– Да? Я и не знал про это.

– Никто не знал. Я тебе первому сказал.

– И что – так плохо в гостях?

– Он в жопу шефу лезет без мыла. За ноги приходится вытаскивать.

Оба засмеялись.

– И шефу не надоело?

– Пока нет.

– Это ненадолго, – успокоил Коржик Фазиля. – Фавориты у нас меняются часто.

– Я знаю, – кивнул он, – но этот что-то задержался.

Митхун действительно задержался в фаворитах. Он ходил в этом звании уже несколько месяцев и наглел все больше. Обязанностей у него особых не было. Поначалу он попытался залезть в работу каждого, чтобы посмотреть, где тут выгоднее, и потом оттеснить. Но таких мест не оказалось. Там, где прошел Толян, оставались только жалкие крохи, а часто и их не было.