Водитель больше не оглядывался – он понял, что Коржик прикалывается. Лариса отвернулась к окну. «Интересно, – подумал Коржик, – она ненавидит эти песни так же, как и я? Или они ей нравятся, а мое исполнение ее коробит?» Ему почему-то хотелось, чтобы верным оказалось последнее.

Наконец они добрались до места. Коржик рассчитался, и они вышли из машины.

– С тобой нельзя ездить в такси, – недовольно сказала Лариса.

«Кажется, дамочка начинает предъявлять на меня права, – подумал Коржик. – Не рановато ли?»

– Поверь мне, – сказал он, – в общественном транспорте в подпитии я еще хуже. Там я начинаю приставать к женщинам и со всеми братаюсь…

Они направились к подъезду. Лариса жила в сталинке. Не такой помпезной, как на Садовом, но все же в сталинке. Кодовый замок не работал, дверь была лишь слегка прикрыта. Консьержка отсутствовала. На лестнице пахло мочой. «Не хватало еще в говно вступить», – подумал Коржик с опаской.

– Почему вы не почините замок?

– У нас тут наркоман живет, его дружки все время ломают.

Квартира была трехкомнатная, она досталась Ларисе от родителей, которые перебрались в загородный дом. Она жила вдвоем с сыном-школьником. Он уже спал. Коржик подумал, что если вдруг не спит, то должен слышать, что мать пришла с чужим дядей.

Если бы на его месте был сам Коржик, то это могло бы дать толчок развитию эдипова комплекса. К счастью, он рос в полной семье и комплексов у него не было. Во всяком случае, заметных.

Прошли на кухню.

– Чаю? – предложила Лариса.

– Давай.

Пока пили чай, он немного протрезвел.

– А хорошо тебя Людмила поздравила! – вдруг вспомнила Лариса и засмеялась.

– Ты думаешь, я действительно заслуживаю такого подарка?

– Нет, конечно. Она просто хотела обратить на себя внимание. Вам, мужикам, пока прямо в глаза не влезешь – вы и не посмотрите.

– Есть немного, – согласился Коржик.

Он постоянно забывал, что теткам надо говорить комплименты. Мужикам мелочь, а им приятно. Не потому ли так обильны на комплименты старики? Они поняли это, да уже поздно.

Захватив бутылку шампанского, они перешли в комнату Ларисы. Она включила телевизор на минимальной громкости. Коржик нашел какой-то спутниковый канал, где крутили Мэрлина Мэнсона и прилип к экрану. Лариса ушла курить на балкон. Мэнсон был хорош – в бесовском костюме, с металлическим голосом и жуткой раскраской на теле. Эстетика безобразного во всей красе.

Потом Лариса вернулась, села рядом и положила голову ему на плечо. Он обнял ее одной рукой и продолжал смотреть телевизор. Он не знал, нравится ли ей такая музыка, и не хотел знать. Он также не хотел знать, кем был ее муж и где он сейчас, не хотел рассказывать, кто его жена и какие у них отношения. В Мэнсоне был драйв, а в таких разговорах драйва не было. Одна только скука.

Программа закончилась, и они по очереди отправились в душ. Потом забрались под одеяло. Потом «сделали любовь», как говорят американцы. Опасения Коржика подтвердились – Ларисы было слишком много, гораздо больше, чем ему требовалось. Это было неинтересно. Иногда в разгар страсти он представлял себя со стороны, и ему становилось смешно. Ей очень нравилось целоваться с языком, но изо рта у нее пахло дымом, а Коржик не курил. Ему вспоминались сновидения, где он опять видел себя курящим через много лет после того, как бросил. Это было как оживший кошмар.

Утомленные «деланьем любви» они уснули.

В шесть утра Лариса его разбудила – пора уходить, пока сын не проснулся. Он ненавидел эти ранние уходы, когда еще хочется спать.

Коржик вышел из подъезда и подумал, что второй такой встречи, наверное, не будет. Если, конечно, она не станет на ней сильно настаивать.

И еще он подумал, что если ее раньше трахал Толян, а сегодня – он, то они с Толяном стали вроде бы как родственники. Или нет? Во всяком случае – не совсем чужие друг другу. И если с Толяном вдруг что-нибудь случится, то и он, как дальний родственник, будет иметь право на часть его наследства. Он согласен даже, чтобы это была небольшая часть.

«Нужно будет проконсультироваться у юриста», – подумал он.

В январе обстановка в офисе изменилась. Это почувствовали все. Замутдинов уже не бегал по коридорам с зажатым в мозолистой руке телефоном, и не отдавал распоряжений продавать и покупать все на свете. И телефон у него звонил уже не так часто. Он подавленно сидел за своим столом и кнопил новый ноутбук. А Моколь сидел напротив и кнопил свой. Коржик видел их унылые лица, когда проходил по коридору мимо. На обед они теперь приходили не в числе первых, а ждали, пока схлынет основной поток. Если повариха звала их в начале трапезы, они отказывались, ссылаясь на занятость. Казалось, они чего-то ждали. Коржик знал чего – решающего разговора с Толяном. Но тот их все не вызывал.

Они подолгу курили на лестнице и о чем-то шептались. Когда Коржик проходил мимо, они провожали его угрюмыми взглядами. Замутдинов перестал не только трясти его руку обеими своими, но даже и просто кивать. Они не видели Коржика в упор.

Коржику от этого было ни холодно ни жарко. Он знал, что их уже здесь не было. На лестнице стояли только их тени. Плавать по морю бизнеса им придется в другом месте.

И настал день, когда они исчезли вовсе – тихо и незаметно, как исчезают весной засохшие мухи, пролежавшие всю зиму между рамами. Он задержался с утра на пару часов и не видел, как все произошло. Их столы стояли пустыми, а компьютерщица складывала новые ноутбуки в коробки. Она повезла их обратно в магазин и сдала со скидкой. Деньги отдала Ларисе. Толян позвонил на охрану и распорядился Замутдинова и Моколя больше не пускать. Коржик ожидал, что он вызовет его к себе и поблагодарит за работу. Выдаст, например, премию или отметит как-то по-другому – хотя бы вымпелом или почетной грамотой.

Но этого не произошло. Как и раньше, он занимался трубами и цементом. А отношение Толяна к нему стало даже более прохладным, чем прежде. Коржик недоумевал. Он не мог понять, в чем дело. А потом вдруг до него дошло. Толяну было неудобно, что он так легко позволил почти что обвести себя вокруг пальца. Такой крутой бизнесмен, а тут так лоханулся. А он, Коржик, с одной стороны, удержал его от этой сделки, но с другой – был этому свидетелем. Поэтому ждать благодарности не приходилось.

Толян занялся поисками нового фаворита. К старым у него возврата не было. Лучшее, на что все они могли рассчитывать – что их не уволят.

Но Коржик все еще надеялся замутить с ним совместный бизнес и пока не уходил из конторы.

Однажды, пребывая в благодушном настроении, Коржик решил, что работает у Толяна уже долго и может попросить кредит. Он выбрал момент и зашел к нему в кабинет. Момент оказался неудачным. Толян как раз отправлял очередной платеж по модему через свой чухонский банк.

– Анатолий, – сказал он, испытывая некоторую неловкость, просить всегда неловко, – тут такое дело – хочу машину сменить. Ты не мог бы одолжить мне денег?

Толян заерзал в кресле, как будто там вдруг обнаружилась кнопка или шило.

– Нет, Сергей, – сказал он, – сейчас с деньгами напряг. Не получится.

И он развел руками, как бы подтверждая свои слова. При этом он избегал смотреть Коржику в глаза.

Тот не ожидал отказа. Кровь прилила ему к лицу, и он почувствовал, что щеки стали горячими:

– Да мне немного и надо… – продолжал уже он по инерции.

Он думал, что Толян спросит о сумме, а потом скажет, что столько сейчас у него нет и предложит втрое меньше. Но тот решил вообще ничего не давать.

– Сережа, кранты сейчас с финансами, – соврал Толян, не смигнув. – Сам занимаю у партнеров. И не знаю, когда отдам. Не могу.

Коржику стало обидно за себя и стыдно за него. «Я же тебя, блядь, удержал от покупки батареечного завода. Где бы ты сейчас был, если бы Замутдинов тебя окрутил? А ты жалеешь мне несколько несчастных тысяч, да и то в долг. Жлоб ты хренов!» А вслух сказал: