Я был для него не учеником. Не феноменом. Я был лишь самым ценным экспонатом в его коллекции.

Следующие дни превратились в странный, лихорадочный марафон. Я старался. Честно старался быть нормальным студентом, но это было невыносимо. Утром, после завтрака с Линой, который стал для меня единственным островком покоя, я шёл на занятия. Я сидел в гулких аудиториях, уставленных рядами дубовых скамей, пропахших пылью и вековой магией. Я смотрел на преподавателей, на их аккуратные мантии и самоуверенные лица, и пытался слушать, но всё это казалось… ненастоящим. Фальшивым. Декорацией.

На «Истории Родов» пожилой магистр с энтузиазмом рассказывал о великих битвах прошлого, о чести и доблести, а у меня перед глазами стояла картина разгромленной лаборатории, наполненной запахом тлена и отчаяния. На «Древних Рунах» магистр Филонов, который теперь смотрел на меня с благоговейным ужасом, с восторгом показывал мне сложнейшие плетения, а я «видел» их структуру так ясно, так просто, что мне становилось невыносимо скучно. Я мог бы сплести их с закрытыми глазами, просто по наитию, но я сдерживался, изображая прилежного ученика. Я царапал пером по пергаменту, делая вид, что конспектирую, чтобы не вызывать новых слухов. Эта мысль, это знание о ректоре, не давало мне покоя. Оно сидело внутри, как раскалённый гвоздь, отравляя всё. Я был в аду своей собственной головы, в клетке подозрений, и я не знал, как из неё выбраться.

Каждый вечер мы собирались втроём в общей гостиной Башни Магистров. Это стало нашим ритуалом, нашей тихой гаванью посреди бури. Мы зажигали синий огонь в камине, и его спокойное пламя отбрасывало причудливые тени на стены. Мы почти не говорили о расследовании. Лина приносила свои новые «железки», и мы часами могли наблюдать, как она с ювелирной точностью собирает какой-нибудь сложный механизм. Дамиан иногда читал вслух отрывки из древних, мрачных поэм, и его тихий, ровный голос странным образом успокаивал. Эти вечера были единственным, что удерживало меня на плаву. Но они не могли длиться вечно.

В один из таких вечеров, когда напряжение достигло предела, я понял, что больше не могу молчать. Мы сидели за столом, и Лина, взяв в руки ту самую статуэтку из чёрного камня, задумчиво её вертела.

— Странный артефакт, — проговорила она, хмурясь. — Техника… очень древняя. Глубокое зачарование, многослойное. Словно десятки плетений наложены друг на друга, как слои в луковице. Доступ к таким знаниям имеют единицы. Я бы… я бы, наверное, смогла сделать что-то похожее, но здесь… здесь уникальный почерк мастера. — Она подняла на нас глаза. — И этот почерк, эта «подпись» в плетении… я видела её раньше. В книгах из Запретной секции. Так работал один из бывших ректоров Академии, Эразм, прозванный «Ткачом Теней». Но он умер двести лет назад.

Я посмотрел на Дамиана, потом на Лину. Их анализ был важен, но он не приближал нас к главному.

— Я собираюсь следить за ректором, — сказал я тихо. — Постоянно. Через Сеть.

Дамиан оторвался от своей книги. — Опасно. Он один из сильнейших менталистов в Империи. Он может тебя почувствовать.

— Я знаю, — ответил я. — Но я должен. Я не могу просто сидеть и ждать.

Этой же ночью я начал. Я сел в своей комнате, отгородившись от иллюзорного сада и бездны, и погрузился в Сеть. Я нашёл его эфирный след — мощный, сложный, как хитросплетённый узел, защищённый десятками ментальных щитов. Но я не пытался их пробить. Я нашёл тончайшую ниточку, связывающую его с пространством самой Академии, и привязал к ней частичку своего внимания, став его невидимой, неосязаемой тенью. Я провёл так почти сутки. Я «видел» всё, что он делает, как будто смотрел плохое, скучное кино.

Сначала — ничего подозрительного. Он работал с документами, подписывая приказы и распоряжения. Проводил совещание с магистрами факультетов, отчитывая их за падение дисциплины. Принимал послов из Тевтонского Ордена, обсуждая с ними какой-то пограничный конфликт с холодной, выверенной вежливостью. Вечером долго читал в своей личной библиотеке, попивая чай. Обычная, рутинная жизнь главы огромной Академии. Я уже начал думать, что Дамиан прав, и я ошибся, что это какая-то сложная ловушка, подстава.

А потом… глубокой ночью, когда вся Академия спала, он встал. Подошёл к стене своего кабинета и открыл портал. Не в Башню Магистров. В другое место. След был рваным, нестабильным, защищённым от слежки. Я едва не потерял его, но в последний момент успел «зацепиться» за саму структуру портала. Ректор вышел в трущобах Петербурга, в том самом Гнилом Переулке, где мы нашли мёртвого некроманта. Он встретился с двумя фигурами в тёмных плащах. Я не мог расслышать их разговор через такое расстояние и помехи, но я «видел» обмен. Ректор передал им какой-то свёрток, а они ему — маленький, туго набитый мешочек, который тихо звякнул. Золото.

Затем он вернулся. Я продолжал следить. Я был вымотан, ментальная слежка на таком уровне отнимала колоссальные силы. И в тот момент, когда я, полностью выжатый, разорвал связь и открыл глаза…

Он стоял в моей комнате.

Он стоял у моего стола и смотрел на меня. Без гнева. Без удивления. С холодным, почти научным интересом. Он не пришёл через портал. Он просто… был здесь.

— Довольно увлекательное занятие, не так ли, Алексей? — спросил он спокойно. — Следить за чужой жизнью. Подглядывать.

Я потерял дар речи. Меня прошиб холодный пот. Я был в ловушке. Он всё знал. Он чувствовал меня всё это время и просто играл со мной, как кошка с мышкой.

— Зачем ты следишь за мной? — спросил он, и его голос был абсолютно лишён эмоций.

Я молчал, лихорадочно соображая. Любое слово было бы ошибкой. Но я был готов. Моё тело было напряжено, я был готов в любой момент «сдвинуться» или атаковать.

— Хорошо, — он кивнул, словно прочитав мои мысли. — Раз ты не хочешь говорить, скажу я. Мне поступило распоряжение. — Он выдержал паузу. — От Императора.

Я замер.

— Наша Империя давно не демонстрировала свою мощь. Тевтонский Орден наглеет на границах. Конфедерации на юге поднимают голову. Император желает напомнить миру о силе Российской Магии. И ты, Алексей… ты станешь лицом этой демонстрации. Ты отправишься в большое турне по всем дружественным и не очень странам. С показательными выступлениями. Ты покажешь им, на что способен наследник Рода Воронцовых. Ты покажешь им свой дар.

Я слушал, и я понимал. Это была ловушка. Или просто… попытка убрать меня из Академии. Надолго. Изолировать от друзей, от расследования.

— Это большая честь, — сказал я, входя в игру. — Для меня и для моего Рода. Но… у меня здесь есть дела поважнее. Например, «Химеры».

— «Химерами», — отрезал он, — отныне занимается Служба Безопасности Академии. Официально. Твоё расследование прекращено. Это приказ. И он не подлежит обсуждению. За ослушание последует самое суровое наказание. Твои друзья будут отчислены. Твои союзники в Совете потеряют свои позиции. Ты останешься один.

— Вы забываете, с кем говорите, ректор, — прошипел я.

— Нет, Алексей. Это ты забываешь, — он подошёл ближе. — Ты — всего лишь студент. Могущественный, уникальный, но студент. А я — ректор этой Академии и, по совместительству, твой опекун. И моя власть здесь абсолютна. — Он остановился в шаге от меня. — Советую тебе больше не следить за мной. И готовиться к путешествию. Через неделю ты уезжаешь.

Он развернулся и, открыв портал, вышел, оставив меня одного.

Я вылетел из своей комнаты в общую гостиную. Лина и Дамиан тут же вышли из своих комнат.

— Что случилось⁈ — спросила Лина. — Мы почувствовали всплеск его энергии!

Я рассказал им всё. О слежке. О его визите. Об «императорском турне». О запрете на расследование.