— Хорошо, — сказал я, и мой голос дрогнул. — Я расскажу.

Я постарался быть предельно искренним. Я понимал, что впервые признаюсь в своей тайне другому человеку, и я не знал, какими могут быть последствия.

— То, что я тебе скажу… это правда. И я прошу тебя просто выслушать до конца. Меня… меня на самом деле зовут не Алексей.

Её глаза расширились.

— Меня зовут Пётр. Я… из другого мира.

И я начал рассказывать. Я рассказал ей всё. О своём мире — мире без магии. Мире заводов, гудящих станков, многоэтажек из серого бетона. О мире, где небо было серым от смога, а не от двух лун. Где люди ездили на работу в гремящих автобусах, а не на призрачных лошадях. Я рассказал о своей простой, немного скучной жизни. О работе, где я чувствовал станки, как продолжение своих рук. О друзьях-работягах. О дешёвом пиве по вечерам на маленькой кухне. О том, что у меня не было ни титулов, ни врагов.

Я рассказал ей, как, по моим догадкам, я умер. Просто и буднично. И как моя душа, моё сознание, была затянута сюда, в тело Алексея Воронцова, в момент его отчаянного, неудачного ритуала.

— Так что этот дар… я даже не знаю, чей он. Мой? Алексея? Или что-то, что родилось из нашего слияния? Я не знаю. Я ничего не знаю.

Я закончил и замолчал. Я выложил перед ней всю свою жизнь. Всю свою правду.

Лина слушала меня, не перебивая. На ней не было лица. Она сидела, глядя в одну точку, и я видел, как она пытается осознать то, что я ей рассказал. Шок. Недоверие. Это было написано на её лице.

А затем она медленно поднялась. Отстранилась от меня. Подошла к окну, за которым сиял иллюзорный сад.

И я понял. Это всё. Все мои мечты, вся наша зарождающаяся любовь… на этом закончена. Как она может любить… это? Ошибку. Пришельца. Самозванца.

— Я пойму любую твою реакцию, — сказал я тихо, глядя ей в спину.

Она долго молчала, глядя в окно. А затем медленно обернулась. На её лице не было ни отвращения, ни страха. Только глубокая задумчивость.

— Я… — она сделала паузу, — … я полюбила не имя «Алексей Воронцов».

Она посмотрела мне прямо в глаза, и в её зелёных глазах стояли слёзы.

— Я полюбила того, кто ворвался в мою жизнь. Того, кто был добрым и смешным. Кто защищал меня, не требуя ничего взамен. Кто говорил со мной не как с княжной, а как с человеком. Кто заставил меня смеяться по-настояшему, впервые за много лет.

Она подошла ко мне.

— Я не знала того, другого Воронцова. Я знаю только тебя. И я полюбила именно тебя. Петра. Или Алексея. Или кого-то, кто вы оба. Мне всё равно.

Она взяла моё лицо в свои ладони.

— Ты самый благородный, самый добрый и самый искренний человек из всех, кого я встречала. И я буду с тобой. Что бы ни случилось.

Я поделился с ней и своей главной тревогой. О том, что Дамиан хочет вернуть Игната, а тот, в свою очередь, может меня изгнать.

— Нет! — тут же выпалила она, и в её глазах сверкнула ярость. — Он не посмеет! Это будет нечестно! Нечестно! Ты заслужил эту жизнь! Ты заслужил право быть здесь! Я не позволю ему это сделать!

Слёзы хлынули из её глаз. Я притянул её к себе, успокаивая.

А потом, в тишине этой комнаты, среди сотен магических книг, мы просто поцеловались. И этот поцелуй был настоящим. Полным слёз, облегчения, страха и безграничной нежности.

Этой ночью, несмотря на все запреты, на все правила этого мира о том, что «до брака ни-ни», мы были вместе. Мы спали в одной постели, в моих огромных, пустых покоях. Я не пытался сделать ничего большего. Мне было достаточно просто чувствовать тепло её кожи рядом, вдыхать медовый запах её волос, ощущать её спокойное дыхание. Впервые за всё это время я не был один. И эта простая, физическая близость заземляла меня лучше любой медитации. Я лежал, глядя в темноту, и думал о своём будущем. О том, что меня ждёт. И впервые оно не казалось таким уж страшным.

Утром мы проснулись вместе. Неловкость и смущение смешивались с новой, тёплой нежностью. Мы позавтракали прямо в моей комнате, смеясь и болтая о пустяках, как обычные люди. Как Петя и Лина. А потом пришло время собираться. Настоящая война никуда не делась.

Подготовка была быстрой и деловой. Лина сбегала к себе и вернулась с небольшим кожаным саквояжем.

— Я собрала нам «набор первой помощи», — пояснила она, открывая его. Внутри лежали не бинты, а артефакты: несколько дымовых шашек, пара «глушилок», скрывающих эфирный след, и несколько маленьких амулетов-щитов, похожих на её скарабея. — На всякий случай.

Перед самым отъездом я попросил слуг привести Мишку. Мальчик вошёл в гостиную, и я его едва узнал. Вымытый, одетый в простую, но чистую и добротную одежду, он уже не был похож на запуганного зверька. Но в его глазах всё ещё был страх и недоверие к этому роскошному миру.

— Лина, Дамиан, — сказал я. — Знакомьтесь. Это Мишка. Мой… протеже. Он поедет с нами в Академию.

Лина тут же подошла к нему и улыбнулась своей самой тёплой улыбкой.

— Привет, Мишка! Я Лина. Не бойся, мы не кусаемся. Почти.

Мальчик немного расслабился.

Дамиан же просто смерил его своим обычным холодным взглядом.

— Ещё один, — пробормотал он, но в его голосе не было злости. — Воронцов, ты скоро откроешь свой собственный приют для заблудших душ.

Когда карета подъехала к стенам Академии, я чувствовал себя другим человеком. Спокойным. Уверенным. Готовым.

Первым делом я отвёл Мишку в административный корпус. Там меня встретила уже знакомая библиотекарша, которая теперь смотрела на меня с благоговейным ужасом. Я попросил её устроить мальчика, найти ему временную комнату и позаботиться о нём, сославшись на прямое разрешение ректора. Она не посмела возразить.

А затем я пошёл к нему.

Я вошёл в кабинет ректора без стука. Я не хотел давать ему времени на подготовку.

Он сидел за столом и что-то читал. Подняв на меня глаза, он улыбнулся.

— А, Алексей! Вернулись. Я вижу, отдых пошёл вам на пользу. Я был уверен, что вы вернётесь отдохнувшим и… довольным жизнью. Ведь теперь ваш отец вас больше не потревожит.

В его голосе сквозило такое снисходительное пренебрежение, будто я был ребёнком, который получил свою конфету и должен быть счастлив. И моя ярость, которую я так долго сдерживал, начала закипать.

— Ректор, — сказал я, и мой голос был ледяным. — Я вам никогда не нравился, ведь так?

Он удивлённо поднял бровь.

— Что вы такое говорите, Алексей? Наоборот.

— Не «наоборот», — прервал я его. — Вы меня боялись. И, возможно, даже восхищались.

— Восхищался вашим даром, — уточнил он, начиная понимать, к чему я клоню.

— Нет, — я сделал шаг к его столу. — Вы восхищались не даром. Вы восхищались мной. Как идеальным инструментом. Как оружием.

Он нахмурился.

— Алексей, что всё это значит?

Я разрывался от желания выложить ему на стол статуэтку и гримуар. Бросить ему в лицо обвинение. Но Дамиан был прав. Не сейчас. Не так.

— Это значит… — я запнулся, изображая смятение. — Это значит, что я просто… никак не могу прийти в себя от всех этих потрясений.

Я сменил тему.

— Я тут… нашёл одного мальчика. В городе. У него есть дар. Я хотел бы попросить вас взять его на обучение.

Ректор Разумовский смотрел на меня, и в его глазах была смесь недоверия и любопытства.

— Мальчика? С даром? Приведите его ко мне. Я посмотрю.

Я вышел и через несколько минут вернулся, ведя за руку перепуганного Мишку.

Ректор встал и подошёл к нам. Он положил руку на голову мальчика. Закрыл глаза.

— Интересно… — пробормотал он. — Очень интересно. Редкая способность. Идеальная синергия. Он может интегрировать в себя и светлую, и тёмную магию без вреда для себя.

Он убрал руку и посмотрел на меня.

— Да. Мы его берём. Он будет ценным… активом.

И в этот момент я всё понял. Я увидел в его глазах то, чего не видел раньше. Он смотрел на этого маленького, испуганного мальчика не как на ребёнка. А как на ресурс. Как на расходный материал. Точно так же, как он с самого начала смотрел и на меня.