Он сполз по стене на пол, закрыв лицо руками.

— Я просто хотел быть лучше…

Это было признание. Не предателя. А глупого, завистливого, слабого мальчишки, который погнался за силой и попал в ловушку.

Анастасия смотрела на своего брата, и на её лице была смесь жалости и отвращения.

Я слушал его сбивчивый, жалкий рассказ, и мой гнев… ушёл. Я опустил голову. И я его понял. Странно, но мне стало его жалко. Все мы хотим лучшей участи, даже те, у кого, казалось бы, всё есть.

— Ладно… Ладно… Я понял, — сказал я тихо, и в моём голосе уже не было злости. — Не так это и важно, в конце концов.

Я посмотрел на его светлые, растрёпанные волосы.

— Хотя… не мне говорить. У меня же есть дар… Но… но… — я искал, за что бы зацепиться, что сказать, чтобы его хоть как-то поддержать. — … у тебя вот, например, шикарная шевелюра. Тоже есть чем гордиться.

Я улыбнулся, понимая, что сморозил полную, абсолютную ересь.

Родион, рыдающий на полу, поднял на меня своё заплаканное, удивлённое лицо. Он перестал плакать. Он просто смотрел на меня, не понимая, шучу я или сошёл с ума.

Но добила всех Анастасия.

Она смотрела на меня. Потом на своего брата. Потом снова на меня. Её губы дрогнули. Она пыталась сдержаться. Очень пыталась.

И не смогла.

Она фыркнула. Потом ещё раз. А затем её прорвало, и она снова рассмеялась. Тем самым заливистым, искренним, девчоночьим смехом, который я уже слышал в своей комнате. Она смеялась, глядя на своего униженного, рыдающего брата и на меня, утешающего его комплиментом про волосы. Абсурдность ситуации была запредельной.

Смех был заразительным. Глядя на неё, я тоже не выдержал и хмыкнул. А потом и сам тихонько рассмеялся.

Родион смотрел на нас, двух сумасшедших, хохочущих посреди разгромленной лаборатории некроманта, рядом с жуткими останками, и его лицо выражало полнейшее недоумение.

— Вы… вы чего? — пролепетал он.

Наш смех был не весёлым. Это был истерический смех людей, которые только что заглянули в бездну и выжили. Смех, который смывал страх, боль и напряжение.

Когда мы наконец успокоились, Анастасия вытерла слёзы с глаз.

— Шикарная шевелюра… — прошептала она, всё ещё посмеиваясь. — Воронцов, ты неисправим.

Она подошла к своему брату и протянула ему руку.

— Вставай, идиот.

Родион, шмыгая носом, неуверенно принял её руку и поднялся на ноги. Он не смотрел на меня. Ему было стыдно.

— Так, — сказала Анастасия, снова становясь серьёзной. — Хватит смеха. Нам нужно убираться отсюда. И нам нужно решить, что делать… с ним.

Она посмотрела на своего брата. Вопрос был не в том, простить его или нет. Вопрос был в том, что он теперь — опасный свидетель. Магистр знает, что он провалился. Отец Голицын, если узнает правду, может его просто… убрать, чтобы скрыть позор Рода. А ректор, узнав о его сотрудничестве с культом, отправит его в такую ссылку, откуда не возвращаются.

Он был в ловушке.

Вот чёрт. И вправду, весьма сложная ситуация. Его нельзя было просто так отпустить.

Я посмотрел на брата и сестру.

— Если интересует моё мнение, — сказал я, обращаясь к Анастасии, — то… я оставлю право выбора тебе.

Она удивлённо подняла на меня глаза.

— При условии, — добавил я, переводя жёсткий взгляд на Родиона, — что этот… как бы тебя назвать… в общем, эта «редиска» не наломает больше никаких дров.

Родион вздрогнул от моего тона и тут же замотал головой.

— Нет! Клянусь! Я ничего… я больше никогда…

Анастасия долго смотрела на меня, а затем на своего брата.

— Хорошо, — сказала она наконец. Её голос был холодным, как лёд, но в нём была и усталость. — Я принимаю твоё условие.

Она повернулась к Родиону.

— А ты… ты вернёшься в свою комнату. И будешь сидеть там и не высовываться. Ты болен. У тебя лихорадка. Ты никуда не выходил и ничего не видел. Если кто-то спросит, ты был в своей постели. Ты меня понял?

— Понял, — прошептал он.

— О нашем разговоре, — она посмотрела на меня, — отцу мы ничего не скажем. Ни я, ни ты. Пусть он думает, что ты просто испугался и сбежал. Для всех остальных… ты ничего не знаешь.

Она взяла на себя ответственность. Она создавала ему алиби, но при этом сажала на короткий поводок.

— А теперь идите, — приказала она брату. — Оба. Возвращайтесь в Академию. Немедленно. Я вас догоню. Мне нужно… кое-что здесь закончить.

Родион, не веря своему спасению, кивнул и, не глядя на меня, бросился к выходу из усыпальницы.

— Ты тоже иди, Алексей, — сказала она, не поворачиваясь ко мне. — Уходи.

— Что ты собираешься делать? — спросил я.

Она обвела взглядом разгромленную лабораторию.

— Кто-то должен прибраться, — ответила она просто. — Если стража найдёт здесь всё в таком виде, под подозрение попадут все. Включая тебя. Я уничтожу все следы. Своим способом.

Она посмотрела на меня.

— Это тоже часть защиты нашей «будущей семьи». Иди. Это не то, что тебе стоит видеть.

Она собиралась сделать что-то… опасное. И она хотела сделать это в одиночку.

— Нет, — сказал я твёрдо, и в моём голосе не было места для споров. — Я тебя тут одну не оставлю. И это не обсуждается.

Анастасия обернулась и посмотрела на меня с удивлением и… толикой раздражения.

— Воронцов, я не просила о помощи. Я знаю, что делаю.

— Да неужели? — я сделал шаг к ней, и мой голос был полон холодной ярости. — Ты не просила меня о помощи и до этого! Когда пошла сюда одна!

Я смотрел ей прямо в глаза, не давая отвести взгляд.

— И если бы я не пришёл, если бы не решил пойти сюда именно сейчас — вам с твоим братом-идиотом пришёл бы конец! Ты меня понимаешь⁈

Мои слова, полные правды и обвинения, ударили по ней. Она отшатнулась, словно от пощёчины.

— Я… — начала она, но запнулась.

— Что «ты»? — надавил я. — Ты знала, что здесь опасно! Знала, что Магистр мог ждать! Но ты всё равно попёрлась сюда в одиночку! Зачем⁈ Чтобы доказать, что ты самая умная? Самая сильная?

Она молчала. Я был прав, и она это знала.

— В нашем мире, Воронцов, — сказала она наконец тихо, но в её голосе звенела сталь, — каждый выживает в одиночку. Я не привыкла надеяться на других.

— Что ж, пора привыкать, — отрезал я. — Потому что, нравится тебе это или нет, теперь мы связаны. И если ты снова устроишь такую самодеятельность и погибнешь, твой отец и мой отец решат, что это я тебя не уберёг. И тогда проблемы будут у меня. Так что, будь добра, в следующий раз хотя бы ставь меня в известность о своих суицидальных планах.

Я был зол. Зол на её упрямство, на её гордыню, на весь этот идиотский мир.

Она смотрела на меня, и в её глазах была буря. Гнев, обида, и… что-то ещё.

— Хорошо, — процедила она сквозь зубы. — Я тебя поняла. А теперь… отойди. Мне нужно здесь прибраться.

Я видел бурю в её глазах. И понял, что давить дальше — бессмысленно. Она не уступит.

Я вздохнул, и мой гнев ушёл, оставив после себя только усталость и тревогу.

— Хорошо.

Я сделал шаг назад, к выходу.

— И ещё, — сказал я уже тише. — Я не хотел быть грубым. Я не тиран. Я просто… о тебе беспокоюсь.

Я посмотрел на неё несколько секунд, давая ей понять, что это — правда. А затем, не дожидаясь ответа, я развернулся и вышел из лаборатории, поднялся по лестнице и покинул склеп, оставив её одну с её льдом и её гордыней.

Я уже был на улице, вдыхая свежий ночной воздух, когда услышал её голос за спиной.