Я поставил рюкзак на камень и расстегнул. Аккуратно достал из него флягу,костяной нож, и артефакт из логова Кикиморы — тёмный камень, покрытый слизью, который уже пару раз подёргивался у меня в руках, как мышца, сводимая судорогой.

Положил их рядом, не торопясь. Ритуалы вообще не терпят суеты. Как там говорил классик: поспешность нужна только при ловле блох? Или каких-то других надоедливых насекомых?

Присев на корточки, смотрел, как вода у берега дрожит от ветра. Только дрожь шла не от поверхности, а изнутри. Под водой кто-то дышал.

— Ну? — спросил я негромко в пространство. — Сейчас бы ты пригодился.

Долгая тишина. Потом — шорох. Вот и он... Шелест.

В этот раз он удивил тем, что не начинал никаких диалогов. В голове моей раздались чёткие строки. Появилось ощущение, что сам я когда-то их знал, но забыл.

Где лёд не тронут дуновеньем, Где отражения — как тень, Там позови её моленьем, Но помни: ночь сменяет день.

Я не спрашивал, что он имеет в виду. Почему-то сейчас это было понятно без комментариев. Молча встал и провёл старым костяным ножом по ладони. Разжал пальцы, посмотрел на выступившую кровь. Вытянул руку вперёд и далкаплям упасть в воду. Вода в месте контакта вскипела и расползлась чернильным пятном.

Следующим стал артефакт из логова Кикиморы. Не раздумывая, бросил его в центр этого пятна. Он ушёл под воду без всплеска, даже не упал, а скользнул вглубь.

Прошла секунда. Две. Пять.

Воздух сгустился. Я поднял взгляд и увидел, как вода чуть дальше начала вертикально изгибаться. Было впечатление, что кто-то за неё тянул снизу.

Над ней не было ничего. Под ней появилась тень. Человеческая. Она была длинной, слишком длинной, чтобы оказаться обычным человеком. Руки больше напоминали два рукава воды. Лица пока не было видно. Я поудобнее перехватил нож. Сжал так, что хрустнули пальцы. И прошептал:

— Я пришёл.

Из воды начал поднимался силуэт. Вначале показались волосы. Длинные, спутанные, как пряди бурых водорослей, свисающих с бревна. Потом бледный гладкий лоб. Щёки. Лицо, напоминающее отражение в мокром зеркале, по которому провели рукой и теперь видны только контуры. Без глаз. Без рта. Только неровная гладь.

Я молча стоял на берегу и ждал. Вокруг дрожала вода, тени на камнях застыли. Воздух уплотнился и стал желеобразным. Она поднималась не спеша. Не шла, а медленно вытекала, как капля крови из вены. Всё в ней было плавным, тяжёлым, женственным.... и в тоже время жутким.

Когда она ступила на берег, её ноги не касались земли. Между ними был слой воды. А потом она заговорила. Голос был не громкий, но звенел внутри черепа. И в нём было всё: и упрёк, и тоска, и муки тех, кто умирал по её желанию.

— Я ждала тебя, шаман.

Я попробовал кончик ножа пальцем левой руки и спросил:

— Надеялась, что я приду по первому зову?

Она чуть склонила голову и волосы её колыхнулись.

— Ты пришёл, значит знал, что вода не зовёт дважды.— Считай, что мне просто стало интересно на тебя посмотреть. — ответил я.— Не обманывай самого себя шаман. Ты пришёл на зов.Она провела пальцами по воздуху, и в нём тут же проявились детские ладошки, похожие на отпечатки на запотевшем стекле.

— Девочка и её память. Я вплела их в свой поток. Сделала каплями своей реки.— Она не капля. Она человек. И она не твоя.

Лоскотуха сделала шаг ближе. Вода за ней оставляла зеркальные следы, в каждом из которых виднелось моё отражение.

— Все вы так говорите. Пока не услышите, как вас призывают.— Ладно, зачем я тебе?

— Ты помнишь имена. У тебя внутри — грязный песок и крупная соль. И голоса тех, кто жил до тебя.Она указала пальцем на мой лоб, а потом на левую ладонь. Туда, где была метка.— Ты можешь попробовать закрыть дверь. Или открыть. Но если увидишь, что там, сам уйдёшь навсегда.

— Я не оставлю тебя в Яви. Если нужно, уйдём в Навь оба, — ответил я.

Она замерла. Вся гладь её бледной кожи чуть дрогнула, и на ней будто проступила улыбка, похожая на отражение.

— А если я скажу что твой отец теперь у меня?Я не ответил. Она шагнула ближе.

— Он шёл ко мне. И почти дошёл. Но передумал и остановился. Его душа застряла там, откуда самому не выбраться. Там же будет и твоя в скором времени.— Ты, как обычно лжёшь, Лоскотуха.

— Я вода. Я не лгу. Я показываю.Она вытянула руку и на её ладони, как в капле, зашевелилось до боли знакомое усталое лицо с морщинками в уголках глаз. Я узнал его черты.

— Давай меняться? — прошептала она. — Девочку на отца.— Нет.

— Тогда отдай свою метку.— Нет.

— Дай мне хоть что-то своё, самую маленькую капельку...— Ничего ты не получишь.

Она рассмеялась глухим смехом.

— Ну что ж. Не хочешь отдать немного? Тогда я заберу тебя целиком.

В этот момент вода за её спиной вскипела. Из неё начали выходить другие фигуры: сначала неясные, словно отражения, постепенно становясь чётче иувеличиваясь в размерах.

Она возвышалась передо мной в полный рост. Вся состоящая из водной плёнки, с мимикой живого человека. В её руке всё ещё отображалось мужское лицо. Отец или кто-то похожий на него, смотрел на меня оттуда, как из аквариума.В моей душе дёрнулась невидимая струна. Эта та самая штука, которую Шелест однажды назвал «чувство истинного». Эмпатия. И я всё понял.

— Это не он, — сказал я спокойным голосом.

Она чуть повела головой.

— Что?

— Ты показываешь мне иллюзию. У тебя нет его души. У тебя нет ничего.

Мужское лицо в её руке моргнуло, стало мутным и исчезло. Она медленно опустила ладонь.

— Ты сомневаешься в том, что видишь?

— Нет. Но я точно знаю, где он исчез. В горах. Среди камней. Не в реке. Не в болотах. Не в твоих топях. Его тело может и исчезло, но след — не в воде. Ты не чувствуешь его. А я точно знаю. Он не твой.

На секунду она замерла, а спустя мгновение вода вокруг неё пошла кольцами.

— Слова. — Голос стал хриплым. — Ты всё ещё держишься за слова.— А ты — за страх.

Она вскинула руку. Из-под её ногтей потекли тонкие струи воды.

Я крепче сжал нож.— Ты забрала чужое, Лоскотуха. Верни её.— Она была пустой.— Ты сделала её пустой.— Она меня звала сама.— Врёшь!

Мои слова резанули воздух. Лоскотуха вздрогнула. Её лицо исказилось — оно всё ещё не имело выраженных черт, но слегка треснуло, как стекло.

— Ты… смеешь… обвинять меня?

— Да. Потому что ты врёшь. Всё это твоя игра. Подмены. Иллюзии. Ты не вода — ты страх воды. Ты — то, что прячется за зеркалом.— Я — память.— Нет. Ты — обида.

Тишина, воцарившаяся после моих слов, вдруг треснула, как лёд под каблуком. Вода вспучилась за её спиной. И начали появляться они. Сначала руки. Затем плечи. Потом лица. Мои лица.

Первый был бледным, с потухшими глазами. Второй — с оскалом, кривой ухмылкой и длинным ножом в руке. Третий — закутанный в плащ, лицо чуть прикрыто капюшоном. Мои зеркальные двойники. Или зазеркальные?

— Встречай себя, шаман Станислав, — прошептала Лоскотуха. — Ты хотел истину? Теперь смотри, как ты выглядишь, когда никто не видит. Когда ты один. Когда тебе больно. Когда ты не герой.

Первый двойник шагнул вперёд — ссутуленный и дрожащий.— Я не смог спасти деда… Я оттолкнул Елену… Я хотел сбежать от всего…

Второй вышел следом за ним. Хищный, с блеском в глазах.— Зато я могу выжить. Я знаю, как убивать. Я не жалею. Просто делаю, что нужно.

Третий стоял молча. Но от него шёл холод, как от ледяной воды.

Я медленно отступил на шаг. Земля под ногами качнулась.Они шли ко мне, на меня. Я услышал, как кто-то изнутри шепчет: «Если хочешь идти дальше — пройди через себя.»

Первый удар пришёл изнутри. Когда я смотрел на этих троих, что медленно сжимали кольцо, у меня внутри всё сжалось. Это был не страх. Признание.Я знал их. Каждого. И не потому, что они похожи на меня. Потому что я и есть они. Просто вытесненные. Запертые. Оставленные в разных углах личности.Первый, самый слабый, говорил:— Тебе было страшно, когда дед уходил из этого мира. Ты молчал, пока всё рушилось. Ты не спас Катю. Ты не мог. Ты оттягивал все важные решения.Он не нападал. Он только обвинял.