Он не вмешивался. Но был явно активен. По моим ощущениям, даже выпрямился, приосанился. Слушал. Осматривал окрестности. Он не толкал, не ехидничал, не шептал. Просто ждал. И почему-то это было страшнее, чем все его реплики раньше. А потом я понял почему: ему тут было интересно.

Я подошёл к берегу и краем глаза увидел странное движение. Повернул голову. Мимо проезжал микроавтобус — старый, белый, как маршрутка, но без опознавательных знаков. В салоне сидели пассажиры. Невыразительные лица. Пустые глаза. Они не двигались. Ни один. Я зажмурился. Досчитал до трёх. Открыл глаза. Автобус уже свернул за угол и исчез.

Шелест молчал. Реальность казалась мне пластилином. Хотя нет, скорее пластиком, что трескается, когда на него нажмёшь посильнее. Я пошёл дальше. Впереди виднелась вода. Или зыбь. Или просто очередная трещина между мирами.

На первый взгляд — ничего необычного. Ржавые перила, бетонные ступеньки, грязные прошлогодние листья. Набережная казалась пустой, но в этой пустоте было что-то настороженно чужое. Не тишина, а полное отсутствие звуков. Даже ветер успокоился и больше не давал о себе знать.

Огляделся — никого. Я присел прямо у воды, как тогда, в лесу. Не ради обряда или очередного ритуала. Просто, чтобы почувствовать. Чтобы дать телу вспомнить, как это делается.

Закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Пахло сыростью, болотом, и чем-то ещё, слабым, но цепким. Запах сгоревшей бумаги и старого железа. Я сосредоточился на себе. На дыхании. На метке на ладони. Шрам не болел — теплился. Словно его чуть подогревали изнутри, словно был включён режим ожидания.

Прошло, наверное, пару минут. Вода передо мной зашевелилась.

Сначала это была лёгкая рябь, тонкая, почти невидимая. Потом появился пар. Белый туман начал выползать из-под мостовых пролётов, клубиться над поверхностью. Я замер. Зрелище завораживало.

А туман всё густел и густел. И в какой-то момент он стал двигаться. Вопреки всем законам природы. Двигаться, как живой, самостоятельный организм. Он собрался в два тёмных силуэта, колеблющихся, словно водяные статуи. Не отражения. Не фантомы.

Зыбочные. Я узнал их сразу, хотя никогда не видел. Этих существ нельзя перепутать, потому что они будто состоят из переливов света и грязи, из обломков воспоминаний и отражений. Каждое их движение — дрожь на глади воды, которую тронула тень. Понимание их сущности пришло ко мне откуда-то изнутри.

Они приближались. Медленно. Они скользили по поверхности, почти не касаясь земли. Неожиданно один из них опустил что-то, похожее на руку, и прикоснулся к траве у берега. В тот же миг трава почернела. Не сгорела — сгнила. Воздух над этим местом начал дрожать. Пахнуло тухлой водой и серой. У меня сжались пальцы.

Я сделал шаг назад, схватил горсть земли. Память вспыхнула, как яркое озарение. Из дедовской тетради, именно из тех строк, что я читал недавно, губы сами сложили нужные слова:

— Ты, что спишь в земле и дрожишь в воде, не тронь меня, не тронь мой род. Уйди вглубь, где твои кости..., и не возвращайся до забвения.

Я бросил землю перед собой. Вспышка резанула глаза. Огня и дыма в прямом понимании не было. Это была вспышка сознания. Зыбочные отпрянули. Один из них рассыпался, исчезая в испарениях. Второй исчез так, будто его втянуло обратно в глубину. Но перед этим он оставил след.

На бетоне был чётко виден мокрый отпечаток ладони. Узкий, вытянутый. Я внимательно рассматривал его несколько минут. След не высыхал. Наоборот — он шипел, словно пар на раскалённом металле.

Метка снова дала о себе знать, ещё чуть нагревшись. Я медленно встал. Сделал шаг назад. Туман уже рассеивался. Вода вернулась к своей прежней тишине. Но теперь я знал, что в ней кто-то дышит.

Постоял ещё немного, посмотрел по сторонам. Туман почти исчез. Никто больше не шевелился под поверхностью воды и можно было подумать, что всё закончилось. Однако не покидало ощущение, что это ещё не конец.

Шелест молчал. Странно молчал. Не с ленцой, как обычно. А как будто ушёл. Или прижался там, в глубине, притих, замер, чтобы не привлекать внимание. Я выдохнул. И вдруг заметил — вода у берега пульсирует.

Это были не волны, а именно пульс, чье-то тяжёлое, ленивое, но заинтересованное дыхание. Сердцебиение, перекатывающееся сквозь жидкость. Ритм. И в этом ритме — слова. Я не слышал их ушами. Они не сотрясали воздух. Они звучали в воде. И я слышал их, стоя рядом. Словно ступни стали слухом.

— Я ищу...

Вода вздрогнула.

— Я знаю, как пахнет твой страх…

Я сжал кулаки. Пообщаться был не против, но не очень понятно с кем.

— Там, где девочка — будешь и ты. Где будешь ты — туда придёт и она…

Это был не голос, а скрип, бульканье, медленный сочащийся звук, выходящий сквозь водоросли. Я сделал шаг назад. Но вода продолжала.

— Твоя Настя уже слышит мои шаги…

Горло сжалось. Я вспомнил, как она говорила «ты должен поехать один» и так посмотрела на меня при этом, словно что-то знала. Но не до конца. Не словами. А чувствами, вплетёнными в кожу.

— Ты не спрячешься...

Я слегка вздрогнул.

— Ты пьёшь меня…

И в этот момент — вода вспучилась.

Прямо у моих ног появилось лицо. Мутное, как через запотевшее стекло. Но я узнал его. Даша.

Её глаза были открыты и смотрели сквозь меня, как тогда, во сне. Губы не шевелились, однако по глади расходились круги, как если бы она что-то говорила. Через мгновение лицо исчезло, так же внезапно, как и появилось.

Я стоял не в силах пошевелиться. Внутри было тихо. Ни одного слова от Шелеста. Даже метка на ладони больше не ощущалось. Она погасла, как фонарик, из которого вынули батарейки.

Туман окончательно рассеялся, но это не принесло облегчения. Вода вновь была просто водой. Но теперь я точно знал, что она смотрит.

До машины я добрался на ватных ногах. Пальцы дрожали, как во время лихорадки. В груди всё ещё эхом отдавался пульс воды. В голове — то, чего не должно быть: булькающий голос, влажный взгляд Даши, слова, пульсирующие в подошвах. «Ты пьёшь меня». Страх не отпускал меня... Однако в него затесалось что-то ещё. Возбуждение. Нервная дрожь.

Да пошло оно всё.

Настя спала. Она свернулась на сиденье, закутавшись в куртку, головой уперевшись в стекло. Солнечный луч размывался в её волосах. Щёки были немного бледные, губы приоткрыты, дыхание ровное.

Я аккуратно сел за руль, закрыл потихоньку дверь, чтобы не разбудить подругу. И только тогда заметил, что на её коленях лежит лист бумаги. Аккуратный, белый. Без сгибов и заломов. Хм, откуда он здесь?

Я осторожно взял его двумя пальцами. Текст был написан чернильной ручкой. Мне показалось, что буквы старательно выводили, не зная алфавита, просто копируя их.

«Ты был у воды. Мы это чувствуем. Пора назвать имя. Или мы назовём за тебя.»

У меня пересохло во рту. Я перечитал раз десять. Повернул голову к Насте — всё так же спит и, похоже, ничего не знает.

— Шелест?.. — позвал я беззвучно.

Молчание. Такое ощущение, что он прятался глубже обычного. Или... ушёл? В этот момент раздался звонок телефона.

Не мой. Не Настин. Запасной. Старый, плоский, кнопочный, что валялся в кармане, выключенный. Я давно не включал его и, кажется, давненько не заряжал. Но его бледно-голубой экран светился. Там мигал входящий вызов: номер был не из контактов. Особо не раздумывая, нажал зелёную кнопку.

— Алло?

Молчание.

— Кто это?..

Щелчок, будто кто-то щёлкнул тумблером, а потом раздался детский голос. Тихий, не по-детски ровный. Без дыхания.

— Дядя… ты не видел мою сестру?

Меня перекосило. Губы пытались что-то сказать, но ответа не вышло.

— Она спит под рекой… но сны не смотрит.

Щелчок. Связь оборвалась. Я остался сидеть в полной тишине, держа телефон перед собой, который сейчас был сродни гвоздю, пробившему стекло между мной и нормальностью окружающего мира.

Настя пошевелилась во сне. От этого её лёгкого, почти незаметного движения, листок с посланием соскользнул вниз. Я машинально поднял его и, дважды свернув, положил в карман.