«Сердце... уязвимо.»* – продолжал Корень. «...Но его глубина... его тайна... может быть защитой. И ключом. Ведущим вниз.»

Вниз. В неизвестность. В еще большую зависимость. Но альтернатива – быть стертым Агентами Гильдии.

Еще один удар потряс Собор, ближе и сильнее. С потолка упал крупный кусок биомассы, с грохотом шлепнувшись в кипящее озеро. Время истекало.

Лора повернулась к Алексу. Ее багровые глаза снова смотрели на него. Но теперь не с настороженностью. С требованием. Она чувствовала его связь с Ядром, его роль анкера. Она ждала команды. Ждала направления для своего голода и ярости.

Алекс сделал шаг – не к Пуповине, а к краю платформы, к месту, где упал Пепел. Он посмотрел вниз, в бурлящую, светящуюся золотисто-багровым плазму. И снова... почувствовал. Очень слабо. Глубоко под пеной и жаром. Не скулеж. Пульсацию. Маленькую, испуганную, но живую. Чужеродную, но... знакомую. Окутанную багровым светом Собора, но борющуюся.

Пепел..

Голос Корня отозвался, холодный и расчетливый: «Биомасса озера... ассимилировала его. Он стал частью Собора. Чистый паттерн выживания. Интересно. Он может быть... полезен. Или помехой. Решай, Донор. Вести вниз? Искать? Или оставить?»

Еще один взрыв, уже совсем близко. Свет в Пуповине погас на секунду, затем вспыхнул аварийным багровым миганием. Струйка "крови" из раны Ядра брызнула сильнее, окрашивая платформу.

Выбора не было. Бежать. Вниз. В тайну Сердца. Вместе с орудием, бывшим Лорой. Вместе с надеждой найти то, что осталось от Пепла. Ценой окончательного превращения во что-то нечеловеческое.

Алекс повернулся от края. Его новые, тяжелые ноги ступили навстречу Лоре. Его рука с Меткой снова поднялась, узоры пылали.

«Веди.» – мысль была обращена и к Корню, и к Лоре-Инфекции. «...Вниз. К Сердцу. И... найдите его.»

Лора издала короткий, шипящий звук, похожий на понимание. Она развернулась и шагнула в черный зев Пуповины, ее хитиновая рука была готова разорвать любое препятствие. Алекс последовал за ней, шатаясь, но уже увереннее, подпитываемый страхом, долгом и каналом к умирающему Сердцу. Завеса из слизи и биопленки сомкнулась за ними, оставив грот Ядра наедине с его раной и приближающимися шагами гибели. Путь вниз начался.

Путь вниз по Пуповине был не спуском, а погружением в чрево безумия. Слизистые стенки трубы сужались, сжимаясь в болезненных спазмах после ударов по Собору извне. Воздух превратился в кипящий бульон спор и токсичных испарений, обжигающий легкие даже при поверхностном вдохе. Багровый свет стен пульсировал хаотично, отливая черными прожилками тревоги, исходящей от раненого Ядра. Алекс шел за Лорой, его шаги были тяжелыми, механическими, каждое движение давалось усилием воли, подпитываемой тонкой, но жизненно важной струйкой энергии из канала в груди. Он чувствовал себя не человеком, а ходячим швом на теле Собора, биологической заплаткой, едва сдерживающей распад.

Лора двигалась впереди, ее хитиновая рука служила и щитом, и буром. Там, где стенки Пуповины смыкались слишком плотно или наросты биомассы преграждали путь, ее когти-лезвия вспарывали живую ткань с хлюпающим звуком, выпуская потоки теплой, светящейся лимфы. Она не оглядывалась. Ее спина, покрытая сетью вздувшихся багровых вен под рваной одеждой, была напряжена, как тетива. Алекс чувствовал через резонанс ее состояние – не боль (боль была приглушена инфекцией и волей Корня), а фокус хищника, направленный вниз, на цель. И под этим фокусом – глухое, постоянное недовольство. Недовольство повреждениями на ее "оружии", недовольство медленным темпом, недовольство его, Алекса, слабостью. Инфекция требовала действия, разрушения, подпитки. Корень сдерживал ее, направляя, но напряжение росло.

«Ускоряйся, Донор.» – голос Корня вибрировал в пульсации канала, совпадая с ритмом шагов. «...Внешние удары ослабляют структуру. Пустота Сердца близка. Она даст убежище... и знания. Но путь хрупок.»

Путь вниз по Пуповине был не спуском, а погружением в чрево безумия. Слизистые стенки трубы сужались, сжимаясь в болезненных спазмах после ударов по Собору извне. Воздух превратился в кипящий бульон спор и токсичных испарений, обжигающий легкие, даже при поверхностном вдохе. Багровый свет стен пульсировал хаотично, отливая черными прожилками тревоги, исходящей от раненого Ядра. Алекс шел за Лорой, его шаги были тяжелыми, механическими, каждое движение давалось усилием воли, подпитываемой тонкой, но жизненно важной струйкой энергии из канала в груди. Он чувствовал себя не человеком, а ходячим швом на теле Собора, биологической заплаткой, едва сдерживающей распад.

Лора двигалась впереди, ее хитиновая рука служила и щитом, и буром. Там, где стенки Пуповины смыкались слишком плотно или наросты биомассы преграждали путь, ее когти-лезвия вспарывали живую ткань с хлюпающим звуком, выпуская потоки теплой, светящейся лимфы. Она не оглядывалась. Ее спина, покрытая сетью вздувшихся багровых вен под рваной одеждой, была напряжена, как тетива. Алекс чувствовал через резонанс ее состояние – не боль (боль была приглушена инфекцией и волей Корня), а фокус хищника, направленный вниз, на цель. И под этим фокусом – глухое, постоянное недовольство. Недовольство повреждениями на ее "оружии", недовольство медленным темпом, недовольство его, Алекса, слабостью. Инфекция требовала действия, разрушения, подпитки. Корень сдерживал ее, направляя, но напряжение росло.