Голос Корня (неотделимый от его собственных мыслей, властный):

"ДАЙ ЕЙ ЧАСТЬ СИЛЫ. ЧАСТЬ ДАРА, ПОЛУЧЕННОГО ЧЕРЕЗ МЕНЯ. СВЯЖЬ ЕЕ С СОБОЙ НАВСЕГДА. СДЕЛАЙ ЕЕ ПРОВОДНИКОМ.

Алекс не думал. Он был инструментом. Он сконцентрировал бешеную энергию нектара, бушующую в его венах, направил ее через пылающую Метку, через точку контакта – в иссохшую плоть Лоры. Багровый свет, жидкий и густой, как сама кровь, хлынул из его пальцев в ее черную, некротизированную кожу. Ядро инфекции дрогнуло, как спящий зверь, тронутый током. Оно слабо вспыхнуло багровым изнутри. Лора не проснулась, но ее тело выгнулось в немой, неестественно сильной судороге. Из ее горла вырвался хриплый, беззвучный стон, полный невыразимых мук. Кожа вокруг места прикосновения Алекса потемнела еще больше, стала влажной, как будто расплавляясь, а по краям глубоких трещин загорелись крошечные, ядовито-багровые искры – признаки пробуждающейся активности инфекции, подпитанной силой Корня.

Лора перестала выгибаться. Ее дыхание стало глубже, ровнее, хотя все еще далеким от нормы. Смертельная бледность лица сменилась на болезненно-пепельную. Но ее зараженная рука… преобразилась. Чернота стала глубже, почти бархатной, поглощающей свет. Трещины на коже светились изнутри слабым багровым свечением, как трещины в раскаленной породе. Рука больше не выглядела просто мертвой – она выглядела *заряженной*. Спящей угрозой.

Алекс отдернул руку, как от огня. Здоровое предплечье, по которому ползли темные узоры Метки, горело. Эйфория от нектара стремительно таяла, уступая место чудовищной усталости, тошноте и возвращающейся, хотя и приглушенной, боли. Но ладонь… Он посмотрел на нее. Кровь не текла. Рана под коркой запекшейся крови и… чего-то еще, липкого и темного… *пульсировала*. Края раны сдвинулись, плоть под ними шевелилась, пытаясь срастись с неестественной, пугающей скоростью. Метка вокруг запястья стала темнее, объемнее, а ее щупальцевидные узоры протянулись почти до локтя, напоминая татуировку из жидкой тени.

Пепел осторожно подполз и лизнул его неповрежденную руку, скуля глухо, вопросительно. Алекс машинально погладил его слипшуюся шерсть, чувствуя дрожь маленького тела. Он огляделся, и его охватил новый, более глубокий ужас. "Собор". Гул биения гигантского сердца. Пульсация багрового света на костяных сводах. Вечные капли липкой влаги. И всепроникающее ощущение… *взгляда*. Не Инквизитора. Не слежки. А *осознанного наблюдения* чего-то невообразимо древнего, непостижимого, частью которого они только что стали гораздо больше, чем были раньше. Собор был не просто местом. Он был *сущностью*. И теперь он знал о них. Чувствовал их.

Они выжили. Переход через Кровавый Портал был завершен. Но сам портал, бурлящий и нестабильный, захлопнулся за ними, отрезав путь назад и оставив их в этом новом, дышащем кошмаре. И где-то там, в бескрайних зеркальных лабиринтах Сада или уже прокладывая путь сквозь иные слои реальности, Инквизитор "Зеркальный Лик" с холодной точностью докладывал по рации, высчитывая их новый, оплаченный кровью и болью, вектор. Бегство не закончилось. Оно лишь сменило декорации. Цена их спасения росла с каждым шагом в пропасть. А долг Корню – этот незримый, сжимающий горло удавок – только что сделал гигантский, необратимый скачок. Алекс посмотрел на свою затягивающуюся ладонь, на которой плоть двигалась сама по себе; на пульсирующую Метку, чьи щупальца теперь жили под его кожей; на Лору, чья рука превратилась в источник скрытой, опасной силы. Вопрос "выживут ли?" перестал быть абстрактным. Он сменился леденящим душу: "*Во что* они превратятся, если выживут?" И какую цену придется заплатить Корню в этом Соборе за каждый следующий глоток воздуха? Долг висел над ними тяжелее костяных сводов.

Эйфория нектара испарилась, оставив после себя тяжелый, свинцовый груз реальности, вдавливающий в скользкий багровый мох. Алекс сидел, опираясь спиной о холодную, пульсирующую поверхность гигантского "ребра". Каждый вдох едкого воздуха обжигал легкие, каждый выдох выходил хрипом, смешанным с запахом гнили и озона. Тошнота скручивала желудок в тугой узел, а голова раскалывалась не только от остаточного нейротоксического шторма, но и от навязчивого ощущения движения под кожей предплечья, где жила Метка. Шепот Корня теперь звучал не как внешний голос, а как его собственные мысли, окрашенные чужой, древней логикой.

«Выжил. Долг исполнен. Но долг растет. Собор голоден. Симбионт слаб. Твоя кровь – валюта. Твоя воля – инструмент. Твоя плоть – глина.»

Пепел прижался к его бедру, мелко дрожа всем телом. Шерсть щенка была липкой от светящейся слизи, но он отчаянно вылизывался, пытаясь вернуть чистоту в этом царстве гниения. Его умные глаза, полные немого вопроса и глубокого, животного страха, метались между Алексом и неподвижной Лорой.

Лора лежала рядом. Ее дыхание было ровнее, глубже – жестокая подпитка энергией Корня сделала свое дело. Цвет лица сменился с мертвенно-бледного на восковой, болезненный. Но ее зараженная рука… Она была живым кошмаром. Бархатисто-черная кожа, испещренная трещинами, из которых сочился слабый багровый свет, как раскаленные швы в вулканической породе. Сама рука казалась усохшей, окаменевшей, но в ее очертаниях угадывалась новая, чужая мощь. Она пульсировала. Слабо, но в такт гулу Собора и… синхронно с Меткой на руке Алекса. Связь стала физической, осязаемой пульсацией под кожей его здорового предплечья, словно под ней билось второе, чужеродное сердце.