— Тут литр максимум, — проворчал я.

— Вот и будешь набирать снег и топить. Следующим этапом стала еда. В таз высыпались сухое молоко, сахар, сухари, орехи и сухофрукты. Я толок, мешал. Алекс лепил батончики.

— Энергетические? — удивился я.

— Пеммикан. Тысяча лет рецепту. Обычно с мясом. Но орехи я люблю больше. И кстати, если всё правильно сделал — не портится годами.

Потом снова под кровать: верёвки, полиэтилен, обрезанные палки.

— Это ты где нашёл?

Алекс хотел ответить, махнул рукой: сам поймёшь. Или вспомнишь. Не важно.

Через пару часов рюкзаки были упакованы. И под утро — выдвижение. Без сирен, без тревоги. Просто собрались, разбились на десятки и ушли в ночной лес.

Шли молча. Сугробы, ветки, темнота. Через час я вымотался. Серж молча переставил меня замыкающим:

— Тыл твой. Смотри в оба.

Я кивнул. Минут через тридцать забыл. Главное было — не выколоть глаз в темноте. И не потерять шаг. Шёл и думал: интересно, сколько таких как я — неопытных, растерянных — сейчас мечтают о диване и горячем чае? Но ноги шли. Все таки Серега расти и расти тебе. Вроде только в форму зашел и что то стало получаться и вот на тебе .

Самое удивительное: все эти айтишники, банкиры, продавцы и офисный планктон шли по лесу, будто каждый день так делают. Вот тебе Борька,друг Сержа канцелярская крыса, на голову ниже меня, а тащит столько же. Идет мягко, как кот. Еще лку тащит А лук у него кстати — почти снайперка. Девяносто из ста. Не хотел бы я быть на другом конце его прицела.

Итан вообще шёл первым. Ветеран. Танком. Пробивал дорогу в снегу. Щит, фламберг, учебный меч, сбруя. Еще килограммов пятнадцать сверху. Его выносливость — за гранью. Он не жаловался. Просто шёл.

Постепенно рассвело. Первая деревня. Приказ — не светиться. Легли прямо в снег. Я тут же спросил название деревни. Решил: в честь неё поставлю памятник.

Через полчаса лежки передумал. Бюста хватит.

Одежда промокла, холод лез под кожу. Жители деревни шли по одному. Я проклинал их. Почему не могут пойти все вместе? Быстрее бы.

Одна тётка трещала полчаса всем и каждому, как муж пропил деньги. Когда, наконец, ушла, мы двинулись в обход. Одежда звенела льдом. Я чувствовал себя минимум партизаном. А если вспомнить, что полез в это сам — то глупым партизаном. Но идущим. А значит — живым и еще не замершим.

День тянулся. Солнце повисло в небе, будто прибитое. Лес, деревни, тропы, просеки. Всё снова и снова. По логике — не больше тридцати километров, а по ощущениям — под Мурманском. В голове крутилось только одно: дойти, лечь, и не вставать хотя бы час.

Вечером, уже не соображая, где я и кто я, собирал хворост, рубил ветки. Алекс варил суп из кубиков. Я пил чай. Язык чувствовал обжигающий вкус. Мозг — нет.Как хорошо чувствовать тепло и сухую одежду.

Присел у дерева — и вырубился. Алекс оттащил меня на ветки. Я отключился окончательно. Но внутри впервые за долгое время почувствовал... нечто вроде покоя.

Проснулся я от толчка — настала моя очередь заступать в караул. Кто придумал войну и походную жизнь? Нет, я за мир, солидарность и горячий чай по расписанию.

Алекс уже сидел за поваленным деревом. Я уселся рядом, пытаясь найти хоть одну удобную позу на холодной земле.

— Слушай, Алекс, скажи мне, кому вообще нужна вся эта серьёзность? Караулы, марш-броски…

Алекс усмехнулся:

— Ты не прав. Как раз караул в лесу — вещь нужная. Здесь законы перестают работать. Психика меняется. Ты когда-нибудь задумывался, почему опасно ходить по ночному городу?

— Почему, почему… Потому что темно, вот почему, — раздраженно сказал я.

— Не только. Знаешь, что я думаю? Человек произошёл не только от обезьяны. А обезьяны ночью прячутся. Спят в убежищах, на деревьях. Если что — бегут в рассыпную. Ночь пугает. А вот днём — да, днём они могут дать отпор.

— Интересное заявление, — съехидничал я. — И что ты хочешь этим сказать, мичуринец?

— А то, что в нас есть кое-что от хищников. Люди по-разному чувствуют ночь. У некоторых она включает другие органы чувств. Обоняние, слух, даже кожа начинает ощущать воздух по-другому. Всё, что днём кажется обыденным — ночью приобретает смысл. Метафорический, если хочешь.

Я хотел что-то сказать, но махнул рукой. Всё это звучало странно… и чертовски правдиво.

— Ладно. Лучше расскажи мне про войны на Эроте. Почему вы до сих пор не завоевали его?

Алекс распрямил ноги, усаживаясь поудобнее. Лес спал. Только ветер шуршал в кронах деревьев. Я оглядел темные силуэты — такое чувство, будто мы одни на всём свете. Не верилось, что Москва где-то рядом.

— Понимаешь, — Алекс посмотрел на луну, едва освещенную поляну, — я с пятнадцати лет в походах. И могу сказать точно: Эрот завоевать невозможно. Мутов — миллионы. У них коллективное мышление. Один увидел брешь — все туда. Если бы захотели, они бы просто смели нас. Или, по крайней мере, мы бы понесли потери, которых даже не сможем сосчитать. Но… они этого не делают. Почему? Я думаю, они чего-то ждут. Только вот чего?

Я замер, прислушиваясь к его голосу и шуму леса. Потом тихо спросил:

— А твои знают, что ты… казачок засланный?

Алекс криво усмехнулся:

— А за что, ты думаешь, я сидел в лагере?

И вдруг — насторожился.

— Что случилось? — я сразу напрягся.

— Кто-то крадётся. С той стороны. Меч не бери, просто спрячься за дерево. Я предупрежу своих. Кстати, если это наши — разрешены все приемы. У нас принято нападать друг на друга. Проверка.

Алекс исчез в темноте, двигаясь к дереву, где спал Итан. Я прижался к стволу, выругался про себя: вот е-моё, забыл спросить, а если это не свои — куда бить? Сердце стучало, как отбойный молоток.

Действительно — ночью всё иначе. Каждое движение звучит громче, каждая тень живёт своей жизнью. Кто может красться ночью в лесу? Эх, был бы автомат — всё просто. Залёг, дождался, «стой, стрелять буду», и вуаля. А тут — пока подойдёт на вытянутую руку, пока ты решишь, кто это… можно и поседеть.

Со стороны бурелома действительно кто-то шёл. Крались. Причём профессионально. Луна слегка выдавала их — иначе бы точно прошляпил. Алекс пополз дальше, к Сержу. Итан повернулся на бок, вроде как спал, но руку положил на щит. Готов. Без лишних движений

Так тут — никто не дергается. Все в позиции. Щиты ближе, руки на рукоятках, дыхание затаил.

Ждём.

Я смотрел на всё это и думал: они, похоже, в свою зарницу играют не спустя рукава. Ни тебе поддавков, ни дежурных приёмов. Всё — по-настоящему. Или, может, дело не в них, а во мне? Может, именно я жил всё это время вполсилы, играя в взрослость, пока они жили — по-настоящему. Там, на Ароге и Эроте, всё иначе. Серьёзно, грубо, на пределе. Тело в тонусе, мозг — в боевом режиме.

Перед нами была небольшая проплешина, круглая, как мишень, — метров десять в диаметре. Итан не зря час крутился по лесу, выбирая место для ночёвки. Эта поляна — единственный подход к лагерю. Попробуй-ка подберись, не пройдя её. Как на ладони.

По одному, словно тени, незнакомцы крались вдоль кромки. При лунном свете я различил знакомые силуэты, сбрую, походку. Наши. Значит, это — проверка.Ну и уроды. Разозлился. Делать им, что ли, нечего — шастают по ночам, сон людям портят. Ну ладно. Хотите игры — получайте.

Первый подкрался почти вплотную. Ещё шаг — и прыгнет. Ждать было невозможно. Адреналин кипел в крови, сердце молотило так, будто у него тоже был бой.

Я взвился с места, как снаряд. Сбил первого плечом, всем телом, врезал второму — чётко, тяжело. Почувствовал кость под кулаком — задел. Но это всё, что успел.

Они были не вчера с гор спущены. Один прошёл мне по ногам, хлёстко и точно, и я рухнул в снег. Следующий оказался сверху — и уже через пару секунд мои руки и ноги были связаны. Всё. Убит. Сценарий завершён.

Но этого замешательства хватило.Алекс, Итан, Серж — уже в деле. В буреломе началась рубка. Остальные вынырнули из тени и ударили с тыла.Я, в лёжку, резко выдохнул весь воздух, дернул руки, ещё раз, ещё. Верёвка резала кожу, но узел начал скользить. Минуту спустя — свобода.