Гован набросила на меня меха.

— Спи, — приказала она. — Проснешься очень голодным. Но о еде для тебя я позабочусь. — Она накинула плащ и ушла. А я уснул, даже не дождавшись, пока она выйдет из комнаты.

В следующий раз я проснулся почти сразу, во всяком случае, мне так показалось. Но я спал по-честному, поскольку не видел и не слышал, как кто-то входил. Мне оставили хлеб, эль и немного сыра. Я хлебнул эля, а затем, под властью мучительного голода, разорвал хлеб пополам и запихнул в рот столько, сколько смог. Съел сыр и остаток хлеба, допил эль.

Помимо еды, кто-то принес одежду и оставил ее аккуратно сложенной стопкой возле тюфяка. Я неуверенно встал на ноги и первым делом взял куртку, сунул руки в рукава и залюбовался цветом: отличный приглушенный алый с фиолетовым оттенком; хорошей выделки штаны рыжевато-коричневого цвета; широкий кожаный пояс и такие же сапоги. Был еще серый плащ и брошь к нему, большая, серебряная, украшенная ярко-синими камнями.

В этом мире у меня никогда еще не было такой хорошей одежды. Обычно так одеваются богатые вожди. С чего бы ко мне такое благоволение? Я с радостью оделся, восхваляя щедрость моего неизвестного покровителя — без сомнения, самой Скаты. Накинул плащ на плечи и застегнул серебряную брошь.

Сил у меня оказалось меньше, чем я думал. Стоило мне переступить порог, как голова закружилась. Пришлось прислониться к дверному косяку и постоять, пока дом не перестал вращаться. На закате суровое серое небо окрасилось в бледно-желтые тона. С моря дул резкий холодный ветер с привкусом соли.

Мальчишки постарше, из тех, что остались на острове, собирались для игры в херли. Низкое солнце отбрасывало на поле длинные тени. Они увидев меня и пораскрывали рты, напрочь забыв об игре. Почему-то никто не здоровался, хотя я знал их всех, а они меня.

Появилась Гэвин. Она заметила, что я сжимаю дверной косяк, и поспешила ко мне. Резкий морской ветер развевал длинные золотистые локоны. Она взяла меня за руку.

— Я шла посидеть с тобой. Думала, ты спишь. А ты уже встал…

— Я выспался. Хватит. Хочу гулять, — сказал я ей.

Она поддерживала меня под локоть, и на глазах остолбеневших ребят повела меня по двору к берегу.

— Как ты себя чувствуешь?

— Заново родившимся, — машинально ответил я. Гэвин сбилась с шага, и я не понял, что заставило ее задуматься.

— Почему ты так на меня смотришь? Что не так?

Она улыбнулась, но я заметил ее нерешительность.

— В прошлый раз ты как-то иначе выглядел, — смущенно ответила она. — Должно быть, свет виноват.

Действительно, угасающий дневной свет отбрасывал золотое сияние на море и скалы под нами, превращал медовые волосы Гэвин в золото, а ее светлую кожу в чудесный янтарь. Ветер развлекался, швыряя волны на скалы. Над берегом клубился мерцающий туман. Но вскоре свет начал тускнеть. Поддавшись внезапному желанию прикоснуться к девушке, я остановился и приложил ладонь к ее щеке. Она не отодвинулась. Вместо этого она напомнила:

— Тегид ждет. — Мы постояли еще немного, затем развернулись и направились обратно к домам.

Тегид действительно ждал нас в зале. Он стоял у очага с рогом, наполненным элем. Увидев меня, он хотел сохранить отрешенное выражение на лице, но не смог скрыть облегчения.

— Значит, погуляешь по земле еще немного, брат. Я боялся, что мы тебя потеряли.

Гэвин поломала его игру.

— Он с самого начала сказал, что ты вернешься, — сообщила она мне. — Тегид не сомневался.

Смущенный Тегид наклонил голову, а потом сунул мне в руки свой рог.

— Держи! Я еще принесу.

Он поспешил прочь, а я повернулся к Гэвин, взял ее руку и прижал к сердцу.

— Спасибо за… за то, что выходила меня, за то, что спасла.

— Это не я. Тегид — вот кто тебя спас, — ответила она. — Ему не так-то просто было доставить тебя сюда. Вот это была работа! А мы… мы ничего такого не сделали.

— Конечно, для вас пустяк. Но не для меня. Я в долгу перед ним и перед тобой. Но этот долг я обязательно погашу. А пока прими мою благодарность.

— Не говори о долгах. — Она пожала мне руку и отошла. — Вам с Тегидом есть о чем поговорить. Я вас оставлю.

Она шла через пустой зал, а я смотрел ей вслед и дивился силе внезапно нахлынувшего чувства. Когда она вышла, в зале, казалось, потемнело и даже стало холоднее. Я чуть было не окликнул Гэвин, но как раз в это время подошел Тегид с кувшином эля.

Мы устроились возле очага, и я спросил, что он помнит о той жуткой ночи на Белой Скале. Своей собственной памяти я не спешил доверять — слишком много там скопилось странных и страшных образов.

— Я мало что помню из тех событий, — сказал я ему. — А тому, что помню, не очень-то доверяю.

Тегид отхлебнул из своей чашки и отставил ее в сторону.

— Видишь ли, горседд бардов провалился. — Я понял, что он решил начать сначала.

— Собрание… да, я помню. Но почему? И зачем я вообще там оказался?

— Я объяснял тебе еще на корабле…

— Объяснял! — Я усмехнулся. — Ничего ты не объяснял. Ты сказал только, что так хотели Оллатир и Мелдрон Маур. Но это же не объяснение.

— Оллатир намеревался рассказать тебе после горседда, но… — Он замолчал.

— Но он умер, ты хотел сказать. Тогда придется тебе объясняться за него.

Тегид задумался. Мне показалось, что он взвешивает, стоит ли мне доверять такие серьезные тайны.

— В Альбионе проблемы, — наконец решился он. — Три королевства: Придейн, Ллогрис и Каледон — начали готовиться к войне друг с другом. Настал День Раздора.

— Да, да, я помню… День Раздора. И что?

— Королевские дома охватила смута.

— Даже дом Мелдрона Маура?

Тегид не стал отвечать, но и так было ясно, что я угадал.

— Ты учился семь лет, — продолжил он. — Тебя не было в Сихарте, поэтому ты не не замешан в предательстве. Вот потому тебя и выбрали для участия в горседде. Оллатир и Мелдрон Маур хотели, чтобы ты собственными глазами увидел все, что там будет.

— Но меня ведь не было на самом собрании, — напомнил я, чувствуя себя не то обманутым, не то оскорбленным. Мне не доверяли, несмотря на все заверения. — Никто мне ничего не говорил.

— Если бы я сказал тебе заранее, — терпеливо объяснил Тегид, — ты мог бы сформировать какое-нибудь мнение, а нужна была твоя беспристрастная позиция.

— Это ты так говоришь, — проворчал я, вспоминая нашу игру в кошки-мышки по пути на остров. Тогда он говорил ровно столько, насколько хватало его смелости.

Тегид не пытался оправдываться. Он просто продолжал говорить:

— Страх уже проник в души многих, и барды не исключение. Оллатир подозревал, что среди членов Братства есть предатели. Он надеялся разоблачить их. Но его план не удался. Пришлось собирать горседд. Он дал знать предателям, что знает об их настрое.

— Допустим, — согласился я. — Но ничего же не случилось.

Тегид слегка склонил голову набок, оценивая меня.

— На мой взгляд, план не удался. А на твой?

— На мой?!

— Ты что-нибудь заметил во время горседда?

— Ничего особенного. Вы поднялись наверх, а меня оставили внизу. Я ждал, время от времени обходил курган, а потом все спустились. Ничего не произошло. Все ушли, и я… нет, погоди, что-то было.

Тегид подался вперед.

— Что ты имеешь в виду?

Перед моим мысленным взором снова возникла фигура человека, спешащего через плато еще до того, как горседд завершился.

— Вряд ли это важно, — медленно сказал я. — Но перед тем, как вы спустились с кургана, кто-то покинул собрание.

— Кто? Руад?

— Бард принца? — Я на мгновение задумался. — Может быть. Не уверен.

— Оллатир должен был знать, — убежденно сказал Тегид.

— Ну и спросил бы меня.

Я терпеть не мог эти мелкие интрижки. Тегид отвернулся, его лицо закрылось, как захлопнувшаяся дверь. Наверное, ему было тяжело видеть мое отношение. Мне пришло в голову, что он любил Оллатира, своего начальника и наставника.

— А зачем Оллатир решил вернуться на вершину той ночью? Это как-то связано с предательством?