– Сейчас ложись обратно, Айн. Надо тебе ту мазь нанести, которую господин Дриман оставил.

Аданэй снова распластался на животе, и скоро ощутил на своей растерзанной коже руки Вильдэрина и жгучее густое снадобье.

– Рэме ведь не просто девчонка, – как ни в чем не бывало вернулся юноша к разговору. – Она ближайшая служанка царицы и она – Рэме. Этим все сказано. Она ничего не забывает и беспощадна к тем, кого считает врагами. И мстит она зачастую тоже несоразмерно. Вот как тебе. Вообще странно, конечно… Я помню, что ты ей раньше нравился. Что у вас случилось?

– Не ответил взаимностью на ее интерес.

– На тебя не подействовали ее чары? – усмехнулся юноша.

– Если они у нее и есть, то она их не использовала. Сука!

– Она больше не станет тебе вредить. Вчера вечером мы с ней крепко повздорили, но она все-таки пообещала, что отстанет от тебя.

– Повздорили?

– Это ничего. Конечно же, мы скоро помиримся. – Он нанес мазь на последний участок его кожи и встряхнул руками, смахивая с пальцев остатки. Затем вытер руки об один из тканевых лоскутов, а остальные в следующую минуту принялся накладывать ему на спину.

– Раз она такая злобная тварь, – покосился Аданэй на Вильдерина, – то как ты не боишься с ней ссориться? А что если и тебе она устроит какую-нибудь подлость?

– Мне? – переспросил юноша таким тоном, будто Аданэй выдал сущую глупость. – Нет, Айн, мне она ничего дурного не сделает. Не знаю, что должно произойти, чтобы она этого захотела. Я же говорил: Рэме ничего не забывает. Не только злое, но и хорошее. – Он наложил последний лоскут и отошел от дивана. – Всё, теперь лежи и не двигайся.

– Ты когда-то сделал для нее что-то хорошее? – спросил Аданэй, вывернув голову на юношу: тот уселся перед зеркалом и принялся копаться в шкатулке с украшениями, выбирая нужные.

– Знаешь, как мы подружились? В царском дворце дети, выбранные для воспитания, живут в отдельных помещениях, мальчики и девочки в соседних комнатах. И таких комнат несколько. Днем там проходят разные занятия, а на ночь расстилаются постели – прям там же, на полу. У каждого свое место. Мое было почти у самой двери. И однажды под ночь к нам прокралась девочка, чтобы спрятаться от… – Он запнулся и поправил серьгу в ухе, надел браслеты и принялся расчесывать волосы. – Ну, в общем, когда снаружи послышались шаги, она заметалась, и на ее лице такой ужас был, что я даже при ночном свете его распознал. Тогда я приподнял одеяло, и она скользнула ко мне, и я укрыл ее с головой, спрятал в своей постели. Она худенькая совсем была, и хотя старше меня, но маленького роста. И когда она вжималась в меня, то под одеялом было незаметно, что нас там двое, тем более в полутьме. И спасибо, что остальные мальчишки, которые были в комнате, нас не выдали. Иначе нам обоим не поздоровилось бы. Потом она еще несколько раз так пряталась...

– Хм… И опять в твоей постели?

Вильдерин глянул на него через зеркало, насмешливо приподняв бровь.

– Айн, ты что за вздор сейчас подумал? Мы же были детьми! Нам лет по семь-девять было.

– Да нет, это я так… И от кого же она пряталась и почему?

– Я не могу открыть тебе больше, чем уже открыл. Это же ее история, не моя. Пряталась – этого достаточно.

«Наверное, от какого-нибудь старого извращенца», – подумал Аданэй, однако не был в этом уверен.

– Я думаю, – продолжил Вильдэрин, – что она еще с тех пор слишком четко делила людей на друзей и врагов. Слишком. И с теми, кого она считала врагами, обычно бывала безжалостна. С главным своим недругом – тем самым – она расправилась, когда ей еще и одиннадцати не исполнилось.

– И как она это сделала?

– Яд, – спокойно сказал юноша, а в ответ на вопросительный взгляд пояснил: – В этом нет секрета, об этом знают все, кто давно живет во дворце. Ее тогда казнили бы ужасной казнью и не посмотрели бы, что она совсем девочка. Но, по счастью, тот враг Рэме одновременно был и врагом Великой. Поэтому царица защитила ее и взяла в услужение. Смогла защитить, хотя даже для нее это было непросто: тот человек принадлежал к знатному роду.

– А теперь, значит, Рэме решила убить и меня…

– Я не думаю, что она действительно хотела тебя убить, – протянул Вильдэрин, но уверенности в голосе не хватало. – Скорее, нанести как можно больший ущерб. Жаль, конечно, что ты оказался среди ее врагов.... С друзьями она совсем другая: верная, отзывчивая, готовая помочь… Поэтому я и доверяю ее обещанию не делать тебе больше зла. Ведь она дала это слово не кому-то, а мне. Хотя мы с ней и поругались из-за того, что она провернула с тобой это все и за спиной владычицы, и втайне от меня, и даже не подумала, что вообще-то ты мне дорог.

– А я тебе дорог? – удивился и порадовался Аданэй.

– Ну разумеется, – откликнулся юноша, будто поразившись его вопросу. – Мы же с тобой каждый день видимся, разговариваем. Конечно, я к тебе привык, привязался, хоть ты меня и подвел. Разве у тебя не так?

– Так.

И Аданэй действительно так думал, но ему, в отличие от Вильдэрина, никогда не пришло бы в голову озвучить это, по крайней мере, вот так всерьез, без притворства. Ему вообще по-прежнему оставалось неясным, как юноша порой с такой легкостью говорит о своих мыслях и чувствах.

Вильдэрин наконец закончил приводить себя в порядок и отошел от зеркала.

– Мне пора на занятие, – сказал он.

– И зачем это тебе? И почему именно сайхратский?

Юноша пожал плечами.

– Хочу прочесть одну рукопись, она недавно появилась здесь, в книгохранилище. То есть сам хочу прочесть, а не в пересказе. Так что сейчас оставлю тебя в одиночестве. Наверное, лежать без движения скучно и сложно, но все-таки постарайся какое-то время не шевелиться, чтобы эти заживляющие штуки не сползли.

– Шевелиться еще сложнее, чем лежать без движения, так что выбора у меня все равно нет.

Юноша кивнул и двинулся к двери, но Аданэй окликнул его:

– Подожди! Скажи, а Рэме совсем ничего не будет за то, что она исказила приказ повелительницы?

Вильдэрин в неуверенности застыл на пороге, потом вернулся к Аданэю и присел возле него, чуть не споткнувшись обо все еще стоящие на полу подносы с посудой.

– Вообще-то Рэме обычно более осмотрительна, а тут как будто действовала порывисто, уж не знаю почему. Потом она сказала, что якобы спутала кнут и хлыст. Что ее никогда не секли, и она раньше не задумывалась о разнице между ними. Она слукавила, конечно. Поверит ли ей царица, если узнает? Может быть, да, а может – нет. А возможно, решит притвориться, что верит. Накажет ли ее? Не знаю. Такое вероятно. Но необязательно. В любом случае Великой сначала должен кто-то рассказать о ее проступке. Ты собираешься ей рассказать?

– Хотел бы. Но Рэме ведь тоже дорога тебе, я верно понял?

– Да.

– Тогда я буду молчать.

Юноша сжал его ладонь и, благодарно улыбнувшись, покинул комнату.

Аданэй посчитал, что такое разрешение вражды с Рэме будет даже лучше. Если мерзавку успокоит его проигрыш – то и хорошо, и пусть. Потом, если он достигнет желаемого, это будет уже совершенно не важно.

Он закрыл глаза и постарался расслабиться, но боль в спине никак не утихала. «Хоть бы сознание потерять, что ли, – думал он. – Мука невыносимая».

Лекарь, как и обещал, пришел через день.

– Никогда такого не видел… – пробормотал он, разглядывая спину Аданэя, которая все еще сильно болела, но уже не так невыносимо, как вчера и позавчера.

– Что-то не так? – забеспокоился Вильдэрин.

– Многое не так… Я ни разу не видел, чтобы подобные рассечения так быстро затягивались, – протянул господин Дриман и обратился уже к самому Аданэю: – Скажи-ка мне, парень, а остальные шрамы на твоем теле от каких ран остались? И долго ли длилось заживление?

– В основном от плетей, от кнута, – ответил он. – Я не помню точно, как долго они заживали.

На самом деле довольно быстро, чему он сам, помнится, удивлялся. Но лекарю решил об этом не рассказывать, а то неизвестно, к чему приведет любопытство ученого мужа. Если начнет осматривать его внимательнее, то наверняка отличит шрам, оставшийся от удара мечом, от всех прочих. А если об этом узнает и царица, то неизвестно, какие мысли родятся у нее в голове.