И если всю предыдущую речь Шейра выслушала с мрачно-спокойным видом, то последнее заверение не дало ей удержаться от радости.

– Спасибо, вождь! – воскликнула она, против воли расплываясь в улыбке.

И он в ответ тоже улыбнулся, вот только, даже улыбающийся, все равно выглядел пугающе.

Следующие три дня Шейра не выходила из замка и опасалась, что просидит здесь еще дольше: Видальд постоянно был где-то со своим правителем. Надо же, она хотела досадить темному вождю, когда выбрала этого воина в сопровождение, а оказалось, что досадила этим только себе. Выбери она кого-то другого, кто вождю нужен не так часто, могла бы, наверное, куда чаще выбираться на волю. Сейчас же стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу.

Ей только и оставалось, что следить за бурлящей внизу жизнью: ее переселили в другую комнату, окна которой выходили на подворье. Она уже запомнила, в какое время уезжает пустая телега, и в какое возвращается, груженая овощами и молоком. Скот из деревни пригоняли через день. Стражники открывали и закрывали ворота, впуская и выпуская людей. Кузнец часто подковывал лошадей. Иногда под ее окнами стегали провинившихся в чем-то слуг, и айсадка не понимала, почему они покорно это терпят, а не бегут. Ведь не могли же, в конце концов, все дать такую же клятву, какую дала Шейра.

Вообще-то ей давно уже наскучило смотреть каждый день на одно и то же, но деваться было некуда: гулять по саду она избегала, не будучи уверена, что сумеет сдержать злость, если снова столкнется с насмешками тех гиен. А второй раз темный вождь может уже не спустить ей этого.

Шейра в гневе ударила ладонью по стене. Но злилась она не на женщин и не на темного вождя – на себя. Как же быстро она из вольной айсадки, воюющей с шакалами и не сдающейся им, превратилась в нелепую девчонку, которая боится, как бы ее враг не разозлился на нее и не запер здесь. И это о ней было пророчество? Разве о таких людях оно бывает? Ложь, все ложь. Шаман солгал или ошибся… И из-за этого обмана или этой ошибки погибло столько людей, а она оказалась в плену в шакальем логове, запуганная и жалкая.

Ладно, все-таки успокоила она себя: в конце концов, это всего лишь еще один день здесь, но уже совсем скоро она с Видальдом снова окажется посреди трав и неба. Раз уж ничего другого, ничего лучшего ей не светит.

***

– Тебе еще учиться и учиться, долго и упорно, – фыркнул Видальд и вложил меч обратно в ножны, глядя на уставшую после занятий Шейру: она сама попросила научить ее владеть этим оружием. – И как тебя поставили во главе войска?

– Из-за пророчества, – ответила айсадка, отвязывая рысака от одинокого платана. – Но шаман туризасов ошибиться. Ну или его ученики. Из трех видений только одна сбылась. И только потому, что мы сами начать ее… его исполнять.

– Вот как? – усмехнулся воин. – У меня такое чувство, что ты хочешь открыть мне вашу тайну? Или я зря размечтался?

– Уже нет тайны…

– Подожди-подожди! – не сдержал изумления воин. – Ты же готова была погибнуть славной смертью, лишь бы не открывать великое шаманское прорицание. А теперь вот так возьмешь и всё разболтаешь?

Видальд не понимал очевидного, и Шейра пояснила:

– До поединка с вашим вождем я думать, что пророчество сбудется. Но ясно: оно ложь. Ложь можно открыть, это не нарушил запрет. И ты передать все вождю. Он хотел пророчество. И он узнать. И тогда он отпустить меня.

– Ну, на это я бы не рассчитывал… – протянул Видальд и спросил: – И о чем же оно?

Шейра вздохнула:

– Шаман видеть наши народы, мы неслись на конях. Вот это и сбылось. Потому что мы сами так сделать. А дальше он видел, как белая куница победить коршуна. А потом – огонь, вихрь, каменные шатры в разрухе, много в разрухе. Только потому, что я Шейра-Сину – Белая Куница на вашем наречии, меня сделали вождем. Чтобы я убить вашего вождя. А на самом деле это он чуть не убить меня... Два раза…

– Любопытно, – бросил Видальд, глядя на нее задумчивым взглядом, но о пророчестве больше ничего не сказал и не спросил.

В следующие несколько дней Шейре везло: воин почти все время был свободен, так что за неполную неделю они выбирались в степь целых четыре раза. Правда, в отличие от занятий с мечом, охота уже не доставляла айсадке того же удовольствия, что и прежде – она просто перестала видеть в ней смысл.

Когда Шейра уже приближалась к городу и обнаружила в одной из своих петлей-ловушек угодившего туда зайца-русака, то это не вызвало у нее ни радости, ни хотя бы удовлетворения. Она ловко и споро выпотрошила его, по-прежнему не чувствуя никакого оживления. Скорее, все это даже начало ее раздражать. Она сердито глянула на местных ребятишек, глазеющих на нее из-за кустов бузины в паре десятков шагов отсюда. Неподалеку от этих мест торчали отдельные глинобитные хижины, и иной раз дети оттуда, играя, забредали на открытую равнину. Увидев, что она их заметила, мальчишки тут же куда-то скрылись.

От Видальда не ускользнуло ее состояние.

– Что такое, айсадка? – спросил он, кивнув на заячью тушу в ее руках. – Ты вроде бы мечтала разъезжать по степи и охотиться.

– Да. – Она яростно вытерла нож о траву и убрала в ножны.

– Тогда чего у тебя такой кислый вид?

– Не знаю я, зачем это. Перестать понимать. – Шейра досадливо передернула плечами. – Раньше я брала добычу для себя, для племени. Чтобы есть. Сытно чтобы. Без голода. И шкуры чтобы. И жилы. Кожа. А здесь что? Меня там, – она махнула рукой в сторону Инзара, – кормят. Все давать. Одежду, еду, оружие. А я что? И зачем же тогда это? – Она кивнула на освежеванную тушку зайца, которую еще не успела убрать в мешок у седла. – Там и так много. Не нужно столько. И для кого тогда это? Ни для кого. Но больше я ничего не уметь делать и не знать.

– Нашла о чем печалиться! – воскликнул, ухмыльнувшись, Видальд. – Ладно, пусть в замке без твоей добычи и впрямь обойдутся, там и домашней скотины навалом, и охотники кхана постоянно всяческую дичь привозят. Ладно, тебе самой эта добыча тоже не нужна. Ну так отдай тем, кому нужна, делов-то. Кому захочешь, тому и отдай. Ты ж раньше тоже не для себя одной охотилась, а?

– А кому я захочу? – растерялась айсадка.

– Мне ж почем знать? – пожал плечами воин. – Да вон хоть ребятишкам.

Он кивнул на кусты, из которых недавно выглядывали двое мальчишек, но сейчас их уже не было видно: убежали или спрятались.

– О! Я никогда не думать… не думала кормить шакалов или их детей!

– Так и не корми, я что, настаиваю, дурья твоя башка? Но ты же сама только что мне тут плакалась…

– Я не плакалась! И я просто не думала… – Она замолчала, нахмурившись, потом спросила: – А кто они? Те дети?

– Просто дети. Хотя кто знает. Когда они вырастут, то, может, пойдут на север, осядут в поселениях и будут тревожить ваши леса вместе с другими поселенцами. – Он пожал плечами. – Но пока это просто дети. Ты разве не заметила еще, они часто здесь ошиваются. Как только к их матери мужчины приходят, так они и здесь.

– А зачем к их матери мужчины приходят?

Видальд вскинул брови и ухмыльнулся.

– Поверь, ты не захочешь этого знать. Но и они, и их мать, надо думать, частенько голодают. В тех хижинах в основном живут всяческие изгнанники и отщепенцы, с жиру они точно не бесятся. Так что если тебе так уж нужен смысл в твоей охоте, то вот, пожалуйста. Хотя могу понять твои опасения. – Видальд забрал лежащую перед ней заячью тушку и убрал в мешок. – Поехали?

– Да… – кивнула озадаченная Шейра, пообещав себе подумать над словами воина.

Она всегда считала, что помогать врагам нельзя даже в самой мелочи. Но Видальд был прав: пока что это просто дети… А эта женщина, их мать, как и прочие жены шакалов, вряд ли вообще хоть когда-нибудь держала в руках оружие и тем более обращала его против айсадов.

Вернувшись в замок, Шейра отнесла зайца вниз, в огромное помещение, где готовили еду для всех. Люди там приняли тушку с видимым безразличием: она мало что добавляла к мясному изобилию и разнообразию на столах правителя, его приближенных и даже его слуг.