– Руку, кажется, вывихнул, – тихо ответил тот, кое-как приняв сидячее положение.

Аданэй, не находя себе места от стыда и мечтая стать невидимкой, пролепетал что-то вроде «прости… я думал, что… я не хотел». Вильдэрин проследил за его взглядом, направленным на фальшивый кинжал, и злость на его лице сменилась сначала удивлением, потом пониманием и, наконец (что самое ужасное), сочувствием.

– Ох, Айн… – прошептал он, затем повернулся к царице и с легким поклоном сказал: – Молю простить нас, Великая. Мой слуга никогда прежде не видел подобных танцев-историй и подумал, будто мне грозит опасность. Он всего лишь хотел меня защитить и не хотел ничего дурного.

Аданэй предпочел бы, чтобы его сейчас уволокли прочь и высекли, чем слушать, мучительно краснея, как юноша его выгораживает, а со стороны раздаются отдельные смешки.

– Пожалуй, это было бы забавно, если б не было так неуместно и не вовремя, – протянула царица. – И жаль, что пострадал невинный. Ступай к лекарю, Кестер. – Она махнула невольнику рукой, и тот, отвесив поклон царице и смерив Аданэя уничижительным взглядом, поплелся к двери. Правительница же обратилась к Вильдэрину: – Похвально, что твой слуга пытался тебя защитить, однако он прервал твой прекрасный танец и помешал нам как следует насладиться им.

– Если ты изволишь, я с радостью станцую его с самого начала. Пусть даже без повелителя мертвых.

Так вот кого изображал Кестер, понял Аданэй, чувствуя себя еще более неловко, неуклюже, нелепо.

– Конечно же изволю, счастье мое, – улыбнулась Лиммена. – На твой танец я смотрела бы вечно.

Вильдэрин снова легко поклонился, затем повернулся к Аданэю, который только сейчас осознал, что все еще сидит на полу в дурацкой позе, не зная, куда себя деть.

– Айн, иди к остальным, – негромко, вполголоса сказал юноша, склонившись к нему и положив руку на его плечо. – Иди. Ты ошибся, но сам твой поступок… Я ценю его, поверь.

Лучше бы он этого не говорил. От его жалости было только тошнее.

С вызовом глянув на все еще хихикающих рабов, Аданэй уселся среди них и уставился в пол. Вильдэрин дал знак музыкантам и приготовился танцевать заново, но сам танец Аданэй едва видел, как и все оставшееся действо. Он снова и снова прокручивал в голове свой позор и думал, как бы половчее сообщить Ниррасу, что с царицей у них ничего не выйдет и надо переходить сразу ко второй части задумки, по крайней мере, попытаться.

Когда танцы и песни наконец закончились, а разговоры, смех и музыка стали громче, к Аданэю подошла язвительная Рэме, встала рядом.

– Ох и удивил ты меня, Айн, – пропела девушка. – Настоящий герой.

– Заткнись, Рэме, – простонал он. – Не добивай.

– Да ладно тебе, – смилостивилась она. – Завтра уже все и всё забудут. Тем более это было почти что мило.

– Прекрати, – скривился он.

– Как скажешь, – хмыкнула она. – Вообще-то я к тебе не чтобы поиздеваться подошла. Идем со мной.

– Куда?

– Мы перемещаемся в личные покои Великой.

– Кто это «мы»?

– Ну, сама Великая, конечно же, и Вильдэрин. А также господин Сарркат, госпожа Таббира и госпожа Уссанга со своим возлюбленным. Ну и мы с тобой. – Она взяла его за руку и потянула за собой. – Кстати, я рада наконец-то видеть тебя в облачении, достойном твоей замечательной внешности. Надо бы только тебе еще уши проколоть…

– И ты туда же. Вильдэрин уже выступал с этим гнусным предложением.

– Гнусным? – хихикнула девушка. – Что гнусного в том, чтобы выглядеть лучше?

– Моя внешность, как ты выразилась, настолько замечательная, что не нуждается в улучшении, – усмехнулся Аданэй.

– О, ну конечно же, – скептически протянула Рэме, но развивать тему не стала, к тому же они уже подошли к двери личных покоев повелительницы.

Рэме провела его через внешнюю комнату к внутренней – именно там, в опочивальне, царица принимала близких гостей.

Оказавшись внутри, Аданэй осмотрелся. После ярко освещенных помещений глаза не сразу привыкли к плотному полумраку: тьма рассеивалась мерцанием единственной лампы, на стенах плясали угрюмые тени. Из стоящей в углу курильницы поднималась дымная струйка, и в воздухе разливался горький аромат

В глубине помещения темнели силуэты царицы и ее гостей. Сама Лиммена сидела в кресле, подобрав ноги под себя, подле нее устроился Вильдэрин, привалившись головой к ее коленям, а чуть в отдалении, на тахте и на подушках на полу возлежали трое вельмож и незнакомый раб – атлетического телосложения мужчина с вьющимися волосами. Все они пили вино и о чем-то говорили, но при появлении Аданэя и Рэме негромкий разговор прервался. Лиммена жестом пригласила их подойти ближе и жестом же указала на еще одну тахту, справа от кресла. Они с поклоном приблизились – ноги утопали в мягком ковре – затем девушка утянула Аданэя к тахте.

– Да, еще несколько дней будут преследовать дурные сны, – сказала царица, явно продолжая прерванную беседу. – Всегда после Нарриана так. Будто хмурые тени из их храма преследуют меня до самого дома и даже после, пока наконец не рассеются. Вот я и решила, что праздник и вы все, полные огня и жизни, поможете разогнать их.

Аданэй и раньше замечал, что многие иллиринцы порою выражаются витиевато и с пафосом, но это по-прежнему немного забавляло.

– Возможно, тени сами уйдут, – раздался приятный густой голос незнакомца, – стоит только зажечь больше света.

Царица рассмеялась:

– Уссанга, твой возлюбленный прав. Рэме!

Служанка вскочила с тахты и, схватив два канделябра, зажгла расставленные в них свечи.

В покоях посветлело, и Аданэй лучше разглядел помещение. Здесь, в отличие от покоев Вильдэрина, все идеально сочеталось друг с другом. На обитых светлым шелком стенах висели картины и большое овальное зеркало в рамках из красного дерева. Широкая кровать у занавешенного окна была застелена шелковым же покрывалом на тон темнее стен. Такого же оттенка были и тахты с креслом. Мягкий узорчатый ковер перекликался цветом с картинами.

– О, смотри! – воскликнула вдруг Уссанга, ткнув любовника под бок. – Это же тот самый, верно? Это ведь ты, да, – обратилась она уже к Аданэю, – набросился на того беднягу-танцора?

– Увы, – откликнулся Аданэй с виноватой улыбкой. – Чую, мне еще долго будут припоминать этот случай, и если бы я мог вернуть все назад… Но, к сожалению, могу только еще раз извиниться.

– Ну нет, зачем же! – рассмеялась Уссанга, тряхнув головой так резко, что несколько каштановых прядей выбились из прически. – Это было по-настоящему неожиданно и потому увлекательно. Мы с Тирном, – она глянула на мужчину, – получили удовольствие.

– В Отерхейне ты правда никогда не видел подобных танцев? – вдруг спросила царица. – Ты ведь из Отерхейна, Айн, я правильно понимаю?

– Я там родился и вырос, но таких танцев не видел. Может, на пирах моих господ кто-то их и танцевал, но меня туда не допускали.

– Значит, я не ошиблась... Твой замечательный акцент оттуда.

– Я рад, что тебе нравится, как я говорю, Великая. Ты второй раз упоминаешь о моем акценте.

– Разве? – удивилась царица и закашлялась. Потом спросила: – А когда-то был первый?

Вместо Аданэя ответил Вильдэрин:

– Да, помнишь, когда он очнулся после отравления? Мы с тобой в тот день были в моих покоях.

– Ах, да, точно, – проронила она, зевнув. – Ненавижу Отерхейн и все, что с ним связано, но то, как звучит их речь, мне нравится. Ты всегда был там рабом?

– С рождения.

Больше царица не задавала ему вопросов. По ее знаку Рэме поднесла всем по кубку вина. Аданэй, чтобы успокоить волнение, одним глотком опустошил кубок. По телу разлилось восхитительное тепло, Рэме тут же наполнила бокал снова.

– А ты и верно дикарь из Отерхейна! – с непонятным восторгом сказала Уссанга. – Разве так пьют вино? Напиток богов нужно пить маленькими глотками, словно совершая священный обряд. Только так можно понять его дух.

– А вот Сарркат считает, – хохотнула госпожа Таббира, кивнув на задремавшего мужчину рядом, – что вином надо напиваться.