– Это мой младший брат и ваш кханади, немедленно пропустите, – велел он, и стражники, ударив в щиты и издав приветственные возгласы, расступились.

Элимер въехал в проход в воротах – лошадь звонко процокала по каменной кладке и, повинуясь наезднику, остановилась перед Аданэем. Теперь можно было внимательнее разглядеть брата, восседающего на великолепном буланом жеребце. Позади него торчала свита из знатных юношей, но на них Элимер едва обратил внимание.

– Мог бы вернуться днем, – проворчал Аданэй, поглядывая на него свысока. – На ночь у меня обычно другие планы.

Высокий, стройный, в расшитом серебром кафтане и небрежно наброшенной на плечи шкуре рыси, он выглядел совсем взрослым, лет на восемнадцать, хотя ему только-только шел шестнадцатый год. Брат прямо-таки поражал своей красотой: золотые волосы, яркие глаза, точеные черты, горделивая осанка. Только вот холодом веяло от этой красоты. Сразу вспомнились суеверные перешептывания слуг, что Аданэя якобы подкинули степные духи, вот почему он так красив и так не похож на большинство отерхейнцев – темноволосых и темноглазых.

– Поехали, – бросил Аданэй. – Покажу тебе твои покои.

Не дожидаясь ответа, он развернул жеребца и двинулся к замку, пересекая площадь и минуя хозяйственные постройки. Элимер на своей невзрачной низкорослой кобылке и свита Аданэя на породистых лошадях потрусили следом.

Сейчас он думал, что, родись они с братом в обычной семье, может, не превратились бы во врагов. Пусть и друзьями не стали бы, но хоть не сражались в смертельной схватке. Увы, на престол мог взойти лишь один, и это подхлестнуло вражду.

Впрочем, поначалу Элимер чувствовал только зависть. И еще восхищение, желание подражать, чтобы стать таким же: уверенным в себе и любимым окружающими, бойким на язык, веселым и, чего уж там, красивым. Ненависть появилась позднее, и для нее было множество причин.

Так, Элимер узнал, что в неподобающей для кханади встрече, которая так его уязвила, виноват Аданэй. Отец поручил старшему сыну устроить хоть и скромное, но достойное приветствие для младшего: предупредить стражу и воинов, подготовить свиту, угощение, и чтобы обитатели замка спустились к входу приветствовать его. Ничего этого Аданэй не сделал, разве только приехал сам. Не по недомыслию – намеренно. Чтобы унизить, указать младшему брату на его место. Отцу он потом сказал, что якобы Элимер приехал слишком рано, что его ждали позднее, а потому толком не успели ничего организовать.

Конечно, отец поверил своему любимцу. Он всегда ему верил. И на советах, когда Элимера начали туда приглашать, слово старшего кханади весило в разы больше, чем его.

Иногда доходило до смешного: как-то раз отец спросил их мнения по не слишком значительному вопросу: скотоводы просили снизить подати из-за частых нападений лесных дикарей. Элимер предложил подати не снижать, но отправить воинов для защиты скота, тем более что крупных войн в то время не предвиделось, а воинам лучше было не засиживаться без дела.

Отец выслушал его крайне рассеянно, зато внимательно прислушался к Аданэю и похвалил, хотя оба они сказали почти одно и то же, только разными словами. У старшего это получилось красноречивее. Отец же еще и добавил Элимеру неприятное внушение:

– В Долине тебя учили одному, сын, – проворчал он, – а в Отерхейне требуется другое. Ты не знаком с наукой войны. Ты не знаешь, как управлять нашими землями. Прислушивайся к брату, задавай ему побольше вопросов, он всему тебя научит.

В глазах Аданэя тогда мелькнула знакомая с детства насмешка, а у Элимера дыхание перехватило: захотелось обругать брата последними словами и возразить отцу. Конечно, он этого не сделал. Он проглотил обиду и покорно выдавил:

– Конечно, мой кхан.

Хотя кое-чему этот досадный случай все-таки научил. Элимер понял, что и впрямь не знает многое из того, что должен знать кханади, и пригласил лучших учителей и мастеров. С тех пор дни уходили на воинские тренировки, а вечера на занятия ораторским искусством и на то, чтобы вникнуть в дела государства. Он даже пытался разговаривать с Аданэем, но тот либо уходил от ответов, либо переводил все в шутку.

Брат вообще любил шутить, только вот шутки обычно были злые, с издевкой.

Однажды кханади стояли среди знаменитых воинов, вели разговор о предстоящей охоте. Кто-то спросил, собирается ли Элимер поехать, но не успел он и рта раскрыть, как ответил Аданэй:

– Мой брат многое знает об охоте из книг, но сама охота для него еще слишком опасна. Он ведь долго жил среди отшельников и только недавно выучился ездить верхом и держать в руках копье. Через год или два, уверяю, он станет достойным воином и охотником, но сейчас не стоит рисковать жизнью неопытного юноши.

Все это он проговорил с самым невинным и серьезным видом. Аданэй умел насмехаться так, что никто, кроме Элимера, этого не замечал. А у Элимера никогда не получалось ему противостоять. Потом, в мыслях, он придумывал самые едкие и остроумные ответы, но в нужное мгновение нужные слова никогда не находились. Он не избавился от насмешек брата даже спустя годы, когда благодаря упорным тренировкам превзошел в искусстве войны многих, в том числе и его.

И все же долгое время Элимером владели только неприязнь и ревность. Ненависть пришла вместе с русоволосой красавицей-рабыней, которую привезли в замок туманным летним утром, когда он упражнялся на воинской площадке в стрельбе из лука. Уже тогда девушка привлекла его внимание: рядом с надзирателем она шла так, будто была госпожой в сопровождении прислужника. Ее звали Амихис, как позже выяснил Элимер, и по коридорам замка она тоже ходила, как госпожа в своих владениях. Неторопливо и плавно ступала по камням, покрытым где соломой, где шкурами, гордым взглядом смотрела перед собой. Чеканный профиль, надменно вздернутый подбородок, изящные изгибы шеи и талии, утонченные жесты... Не рабыня – царица, попавшая в плен. Шестнадцатилетний Элимер даже придумал для нее историю: гордая воительница, владычица дикого края, попала в плен, но не смирилась и жаждет отмщения. Она забудет о мести, откажется от нее ради любви – она полюбит своего врага. Элимера.

Мечты на то и мечты, что сбываются лишь изредка. Эта не сбылась... Рабыню-царицу забрал себе брат. Кажется, она даже в него влюбилась. Аданэя вообще многие любили: и женщины, и некоторые мужчины. Ходили даже слухи, будто, чтобы доказать свою власть над людьми, он приглашал к себе юношей и дев, и они одновременно его ублажали. Элимер в эти сплетни не слишком-то верил, хотя братец действительно знал свою силу и частенько пользовался ею.

Когда он заметил, как Элимер относится к Амихис, нашел новый способ мучить: постоянно обнимал девушку на его глазах и звал ее к себе чаще, чем других своих наложниц. Однажды Элимер не выдержал.

– Тебе ведь она на самом деле не нужна, верно? – спросил он, поздним вечером подловив брата возле его покоев. – Так отпусти ее.

– Я и не держу, – отмахнулся Аданэй будто бы с безразличием, но Элимеру привиделась в глубине его глаз насмешка. А может, то пламя факелов отразилось в зрачках.

– Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, о чем… прошу, – последнее слово он выдавил с трудом.

– Понимаю, – больше не стал притворяться Аданэй. – Но так не просят. Попроси по-настоящему, братец. Ведь она огорчится, если я от нее откажусь, а я не люблю огорчать женщин. Вот ты говоришь, что мне она якобы не нужна… А как я могу быть уверен, что тебе она нужна? Ты можешь убедить меня в этом?

– Вот тебе мое слово, что я искренен! – воскликнул Элимер со всей пылкостью. – Как еще ты хочешь, чтобы я убедил тебя?

– Как? Хм… Действительно, как? – Аданэй нахмурился, будто задумавшись. – Пожалуй, вот как: преклони передо мной колени, как перед повелителем. Тогда я поверю и отпущу ее.

От гнева перехватило горло, а в груди разгорелся пожар. В душе яростно боролись два взаимоисключающих желания: во что бы то ни стало получить свою царицу – и разбить Аданэю физиономию. Однако уже через несколько мгновений он позорно стоял перед братом на коленях, а тот с издевкой взирал на него сверху вниз. И, будто этого было мало, именно в эту минуту дверь покоев Аданэя отворилась, и оттуда выглянула Амихис.