— Мы их приняли, мы и ответим. Правда, Мала? — Ясна всё же обернулась на сестру и почувствовала сквозь ткань её прохладную руку на своём плече.

— Этих детей мы приняли в наш дом, кормили и одевали эти недели, на Ночь Мириадов Звёзд пировали вместе. Теперь они под нашей рукой, за их поступки мы и честь и позор понесём и сами их, коль надо будет, накажем. Но коль мы их приняли как своих, то и случись беда, защитим сколь наших сил хватит.

— Воля ваша, молодая. Но может всё ж прислушаетесь к старикам?

— Стариков мы послушать всегда рады. Только своя правда нам ближе, — Ясна улыбнулась. — Как и каждому из вас ближе своего рода правда.

Девушка опять замолчала, вглядываясь в глаза старост, а потом начала расспрашивать их о здоровье тех, кого вспомнила. Да и старики больше о сиротах не заговаривали. Их скромная трапеза вышла долгой и выматывающей, а стоило проводить старост, Ясна обмякла и ушла наверх в горницу отдыхать.

Вечером, когда кметы с бывшими сиротами перезнакомились, Мала снова устроила выучку с копьями. И в этот раз Блажик твёрдо решил не сдаваться и выстоять до конца, и не просто выстоять, но и ответить. И смог!

Солнце только ушло за верхушки деревьев, оставив лишь самый краешек, как Благояр достал копьём до рёбер Малы и замер, удивлённый. Получилось! Восторг, столь же сильный, сколь обидны были все прошлые поражения, переполнил его и был готов вырваться криком, когда Мала внезапно посерьёзнела, резко выбросила вперёд руку и задержала ладонь в пяди над головой парня. Волховица направила в противника столько силы, сколько смогла разом выхватить и всё увеличивала напор, что стоявшим вокруг показалась, будто они видят свет, льющийся с напряженных пальцев.

Устье первой сферы Благояра разломилось под действием двух сил и его края продолжали крошиться, расширяя проход. Блажик всё же закричал и рухнул на колени. Он смотрел снизу вверх на Малу, не понимая что же произошло, пока не услышал:

— Поздравляю. Теперь ты один из волхвов. — Мала была серьёзна, а над её левой рукой постепенно вырастал переливающийся всеми цветами светлячок. Волховица глубоко дышала и стояла чуть прикрыв глаза в повисшей тишине. — Приготовься. Помни, я не желаю тебе зла.

Светлячок резко сорвался с ладони и влетел в грудь Благояра. Парень побледнел и скорчился от боли на земле, но через три или четыре доли часа с трудом поднялся. Он потрясённо смотрел на девушку перед ним, долгим и чуть пустым взглядом, а потом чуть поклонился:

— Благодарю за дар.

Тренировка закончилась, кметы и сироты разошлись. Этим вечером они допоздна тихо шептались друг с другом и долго не могли заснуть. А Мала ушла в дом и закрыла за собой и ворота, и дверь.

В горнице старшую сестру встретила Ясна. Она усадила девушку на лавку у окна и принесла ей травяного вара, для измученной и ослабшей Малы сваренного. И лишь когда с её лица ушла бледность, спросила:

— Что было в том светляке? Он же похож на те, которыми мне знания от повитухи в Ветрище передавали. Но и другой какой-то.

— Там было всё, что нужно знать, как развивать волховской дар, как ломать внутри сферу и остальное. Всё то же, что я тебя в последние два года рассказывала и чему учила, — Мала слабо улыбнулась, с любовью глядя на сестру. — Да и прочих несколько мелочей.

— А мне нельзя было так же всё передать, а не отмерять по капле? — в голосе послышалось немного обиды, но в ответ улыбка сестры стала шире.

— Я тебя жалею, — после долгого молчания ответила Мала. — Так ты тоже всему научишься, но без лишних боли и страданий. Это ведь не просто разом взять столько знаний. Благояр ещё седьмицу теперь болеть будет. Присмотри за ним для порядка, только помочь даже ты ему не сможешь. Разве я бы тебя обрекла на подобное?

Ясна обиженно ушла и вскоре устроилась спать. А Мала неспеша допила отвар, достала привезённые из города бумаги и зажгла светлячок. Старшая не первую ночь искала что-то в шитых тонких книжечках, засиживаясь с ними далеко заполночь. Младшая волховица не спрашивала и не заглядывала, хотя ей и было любопытно что же так завлекло её сестру. Но в этот вечер Ясна обижалась, она отвернулась к стене и постаралась поскорей заснуть.

Сон пришел быстро, но тревожный и беспокойный. Девочка пыталась устроиться поудобней, ворочалась, пока не проснулась. И перво-наперво, ещё до того, как приоткрыла глаза, Ясна почувствовала дым берёзовых лучин и услышала тихий голос сестры. Сквозь ресницы младшая видела, как старшая возле окна пряла. Пряла и напевала грустно, растягивая слова, словно плакала.

Буду пряхою, буду свахаю,

За кудель тяну и пряду.

Эту ниточку я ровнёхоньку,

Нитку тонкую я скручу.

Буду пряхою, буду свахою,

Веретёнышко подверну.

Эта ниточка будет длинная,

Эту ниточку не порву.

Не любимая я просватана,

Я сговорена на весну

И я ниточку понемноженьку,

Будь мне вмоченьку я спряду.

Веретёнышко, ты родимое,

Слёзы вытерпи и крутись.

Да и ниточку, тонко скручену

Сбереги.

Ясна лежала, подсматривая сквозь ресницы как Мала переводит взгляд с нитки за окно, а потом опять на нитку. Руки сестры не сбились и продолжали тянуть и крутить нить, только на лице…это была не грусть, пустота, смирение, боль. Девушка вслушалась в слова, будто пропитанные слезами и отчаянием и понемногу опять заснула. Хотя в этот миг Ясна уже знала, что раньше слышала этот плачь, зимой, когда Мала так же при лучинах пряла и ткала в одиночестве. Может она и шила, но младшая сестрёнка этого не замечала к своему стыду.

Челночёк родной, ой ты миленький,

Мою ниточку протяни.

И из ниточки по рядочечку

Я холстинушку да сотку.

Пусть ткачихою, пусть и свахою,

Эту ниточку в ход спущу.

Пусть холстинушку, что повокою

Ночь за ночкою я сотку.

Не любимая, я просватана,

Я сговорена, не уйду.

Я холстинушку, понемножечку,

Будь мне вмоченьку, я сотку.

Челночёк ты мой, весь изглаженый,

Слёзы вытерпи, не беги.

Рука левая, рука правая,

Вы холстинушку, тонкотканую

Не порви.

Буду швейкою, вышивальщицей,

Сяду в ночь глядя за иглу.

Нелюбимая, я просватана,

Я сговорена по утру.

И расшитую, я сорочечку,

Мужу милому я сошью.

По стежочечьку, по иголочке,

Пальцы до крови исколю.

Руки белые, вы в мозолюшках,

Пряли ниточку, на холстинушку…

Буду свахою, буду пряхою,

Я кудель свою заберу.

Слёзы горькие, слёзы мокрые,

На сорочечку я пролью.

Струны звонкие, гусли верные,

На пути моём вы накормите.

Песни на пиры, на супрядочки,

Кров найдёте мне, да на ноченьки.

(из дорожной песни кощунника)

Три года пролетели, наполненные делами и заботами, тревогами и маленькими победами. Три года — не долгий срок, но за это время безымянная гора преобразилась. На склоне теперь построились множество изб и хоромин, больших домов и разных прочих от дровника до овина, от курятника до стойла. По серёдке перед воротами во двор Малы и Ясны остались с две чети пустого места, где тренировался их люд и показывали товары приезжавшие несколько раз купцы. А вдоль заборов и троп росли пока ещё низенькие яблони, вишни и груши, семечками посаженные. Поселение на склоне совсем не походило на деревню, но и городом тоже не было. Кметы в шутку и с обидой прозвали его волховским поместьем, но девушки лишь посмеялись, а название прилипло.

И вот осенняя Ночь Мириадов Звёзд набросила на землю тёмный платок и разбрызгала искры света. Мала снова забралась на крышу дома и знала — Ясна скоро поднимется к ней, как и в прошлые разы, дав сперва побыть в одиночестве. И старшая стояла на коньке с улыбкой наблюдая за праздником у костров чуть поодаль.