— Старший клан? Есть ли среди вас хоть кто-то, сравнимый по мудрости с моей тётей? Или кто-то сравнимый силой с моей матерью? Или кто-то достойный красоты сестёр? Уходите, вы зря проделали весь это путь.

Ветер всколыхнул полы луды и взметнул лёгкие волосы, а заодно и разорвал хватку сна. Но напоследок Горан почувствовал пронзительную, мучительную боль, возникшую прямо в сердце, а за ней пустоту. Снаружи где-то прокричал петух.

Княжич проснулся, резко вырвавшись из липкого дурмана и тяжело дыша, будто после кошмара в детстве. За окном уже совсем рассвело, Горан сел, потёр ладонями лоб, а затем дотянулся до ковша с недопитой ночью водой и плеснул её на лицо, разгоняя остатки видения и успокаиваясь. Вздохнул и вышел прочь. На полпути к хоромам он вдруг понял, что подробности сна расплылись, смазались и он не может вспомнить ничего, кроме удивления и боли. Да и они притупились и стремительно исчезали.

В тереме Горан не задержался — отдал околецы княжу, заглянул в свою часть теремной главы и уже хотел спускаться, когда с гульбища заметил знакомую фигуру, мелькнувшую у забора. Углеша в кольчуге, при оружии и почти без украшений, даже обережных, тихо выскользнула через чёрную калитку, стараясь не попасться никому на глаза. Княжич удивился — его сестра всегда любила наряжаться и даже на сражения выходила нацепив на обруч не меньше трёх рядов рясн, густо увешенных золотыми фигурными колтами, и накосник с тонкой вязью, и на все завязки свои леты прикрепит, и бусы на шею, и к околецам браслеты створчатые, и серьги… А тут лишь скромные кольца у висков на обруче и околецы на запястьях, словно вдова скорбящая.

Вдова скорбящая, мысль ударила молнией, и Горан поспешил к дружинному дому, высматривая Радима и Камила. Братья Таиславовичи нашлись быстро, и княжич тихо попросил Камила остаться и приглядеть за всем, а Радима идти вместе с собой.

— Осторожно. Это дело семейное, лучше всё сделать в тишине и быстро.

Они вдвоём вышли за пределы поместья, и Горан попытался найти след сестры. Это оказалось проще, чем он ждал — Углеша почти не пыталась скрываться, то ли не подумав, то ли из-за спешки. Вскоре брат понял, что она обходит город и спешит к дороге на восток.

— Что такого могло её заинтересовать возле города? — растерянно пробормотал Горан.

— Сегодня на рассвете в городе Квилинов клан от своего отрекался. Велибор должен был присмотреть, проследить, чтобы всё должно сделали, и люди засвидетельствовали. Ну и потом они разойдутся в разные стороны.

— Квилинов клан на запад, а Чеславу остаётся восток, не к нам же возвращаться. Ох, Углешка, что ты удумала.

Они спешили, но догнать сестру всё не получалось, хотя были всё ближе и ближе, пока не поняли, что она больше не бежит. Мужчины прибавили шагу и почти вылетели на дорогу за спиной княжны.

Углеша стояла в пяти шагах от Чеслава и уже призвала свой дух лука и стрелу к нему. Её глаза смотрели холодным и пустым взглядом, а губы подрагивали, но руки держали оружие твёрдо и непоколебимо.

— Сестра! Что творишь⁈ — крикнул Горан, пытаясь на бегу сбить выпущенную стрелу. Красный росчерк клюнул выше и прорезал скулу изгнанному княжичу, вместо того, чтобы пробить шею. — Радим, займись им.

Горан, наконец, добежал до сестры и обнял её, прошептав на ухо «Углешка, эх ты…». А Углеша вдруг развеяла лук и спрятала лицо у брата на плече, заплакала, бормоча сквозь всхлипы:

— Он ополчением… когда летом первую сотню подняли… ушёл. Совсем ушел… А мне не сказали. Дурак, он же драться совсем не умел.

Горан стоял, баюкая сестру в своих объятиях и вспоминал как прошлым летом к противнику внезапно пришло сильное подкрепление и дружина таяла, словно снег под вешним солнцем. Кметов в щиты поднять быстро они не могли — на полях ещё не закончился сев, и с земли люди бы не ушли ещё примерно две недели.

Тогда Велибор по приказу княжа привёл городское ополчение. Первая сотня состояла почти целиком из мальчишек и подмастерьев, ни те, ни другие оружие в руках удержать не могли. И только через несколько дней старший брат пришел сам во главе бойцов постарше и поопытнее. Но за эти дни и ополчение, и дружину успели потрепать. Сколько из того городского ополчения вернулось? Точно Горан не знал, ими тогда командовал Велибор, а потом они всегда были с кметами и поимённый список так и не записали.

— Пойдём, сестрёнка, пойдём. Тут недалеко.

К тому времени Радим уже увёл оцепеневшего от страха Чеслава за поворот дороги и, поразмыслив, решил проводить его и до следующего. По пути княжник достал из вретища тряпицу и протянул бывшему врагу, рану прижать, кровь с лица вытереть, а то мало ли что.

За землю мою, хоть всю кровь пролью свою.

Но зачем нам раздор плодить и небо делить?

(строки из Старой Правды)

Мала снова забралась на крышу, но в этот раз она стояла на коньке и смотрела вниз по склону горы. Весна заканчивалась и сегодня они ждали гостей — Яр уже пошел встретить обычных кметов и стариков, желающих заработать живики. Да и старосты поговорить хотели и меж собой, и с пришлыми волховицами после того, как им про две дюжины сирот рассказали. Мале было о чём подумать, но сейчас под полуденным солнцем она больше радовалась зазеленевшим грядкам огорода в версте от двора, там где спуск к ручью начинался, и взглядом размечала где и какой дом бы нужно поставить, а где меж домами четь или две выровнять.

Додумать планы до конца не получилось — от дороги поднималось большое посольство со всех деревень. И Мале пришлось поспешить им навстречу. Про себя она удивлялась, ведь в том году приходило чуть ли не втрое меньше. Так что ж поменялось? К старшей волховице присоединилась и Ясна, вышедшая вперёд и пригласившая старейшин сразу войти в дом. Вышли встречать гостей и бывшие сироты, они подготовили где отдохнуть и с запасом трапезу, так что понемногу всем хватит, а там и ещё наварить успеют.

В доме Ясна пригласила старших умыться и пройти к столу, сама же с гостями села, но во главе стола и Мала встала за правым плечом сестры. Младшая девушка, помолчав немного, отломила кусок от стоявшего на столе пышного хлеба и протянула оказавшемуся ближе старосте, потом ещё для следующего, и так же молча продолжила, пока всех не одарила и не улыбнулась.

— Мы с сестрой рады вам в любой день, гости дорогие. Но что заставляет вас печалиться? — продолжила Ясна начатый ещё по пути разговор. — Не обидел ли кто?

Старосты переглянулись и, как видно, по раннему уговору заговорил давний знакомый, рыжий староста из ближней деревни. Хотя он тоже чуть помялся, бросив вопрошающий взгляд на Малу.

— Дел к вам у нас два. Живика тем годом очень помогла и зиму перезимовать, и по весне чуть ли не в каждом втором доме свадьбы сыграть. Но не пострадала ли земля оттого? Не залютуют ли полуденницы и не испортят ли в это лето зерно? Это первое дело. А второе пришлые. Без роду они, без корня. Как бы зла не принесли. А вы тут одни, беззащитные. Боязно по вам.

— Живика земле не вредит и силу её не вытягивает. За урожай можете не тревожиться. Да и будет вам ещё столько же за помощь, как и в прошлый год. Не скупились мы в тот раз, и в этот не поскупимся. И моя помощь хворым не уменьшится. А что до сирот, нами привеченных. Так это земли за Последней рекой. Кто из нас всех здесь три колена предков за оградой окликнуть может? Или мы с сестрой с полным родом пришли и корни глубже вековой ели пустили? Если тех сирот гоните, то как нам быть, если и нас на земле побоитесь? — Ясна говорила ровно, смотрела на всех с достоинством и ни разу не дрогнула, даже ярче огня свечного горящие рясны не звякнули. — Мы ведь тоже сироты.

— Вы другое дело. Разве можно с волхвами-то поспорить. Вы к нам по-доброму, а не силой пришли, за то поклон земной. Не сдюжим вам сопротивиться. Да и другая к вам мерка, — смутился старик. — А кто на тех управу найдёт, коль безобразие чинить станут?