Эксперт картинно швырнул кувшином в стену, и звон обиженной бронзы заставил вздрогнуть оцепеневших от его речи слушателей.

— Поздравляю, господа, это — трансмутация. У нас завелся алхимик-отравитель. Причем очень хороший. Железное оправдание для светских властей, что мы влезли в их юрисдикцию. А также возможность для карьерного роста… разумеется, если мы его поймаем. А мы ведь его поймаем?

II. Albedo

(Прим.: «Осветление», в алхимической традиции вторая стадия алхимического магистерия, трансмутации первичной материи, в результате которой получается малый эликсир, способный превращать металлы в серебро.

В аналитической психологии белый цвет, как символ альбедо, ассоциируется со связью эго и коллективным бессознательным, с осознанием эго трансперсональных, вечных и бессмертных аспектов психики.)

Когда вечером того же дня, после нескольких часов допросов, Шрётер покинул Швейдницкий штаб Конгрегации, Генрих Бухмаер довольно громко бросил ему в спину:

— Предполагалось, что этот хрыч из Аугсбурга будет руководить расследованиями и в будущем заменит нашего «Кабана», но похоже, он тут только для красоты.

Бернд фон Нойрат предупредительно зашипел, но Бухмаера неожиданно поддержал Вупперман:

— Я слышал, что Шрётер где-то напортачил. Ему прочили отличную карьеру в одном из центральных отделений, он славился как отличный аналитик и ищейка. А потом был какой-то «залет», и его десять лет назад отправили к нам, на периферию, для отдыха.

— Вот он и отдохнул — все навыки растерял! — Генрих выругался. — Ты видел, как он вел себя на допросах?! Не задал ни одного вопроса, сидел, молчал и барабанил пальцами по столу! Барабанщик…

Фон Нойрат удрученно кивнул — поведение старшего коллеги явно было странным и необычным. За те пару лет, что они вместе работали, он успел понять, что Шрётер — человек явно очень умный, наблюдательный и проницательный. Тем более непонятно, куда это все делось, в условиях явно «резонансного дела» успешное расследование которого могло помочь смыть любые «черные пятна» в их личных делах. На допросах слуг и «быков» из особняка Мауенхайма Шрётер в самом деле не задал ни одного вопроса, допрашивая любовницу погибшего Магду Баумбах — не промолвил ни слова, рассматривая сидящую напротив женщину, ее платье, украшения, зареванное лицо и выбивая пальцами по столешнице один только ему ведомый ритм…

От допроса Янды он вообще уклонился.

Впрочем, тут он угадал — если прислуга погибшего Мауенхайма в один голос отрицала свою связь с отравлением (о трансмутации их не уведомили), то колдун, казалось, разучился говорить, дрожал всем телом, выплевывал польские, латинские и немецкие слова вразнобой, а когда вызвали переводчика, установили только, что напуганный ведьмак пытается прочесть «Libera me».

То есть — тупик. Всюду — тупик.

Повинуясь неожиданному импульсу, Бернд дошел до ратуши, поднялся в архив и попросил дать ему бумаги о неком Хагене Топпе, преступнике средней руки из соседней Нейссе…

Покинув штаб, Хуго Шрётер через несколько минут дошел до своего дома. Как всегда, за несколько шагов до двери скрипнули петли… Не дожидаясь стука, ему открыла стройная, темноволосая женщина лет тридцати. Ее темные большие глаза радостно блеснули при виде мужчины.

— Здравствуй, Маргерита. Я вернулся.

— Здравствуй, дорогой. С возвращением.

Он обнял ее и поцеловал в щеку.

Дома было как всегда — уютно и тепло. Он скинул с себя фельдрок, потную рубашку, переоделся… Заметив на полке книгу, Хуго подхватил ее и поставил переплетом на ладонь. Зачитанная книга раскрылась, и он успел прочитать:

— Caro. Amor che move il sole e l’altre stele (прим.: Caro. Amor che move il sole e l’altre stelle (итал.) — Любимый. Любовь, что движет солнце и светила. — последняя строка «Божественной комедии» Данте, часть «Рай», песнь двадцать третья, 145 строка (даётся в переводе Лозинского).)…

Услышав шаги жены, он быстро вернул книгу туда, откуда взял.

— Ужин готов.

Они седили друг напротив друга, почти синхронно поднимая ложки.

— Как твои дела, дорогой?

— Сложно. Никаких улик, никаких подозреваемых.

Вновь работа ложками. Он вполглаза наблюдал за ней. Жена заметила:

— Что такое?

— Нет, ничего. Очень вкусно.

— Спасибо…

Она улыбнулась. Теперь он смотрел себе в тарелку, а она наблюдала за ним и улыбалась.

Утром ситуация в Швейднице стала накаляться. Согласно агентурным донесениям, в Глаце появились боевые отряды Чеслава Рудого из Опавы, а около Лигницы появились боевики-раубриттеры из дружины фон Клуга. Учитывая, что до Бреслау было рукой подать, можно было ожидать и парней Бэя.

— Так, всех в строй! — Трампедах был возбужден, но в то же время сохранял сосредоточенность. — Всех агентов поднять и задействовать! Не хватало еще, чтобы бойцы мертвого Мауенхайма подключились к разборкам! Всех следователей — к воротам, организовать временные штабы! Подключить городскую стражу! С ратманами договорено! Где Шрётер? Впрочем, к черту его. В дело, meine Herren!

Фон Нойрат по пути к «своим» воротам зашел в ратушу и занес в архив те документы, что он взял вчера.

Хуго Шрётер нашёл алхимика к десяти часам утра, и ему не потребовалось ни допрашивать с пристрастием местное отребье или серьезно напрягать свой ум. Все, что ему нужно было — мягко и ненавязчиво узнать у жены относительно тех торговцев, которые продают в Швейднице определённые молочные продукты. Искомую личность он отыскал во втором заведении — трактире при сыроварне «Ирмингарда».

— Здравствуй. Ты не меняешь свои привычки — это может быть опасно.

Алхимик, с аппетитом пережевывающий кусочек сыра, невозмутимо смотрел на инквизитора. Так же смотрел на него Шрётер — невозмутимо и спокойно.

В последнюю их встречу, одиннадцать лет назад, алхимик смотрел абсолютно так же — хладнокровно и неподвижно, как змея. А сам инквизитор Хуго Шрётер, постыдно сорвавшись, орал во весь голос, рвался вперед, размахивая кулаками и пытаясь смести других инквизиторов, которые не давали ему напасть на группу конгрегации, уводящую алхимика неизвестно куда — прочь из тюрьмы города Аугсбурга, прочь от него — Хуго Шрётера, следователя, который арестовал этого неуловимого убийцу… «По приказу Совета!», размахнувшийся свиток, страшные знакомые имена: Сфорца, отец Альберт…

Звали тогда алхимика Зигфрид Ганслей.

— Наши привычки слишком важны, чтобы от них избавляться, — алхимик предъявил ему свои пустые ладони и указал на скамью напротив. — Присаживайтесь, герр обер-инквизитор Шрётер.

— Меня разжаловали. Теперь я следователь первого ранга, — Шретер всматривался в своего старого врага, в то время как тот отправил в рот новый кусок сыра, запив его красным вином. Сыр он всегда любил — на этом и попался в тот раз.

— Можете называть меня Робер Марлуа. Торговец драгоценностями из Марселя.

Алхимику на вид не больше 35 лет, но легкая седина уже коснулась темных волос на висках. Он выглядит ухоженно и элегантно, но без щегольства — аккуратная стрижка, чистая кожа, костюм, который определенно сшит на заказ и строго по меркам хозяина, и пара перстней на пальцах, оправа которых поблескивает серебром, а камни напротив — тусклы и мутны. Venenum Rerum Omnium?

Тогда Шрётеру никто не верил — ни начальство, ни подчиненные. Да и он сам себе периодически не доверял, подозревая, что спятил и занимается подгонкой доказательств под систему. Связал между собой полдюжины неожиданных смертей разных лиц, от богатого крестьянина до вельможного герцога, предположил наличие одного убийцы, убил на поиски свидетелей и опросы окружения покойных целый год… И нашел-таки, вот этого любителя сыра, двадцати с небольшим лет, который был замечен в трех случаях. В трех! Этого уже было достаточно, чтобы вести углубленный розыск. Этого уже было достаточно, чтобы применить к задержанному пытки.