— Опережаем, — процедил сквозь зубы инквизитор и крутнул руль вправо.

Теперь они летели по Флюсзайте-штрассе. Движение здесь было спокойнее, и маневрировать приходилось меньше. Помощник снова глянул карту.

— На перехват где пойдем? Девяносто Шестая?

— Рано, — Клаус кинул взгляд на планшет и закусил губу. — Сто Десятая. Там ближе.

— Правильно, пусть сами подгребают, — кивнул Отто, убрал карту в передний ящик и снова потянулся назад. «Томмиваффе» стоял в креплениях прямо за телефункеном. — Однако, не так уж ты и разочарован в службе, как мне на пирсе пел…

Машину снова рвануло на повороте. Сто Десятая Вестштрассе оказалась гораздо уже, но других авто на ней не было вовсе. Мотор взревел, впереди показался перекресток с Брайтвегом.

И почти одновременно с «Фордом» справа вылетел «Крайслер Кёниг», истошно повизгивая шинами и пытаясь не влететь в борт инквизитору. Водитель там оказался на удивление толковый: справился и с инерцией, и с заносом, выровнялся, дал газу. Отто заорал:

— Гони, гони! — и Клаус погнал. Высунувшись из своего окна, помощник дал очередь по колесам «Крайслера». Еще одну. И еще.

И этого хватило. Темно-вишневый беглец пошел юзом, протаранил капотом ограду собора Иоанна-Богослова и замер. Бросив ногу на тормоз, инквизитор вцепился в руль, выдержал толчок, выскочил, прикрываясь дверью. Достал револьвер. Прицелился.

Первая фигура была крупной. Не Магда. Выстрел — и тело падает на помятую решетку ограды. Еще одна фигура — у этого в руках пистолет. Не помогло, тоже падает. С другой стороны низко мелькнула короткая темная стрижка. Вот Магда. Клаус обогнул машину, взял прицел пониже…

Бегать с простреленной ногой — занятие не из приятных. Ведьма вскрикнула и повалилась на газон, а инквизитор, нашаривая на поясе наручники, перепрыгнул через низкий бордюр. Он почти достиг цели, когда вдруг под ногами что-то мелькнуло.

Не запинаться обо всякую ерунду — этому в Академии учили хорошо. Но никто не предупредил, что эта ерунда может активно маневрировать. Утратив равновесие, Клаус взмахнул руками — и в затылке вдруг словно что-то взорвалось. Асфальт напрыгнул, как кот со шкафа. Стало темно.

Из темноты донеслись голоса. Кто-то богохульствовал, яростно, но лаконично. Голос был женский, хриплый, резкий. Ему отвечал знакомый басок. Магда. Отто. Разговаривают.

Разлепить веки казалось подвигом, достойным упоминания в летописях. Хуже всего было то, что привычный вроде бы свет резал глаза, а картинка троилась и гуляла, как воскресный выпивоха. Клаус втянул воздух, закашлялся, сплюнул на землю. Стало полегче. Слегка.

Держа инквизиторский револьвер, отлетевший при падении, за рукоять через платок, Отто Ротберг развел руками:

— Ну вот так как-то. Ты лежи, лежи. Отдыхай. А чтобы не было искушения… — он аккуратно продел палец сквозь спусковую скобу и надавил на крючок.

Сначала было удивление. Потом — непонимание. И только потом уже боль. Против воли, против желания разумного существа жить и наслаждаться жизнью, Клаус заорал и схватился за бедро. Головокружение и нерезкость окружающего мира как-то сразу отошли на второй план.

— Да, получше будет. А то ты резвый, как вапити, еле догнал, — голос у бывшего помощника был чуть ли не заботливым. Магда, все это время скрипевшая ругательства себе под нос, выкрикнула:

— Какого беса ты с ним базаришь? Вали — и валим!

— Э, не, погоди, сестренка, — расплылся в улыбке Отто, а на немой вопрос инквизитора энергично закивал. — Да, да, и такое тоже бывает. Магда Монтероса, Отто Ротберг — и ваши дебилы ни о чем, ни разу, ни на полшишечки не догадались! Воистину, отец был прав, когда сказал, что это будет самая издевательская из шуток.

Клаус решал важнейшую из задач — вдыхал и выдыхал, стараясь, чтобы это происходило медленно и размеренно. Не удержавшись, уточнил:

— Сестра? Вы ж не похожи…

— Сводная, — полные губы чмокнули от удовольствия. — Но в клане Дагот никто степенью родства не меряется. Ты просто или из Красной Горы — или нет.

— А знаешь, — продолжал Отто, поигрывая револьвером. — Мое желание сбылось. Ну, пострелять из твоей фамильной цацки. Скоро же сбудется и еще одно: пока мы с тобой терлись локтями в конторе, я все это время терпел искушение подловить инквизитора первого класса где-нибудь в темном углу… Ты ж мне, скотина, весь мозг съел! — внезапно заорал он. — Это твое вечное занудство! Эта твоя субординация! Придурочное «значит», к месту и не к месту! Молитвы, бесполезные и заунывные! Вот, вот опять!

Инквизитор действительно молился. Он держался за розарий, все еще намотанный на запястье, и вполголоса повторял затверженные с детства строки:

— Dominus pascit me, et nihil mihi deerit; in pascuis virentibus me collocavit, super aquas quietis eduxit me. Animam meam refecit. Deduxit me super semitas iustitiae propter nomen suum…

— Кончай его! — снова прохрипела Магда и попыталась подняться. Заботливый брат сделал шаг в ее сторону и присел на корточки.

— А давай — сама? Как тебе вариант? — он рассмеялся, искренне, задорно. — Нормально так выйдет: инквизитор бежал, упал, ты подобрала его оружие, выстрелила, тебя унесли сообщники, меня взяли в плен. Свидетелей… — он оглянулся на пустую улицу, — …ровным счетом никаких. Попадешь?

Ведьма кивнула, а бывший помощник встал, аккуратно стирая вторым платком все возможные следы с револьвера.

— Ну вот и ладушки. Видите, господин фон Рихтгофен, не помогло вам ни слово, ни прилагавшаяся к нему сила. Так бывает.

Клаус молился. Искренне, горячо. Наверное, как никогда в жизни до этого не доводилось. Да и что той жизни было — ерунда, тридцать лет, не заметил, как пролетели. Есть, что упомнить, но детям, буде случатся, не все можно рассказать.

А кроме молитвы, он слушал, как где-то вдалеке завывают сирены. Как тихо шелестит трава под ногами подкрадывающихся «штормов». Как скрипит жесть на крыше, где шнепферы занимают позиции. Он молился, слушал — и аккуратно тянул из-за манжеты метательный нож. Потому что на самом деле в Инквизиции дебилов не водится. А кроме слова и револьвера, есть и иные методы.

Есть, значит. Всегда найдутся.

Удар милосердия (фр).

Автор: Василий Григорькин

I. Nigredo

(Прим.: «Чернота», алхимический термин, обозначающий первую стадию трансмутации вещества, или получения философского камня. В этой стадии образуется однородная черная масса).

Смерть настигла Петера Мауенхайма в разгар пышного обеда, сразу после того, как тот поцеловал Магду — свою любовницу в ее жаркие уста и сразу после этого охладил себя, осушив кружку холодного светлого пива.

Смерть была неожиданной — Мауенхайму было около сорока, он был здоров, как бык, и имел как соответствующее телосложение, так и сопутствующее великолепное здоровье.

Смерть была непредсказуема — каждое блюдо со стола, так же, как и напитки, были предварительно распробованы специальной прислугой, кухонная челядь была проверена многолетней службой, а закупки продуктов шли через испытанных поставщиков, прекрасно понимающих, что их ждет за предательство доверия клиентов.

Смерть была внезапной — четверо вышколенных телохранителей, любимая шлюха и «последний рубеж» Мауенхайма — верный ведьмак Томаш Янда, даже понять ничего не успели: хозяин сидел, ел, пил, шутил, угощал свою любовницу сладостями… а потом — ррраз! — его глаза закатились, лицо вначале побледнело, потом налилось чернотой, а тело одеревенело и тяжело рухнуло на пол.

Три удара сердца, три мгновения, за которые никто не успел о враче подумать, не то чтобы позвать — и нет в числе живых Могучего Петера Мауенхайма, грозы Силезии, некоронованного властителя Швейдница, ночного хозяина подзаконных сделок, безотказного ростовщика и безжалостного мытаря, торговца любым товаром от Саксонии до Богемии. При жизни он служил объектом ненависти десятков тысяч людей — и был человеком, о здоровье которого молились другие десятки тысяч, которые кормились крошками с его стола. С сегодняшнего дня, 15 июня, позиции этих тысяч людей кардинально поменялись — первые благословляли его убийцу, а другие готовы были спуститься в Ад и вытащить оттуда своего покровителя…