Мы прощаемся. Из банка я прохожу в парк. Каркают веселые вороны. На лавочке сидит плохо одетый и пьяный старик. Я нахожу лавку в отдалении и заглядываю в конверт. Там сто тысяч. Пачка тысячных с Лениным, перевязанная резинкой. Это много денег. Все еще пока много. Но уже не так, как полгода назад. Цены совсем отпустили. Хлеб еще как-то держится, всего в пять раз подорожал. Если рабочий на моторном получал в январе пятьсот рублей, то в апреле семь тысяч. И зарплата сильно не успевает за ценами.

Зато в магазинах все стало появляться. Только сахар и водка еще по талонам. Дешевая. Свободно если брать, то сто рублей за бутылку. Пиво двадцать рублей. Колбаса сто пятьдесят. Мясо по сто рублей. Хорошие женские сапоги пятнадцать тысяч. Это дорого. Можно три месяца жить. И ходить в дешевом.

Никаких оснований того, что цены рост прекратят, нет. И такими темпами очень быстро пачка превратится в прах. Прямо вовремя гонорар пришелся.

Я вытащила одну бумажку. Дед на лавке не обратил внимания, что я подошла с боку. Мало ли кто в урне хочет порыться?

«Извините, это вы, наверно, уронили? - я протягиваю купюру, - за лавкой лежала. Осторожней надо».

Дед не понимает, чего я хочу. Переводит взгляд с меня на деньги и обратно. «У вас упало» - вкладываю в его ладонь. В глазах мелькнуло понимание. Не такой он и пьяный. Расстроен просто. И немудрено. Государство заморозило вклады. Те, кто всю жизнь носил свои крохи в сберкассу, отрывал от себя и детей в надежде на личное будущее, остались ни с чем. Некоторые все же надеются. Но время идет. Они умирают, а ничего не происходит. И, уверена, не произойдет.

Те, кого не до конца обокрало государство, несут свои гроши в частные лавки. Недавно открылся в Ярославле филиал «Русского Дома Селенга». Два бравых комсомольских лидера из Волгограда делают успешный бизнес. Селенг, это не река в Сибири, а форма привлечения денег. Граждане передают право использования своих средств, оставаясь при этом собственниками. Очень выгодное дело. И очень соблазнительно вкусить плоды капитализма. Но чутье подсказывает, что это тупиковый и опасный путь. Пора решиться на дальнейшее освоение знаний дракона. Я видела следующий уровень. Это путь энергий денег.

Я пыталась вызвать следующий слой знаний из амулета, но ничего не получалось. Внешние очертания воспринимались, но раскрыть не удалось. Тогда мой взор устремился на поиск условий. Вот здесь откликнулось. Нужно дождаться майского полнолуния.

Смиренно жду шестнадцатого мая. Учебный год близится к концу. Нас хотят привлечь для оформления в детских садах и интернатах. Народ выживает, как может. Никому ни до кого дела нет, поэтому мы единодушно откликнулись.

Мы с Верой Абрамовной выезжаем на природу, ищем грибы в ельниках. Для жарки красные саркосцифы, сморчки. Для лечения и красоты саркосома. На них тренируюсь. Найти такой гриб непросто.

- В Европе их называют ведьмин котелок, - говорит Вера Абрамовна.

- Мне больше наше название нравится, земляное масло. Или молодильное яблоко.

- Давай, кто быстрее найдет?

Я сосредотачиваюсь, но Наставница опережает. С десяток круглых коричневых яблок разбросано под большой елью. В середине каждого горлышко в полость, наполненную маслянистой желеобразной жидкостью. Сначала первые выпиваем. Вторые намазываем на лицо и даем высохнуть. Остальные соберем перед отъездом, чтобы сразу жидкость в банку под крышку и в холодильник. Так она еще пару недель простоит.

Мы не просто так наслаждаемся природой. У Веры Абрамовны знакомая страдает онкологическим заболеванием. Наставница просит меня посмотреть. Занятия и травы не дали результата. Мы добыли то, что поддержит больную на первое время. На рынке закуплены яблоки. Апельсины я забраковала. Зато твердый, как камень урюк мое чутье одобрило. И чернослив с изюмом. Взяли морского окуня за дорого. На окорочка, которые называют ножками Буша, не смотрим обе. Все уложено в большой черный прочный пакет с белыми ручками. Они отсоединяются, что очень удобно, когда пакет в месте их прикрепления истреплется. Можно обрезать и переставить.

Прямо с автобуса наш путь лежит на Красный Перекоп. Район считается бандитским. Но своих не трогают. Очень много частного сектора. Перед нами унылые «казармы». До революции четырехэтажные здания красного кирпича считались очень приличным жильем. Для инженерного и руководящего состава строили другие. Даже парк отдельный для них был. Но это жилье тоже прекрасно. Было. С центральным отоплением, водопроводом, канализацией. Прошли годы. Ремонт требовался все чаще. А сейчас и вовсе заброшено. Люди живут, как в бразильских фавелах. Кто во что горазд. Пьяное веселье с левой водкой, поножовщиной, шалманы, наркоманские притоны, белокурые детишки рисуют пальцем на грязных окнах.

- Страшно заходить как-то, - оглядываюсь я по сторонам.

- Чего ты всего боишься? Свой путь посмотреть не можешь? Не ты его рисовала, не тебе и спрямлять. Но учуять опасность в силах?

- Ничего плохого не вижу. Это я так, к слову. Для возмущения обстановкой, в которой люди живут.

- Здравствуй, Верочка, - прохрипел курящий у подъезда мужичок с хитрым прищуром.

Майка заляпана на животе, брюки подогнуты отворотом, на ногах сандалии со стоптанными задниками.

- Здравствуй, Федя, - улыбнулась ему Наставница.

- Слышу, доня сторонится жилья нашего? - глянул он на меня.

- Чего ей сторониться? - повернулась она ко мне, - ты, когда в тюрьме сидела, лучше было?

- Что сравнивать? На любую хибару соглашусь, лишь бы на воле. И не сторонюсь, а власти ругаю.

- Ишь как, - в глазах Феди мелькнуло уважение, - вот и я говорю, расселить обещают, а только одно трясение воздуха. Ты по какой статье, доня?

- Сто шестьдесят четвертая, дяденька, - широко улыбаюсь я.

- Это политика, что ли? Шут с ней. За компанию с Верой к Наталке идешь?

- Точно.

Мы скользнули в подъезд. Терпкий запах сырого подвала окутал облаком. Поднимаемся на второй этаж. В коридоре сушится детское белье на веревке. Наставница стучит в дверь и сразу открывает. На кровати лежит женщина. Лет пятьдесят на вид. Подглазины и землистый цвет кожи выдают длительную болезнь. Она улыбается.

- Смотри, кого я тебе привела, - Вера Абрамовна ставит пакет на стол и выкладывает добычу.

- Здравствуй, Машенька, - улыбается женщина, - я тетя Наташа. Вера давно грозилась тебя захватить, да только сейчас получилось, видно. А я, вот, болею.

- Сейчас Маша поглядит по-своему, - Вера Абрамовна достает банку со студенистой жидкостью от саркосомы, - сначала, на голодный желудок глотай это. Столовая ложка в самый раз. А я пойду на бульон рыбу поставлю.

- Вкусно? - я дождалась, когда она проглотит, - расслабьтесь и закройте глаза.

- Вкусно, - устроилась Наталья удобней, - а ты экстрасенс? Вроде Алана Чумака?

- Не, что вы. Куда мне до них? Я помогайка, - улыбаюсь уголком рта.

- Это кто?

- А те, кому нельзя свой дар скрывать. У каждого свой. Врачи, целители, массажисты, психологи разные. Кого только нет. Названий много, суть одна.

- А экстрасенсы?

- Так это только способ восприятия и не более

- Ты, Машенька, уж поговори со мной. Редко кто бывает. Соседка ухаживает только. Но у нее своих хлопот хватает. Я, когда получше, так даже на улицу выхожу. А сейчас слабость нахлынула что-то. Вера не говорила? Я учителем работала. Сейчас только что инвалидность с пенсией получила. Так что не думай, что не пойму. Мне интересно.

- Ничего интересного нет. Есть немного природных способностей и много ежедневных тренировок. Вот и вся экстрасенсорика. Вы своих учеников контролировали?

- Конечно. Каждый шорох слышала в классе.

- А представьте, что вы тренируетесь особо слышать. Не не просто, а на фоне шума. Водопад ревет. Или телевизор орет. А вы слушаете, как ветер травинку качает. И рано или поздно у вас начинает получаться. А можно на расстоянии слышать, как сердце человека бьется. Как он дышит. Потом вы начинаете слышать работу внутренних органов. Своих и чужих.