- Вполне вероятно, но ничего конкретного не проходит ни у наших, ни у ментов.

- Браслет сейчас у кого?

- У Вазгена, думаю.

- А что за девушка снимала дом?

- Никто не видел, паспорт не спрашивали.

- Интересная ситуация. Подскажи ментам, пусть землю покопают на месте дома. Если она отличается от окружающей, может, найдут чего.

Иван Иванович задумался. Промышленной добычи золота в Ярославской области нет. В речках на севере области можно намыть песок, но очень мало. Даже в соседней Костромской области мало. Но там есть центр ювелирной обработки. Село Красное-на-Волге. Красивые места. Местные жители и раньше баловались, а сейчас и вовсе разбаловались. Скоро в каждой избе подпольная мастерская будет. Но это все крохи. Причем здесь браслет? Кому потребовалась подделка из золота?

- Вот уж пропащая! - встретила меня Вера Абрамовна, - проходи. Сейчас ругать буду. Почти год только от посторонних о тебе и узнаю.

- Простите Вера Абрамовна, я здесь всего три месяца. Нельзя было появляться.

- Но ты же училась? Я узнавала. Занятия посещала, потом академку взяла.

- Это не я. Это Дарья. Она же Адарка.

- Рассказывай, - она проходит на кухню ставить чайник, - я все слышу.

- Всего не расскажешь.

- Начни с простого, там дойдем до твоего всего.

Осенью девяностого года я не вернулась. И на учебу не вышла. На этот случай у меня были написаны письма, которые Дарья должна передать домой. Так тетя Ганна посоветовала. Она же и отправила подругу к моим. Мама сильно расстроилась, но дала себя убедить, что привлечение органов будет только мне во вред. И оставила Дарью жить на два месяца. Та позвонила домой, устроила дела со своей учебой и прикрывала меня в институте, благо никто в паспорт не заглядывал. Потом написала заявление на академку.

Я вернулась в октябре девяносто первого года и еле успела до отчисления. Льва Михайловича уже нет, чтоб за меня заступаться. Договорилась сама. Сдала зимнюю сессию.

- Ну и как тебе наша жизнь? - грустно улыбается наставница.

- Такое ощущение, словно обратно на «Титаник» запрыгнула.

- Зачем?

- У меня тут мама, - рассказываю, как устроилась семья, как провожала, как потом жила.

- Оставайся у меня.

- Спасибо. Я сейчас не решу. Мне сначала нужно кое-что найти.

- Вместе и поищем.

- Я не хочу подставлять вас.

- Нахваталась новых словечек. Чего мне боятся? Я уже умирала. Ты тоже. И не раз.

- Останусь. Одной плохо.

- Заодно и расскажешь, что можно.

Я достала из пакета вафельный торт.

- О, гуляем. Где взяла такую роскошь?

- От фабрики привезли. Они же теперь сами торгуют.

Мы пьем чай и наслаждаемся. Она спросила, как мне жизнь здесь? Не очень. Совсем. Хотя чему удивляться? Вся мишура и все коммунистическое вранье слетело в миг. Остался неприкрытый оскал. Лучше всех устроились коммунистические руководители. Ни один из номенклатуры без работы не остался. Часть теперь в политике за демократию, часть за патриотов, другие подались в бизнес. Бывшие комсомольцы стреляют друг друга на стрелках, бывшие пионеры-тимуровцы грабят пенсионеров и пьяных на улицах. Но не все. И этих не всех - большинство. И мне их до слез жалко. Им сказали: то, что было раньше, ради чего вы жили, очень плохо и стыдно. А взамен дали дикий разврат и предательство. Обещали светлое будущее, а теперь те же люди, что два года назад кричали «Революция продолжается», говорят, что ошиблись. В очередной раз.

Я видела, как на переходе сквозь серую унылую толпу, переходящую на зеленый, ехал на мерседесе такой комсомольский вожак и смеялся, глядя, как старики разбегаются от бампера.

- Занятия, наверное, совсем забросила? - прерывает грустные мысли Вера Абрамовна

- Не совсем. Это единственное, что со мной всегда, во всех мирах. Но всегда разное.

- Конечно. Выберешь для себя нужное.

- А задумалась я об истории. Как же раньше жили? Не было милиции. При царе полиция тоже не везде была. Хрущов на съезде говорил, что первый раз в жизни жандарма увидел в двадцать три года. И не поубивали же друг друга? А сейчас как звери. Даже хуже, потому что ненасытные.

- Кто тебе про Хрущова рассказал?

- Да давно, еще в тюрьме Полина просвещала.

- Тут все просто. И даже интересно, потому что мы присутствуем при уникальном эксперименте.

- Да уж, естествоиспытатели выискались.

- Вот смотри, то, что ты описала, относится к народу. Раньше он сам разбирался с нарушениями собственности и морали. По праву своего существования. Если преступил, то кого-то прибьют, кого изгонят. Потом появилось государство в лице правящих лиц непонятного происхождения, но оно только кулаком стучало направо и налево в случае открытого неповиновения.

- Да, Полина говорила, что самая большая коммунистическая ложь, это то, что народ и партия едины. Или что власть народная. А она сама по себе, люди сами по себе.

- Верно. И народу, по большому счету, все равно, кто у власти. Если он народ, конечно. И такое положение для власти очень опасно. Поэтому они и пытаются часть естественных прав заменить «заботой» государства. Понимаешь?

- Нет, - улыбнулась я.

- Главная задача любой власти, это перевести под контроль все потребности, желания и даже мечты человека. Вспомни Достоевского, когда Великий Инквизитор говорит, что разрешат и грех, но только послушным. Это ключ к пониманию всех перемен. В этом ключе коммунизм, и правда, представляет собой огромный интересный эксперимент. Ведь чтобы рабы работали, надо контролировать их рабочее время. На заводе такое сделать проще, чем в деревне. В колхозе проще, чем барину за крепостными смотреть. Раньше даже барщина три дня в неделю была. Остальное время на себя работали. А то так и вовсе в город на заработки отпрашивались на всю зиму.

- Но человек не все время работает? Есть другие дела.

- Умничка. Вот за них и борьба. Родился ребенок, его воспитывают в детском саде. И никуда не денешься, потому что родителям после декретного отпуска работать надо по закону. Под угрозой тюремного заключения. Чадо имеет несколько часов общения с папой и мамой в лучшем случае. Потом школа в обязательном порядке. Там мозги промывают с первого класса в нужном ключе. Октябрята. У них звенья, командиры звена, класса. Пионеры. Тут уже кроме старосты, председатель пионерской дружины и прочие игры в номенклатуру. Все серьезно. Собрания, мероприятия, проработки отщепенцев.

- То есть, на самом деле, все это должно изначально быть в народе? В общине, в семье?

- Конечно. Работа со своими и на своих, развлечения с ровесниками, на которых потом можно опереться, или, по крайней мере, изучить, от кого что ждать.

- А тут игра в государство? - я наливаю чай в красивые фарфоровые чашечки.

- Не игра. Уход от своих. Переключение на имитацию семьи и рода. Далее комсомол. Тут, кроме перечисленного, уже судьбоносные решения. Комсомольская характеристика только сейчас перестала требоваться. Раньше без нее поступить в институт было сложно.

- Это да. Но многим нравилась такая жизнь.

- Я не говорю, что это плохо. Я показываю, где государство замещает естественные функции народа, при этом представителем народа не являясь.Потом обрабатывается наиболее сильная часть. Мужчины. Всех в армию. Там уже человек ломается под государство силой. Поэтому девушек и не берут. Это только система воспитания.

- Сталкивалась. Муштра, строевая подготовка, затянутые ремни, кровати по нитке с отбитым кантиком, - вспомнила я свои приключения в военных частях, - а что еще?

- Право выбора. Голосование при коммунистах видела? Превращение в фикцию.

- Ну тогда не только голосование. Много еще чего за тебя выбирали. Распределение после института, например. Или поездки за границу. Только для избранных.

- Или право на защиту, - не спорит она со мной и продолжает, - на тебя напали. Тебе повезло, и ты убил, а не тебя.