чем делать вид, что владеешь знанием, и действовать безрассудно.

Тот, кто пребывает в покое, не раскрывает своих планов.

В квартале Убэнь располагалось Гоцзыцзянь, ведомство государственного образования. Там находились и главные учебные заведения империи: шуйюань «Сыны Отечества», шуйюань «Великое Обучение», шуйюань «Четверо Врат», а также училища законоведения, математики и каллиграфии. Шуйюань Сынов Отечества — цитадель учености, возвышалась в самом центре квартала, через огромную арку виднелись гранитные корпуса и сотня юношей, расхаживающих по огромному двору. Опытные воины нетерпеливо сжимали рукояти мечей, алхимики и книжники вяло перешёптывались, судача о предстоящих экзаменах.

Лишь избранные могли претендовать на место в этой цитадели наук, и путь туда был усеян не розами, а тенями сомнений и шепотом зависти, осколками честолюбия и разбитыми надеждами. Отбор был безжалостен, как зимний ветер, убивающий слабые ростки. Юань по-прежнему недоумевал. И что они здесь делают?

Как ни странно, Цзиньчан, хоть и стал здесь как будто меньше ростом и заулыбался жалкой улыбкой провинциала, тем не менее продвигался по двору довольно уверенно: он дошёл до лестницы, уходившей вниз на три десятка ступеней, и, увлекая за собой Юаня, и спустился к бамбуковой роще, за которой открылся небольшой павильон.

— Это общежитие для учеников училища каллиграфии. Тут я жил в прошлом году и оплатил комнату до конца года.

— Так ты давно решил поступать в Гоцзысюэ?

— Нет. Это место я держал на случай очередной склоки с братьями. При мелких стычках я отсиживался на постоялом дворе Лу Хуана, а при крупных баталиях сбегал сюда. Но вот — расходы окупились: сейчас получить жилье здесь практически невозможно. Я заплатил за комнату пятьсот лянов, сейчас мог бы сдать её за пять тысяч.

Они прошли на второй этаж общежития. В комнате Юань огляделся. Чжан на чжан. Не разгуляешься. Места тут было мало, а тесно так, что воздух казался сгустившимся, словно патока, пропитавшаяся запахом туши. Книги и свитки громоздились у стен, как Пагода Диких гусей, стремящаяся к небесам знаний, но упирающаяся в низкий потолок. Юань заметил бегающего по столу среди свитков таракана, который при их появлении мудро ретировался.

Цзиньчан усмехнулся.

— А ты ждал роскошных хором?

— Вовсе нет, просто до сих пор не могу понять тебя.

— А что тебе непонятно? — завёл Цзиньчан глаза в потолок. — У каждого из нас есть возможность попытать счастья, только и всего. Ты всегда успеешь устроиться стражником на склад скобяных изделий, или завербоваться в армейские ряды. Но почему бы вначале не попытаться стать учениками Ван Шанси?

Юань, внимательно вгляделся лицо Цзиньчана и задумался. Откуда бралась его уверенность? Причём, у Юаня складывалось впечатление, что тот уверен не просто в том, что они могут попробовать, а в том, что у них даже есть какой-то призрачный шанс пройти туда. Но откуда?

— Почему ты думаешь, что у нас может получиться? Ты что-то знаешь об этом испытании?

— О, ты начинаешь думать? — нахал усмехнулся, но тут же снова стал серьёзен. — Да, я кое-что знаю. Знаний безумно мало, но кое-что я сумел домыслить.

— И что это?

— Мой однокашник по училищу каллиграфии Чжао Наньци сказал, что его старший брат провалился на испытаниях. Но он вышел оттуда живым и кое-чем поделился. Оказывается, туда запускают по двое, с тем, чтобы победил один. Старшего Чжао предали, просто столкнули с подъемника, но он, вернувшись обратно, был жив, а вот предавший его Ню Сань просто не вышел из лабиринта после испытания.

— И что?

— То, что я слышал ещё две подобные истории. И я вначале подумал, что ситуация завязана на то, чтобы из двоих оставить одного сильнейшего. Но почему тогда этот сильнейший не побеждает? У Ван Шанси за последние десять лет не появилось ни одного нового ученика! Я не понимал, пока не встретил тебя и пока мне в руки не попал этот баоцан. Тут-то меня и озарило.

Юань закусил губу. Заинтригованный, он боялся дышать.

— И что ты понял?

— Ван Шанси — конфуцианец, «благородный муж», который отбирает не сильнейших, а благороднейших. А раз так — правила игры меняются. Отбор идёт по другим принципам.

— И ты понял их?

Цзиньчан пожал плечами.

— Я только догадываюсь о них. Но могу и ошибаться. Но, так или иначе, я хочу попросить тебя кое о чем братец…

— И о чем же?

— Не предавай меня. Никогда. Я — человек довольно исковерканный и перекошенный, но быть верным умею. Я тоже буду верен и честен с тобой.

Юань почувствовал, как по всему телу прошла странная волна дрожи. Его точно заморозило. Он не ожидал такого, тем более от Цзиньчана. Верность — клей, который скрепляет отношения, не давая им рассыпаться под натиском времени и обстоятельств. Это когда ты уверен, что друг прикроет твою спину, даже если весь мир против тебя, когда друг готов пожертвовать своими интересами ради твоего блага и радуется твоим успехам больше, чем своим собственным. Но почему Цзиньчан выбрал его?

— А зачем тебе дружба наивного глупца, вроде меня? — Юань вздохнул.

Цзиньчан не затруднился.

— Ты забываешь, что мы родились под одними звёздами. И мы люди одной крови. Если бы не мои братцы да папаша, я, наверное, был бы твоей копией. А тебя, столкнись ты с ними, точно также перекосило бы. Ну а наивность, как я замечал, похожа на абрикосовый цвет по весне. Облетает при первом ветре.

Юань пожал плечами. Нельзя сказать, что он не верил Золотой Цикаде: тот уже не раз доказывал, что умеет держать слово и на него можно положиться. Готов ли был он, Юань, безоговорочно поверить Цзиньчану? Они, разумеется, во многом разнились, но уже то, что ему, бездомному нищему, предложили дружбу и верность, радовало, давало хоть какую-то опору в его теперь да то совсем уж неприкаянной жизни.

Юань кивнул.

— Хорошо.

Цзиньчан некоторое время молчал, опустив голову. Когда он поднял её, Юань с изумлением заметил слезу на ресницах Золотой Цикады. Однако заговорил тот спокойно и размеренно.

— До экзамена ещё день. Приведи в порядок оружие. Я запишу нас для участия в испытаниях. И помни: мы не должны привлекать внимание. Умаляй собственные достоинства, проявляй невежество и слабость, покажи страх и растерянность. Обнаружить себя можно лишь там, где на карте стоит всё.

— Стратагема «Прикинься безумным, сохраняя рассудок»?

— Да. К тому же, я ведь могу оказаться и неправ. А проиграть легче и проще тогда, когда ты внешне ни на что не притязал.

— А что разрешается брать с собой?

— Оружие и еду. Но, насколько я знаю от Чжао, никого перед входом не обыскивали. Испытание надо пройти за пять страж. Завтра в полдень мы войдем, вечером на закате должны выйти. Надо показать свои навыки в обращении с мечом, благородство и образованность. Но брат Чжао Наньцы не дошёл до последнего испытания, он на первом срезался.

— Ясно.

Наутро Цзиньчан записался на испытание и вернулся в общежитие подлинно удивлённый.

— Представь себе, на испытание к Ван Шанси записались только мы. И служка на меня посмотрел, как на сумасшедшего. В прошлом году было около тридцати человек. Два года назад около ста. Теперь ни одного.

Юань не удивился.

— Если из тридцати пришедших половина погибла, так чему удивляться?

В час Лошади они вышли их общежития. На площади, словно крылья драконов, развевались знамена, били барабаны. В этот день праздник науки затмевал даже блеск солнца и императорских одежд, и каждый кандидат, с сердцем, полным решимости, стремился вперед, ведомый жаждой признания. Сюй Хэйцзи, директор академии, стоя в центре возвышения, предназначенного для педагогов, восторженно витийствовал.

— Система государственных экзаменов в нашей Академии — это не просто ступень карьеры, но врата в бессмертие. Это горн, где отсекается руда посредственности, оставляя лишь искрящиеся самородки таланта. Мечи скрестятся сегодня в битвах сильнейших, а кисти проявят гениев!