Он думал о Лю Лэвэнь, о её глазах, о смехе, что эхом звенели в коридорах академии. Теперь эти звуки казались призраками, насмехающимися над его слабостью. Девушка, полная жизни, — она была как взрыв солнечного света в его сером застывшем мире, и Цзинсун воспылал неугасимой страстью к Лю Лэвэнь, племяннице могущественного фаворита императора.

Но страсть — не любовь. Любил ли он её? Он и сам не мог ответить. Или он всего-навсего жаждал обладания молодым телом, что оживляло и омолаживало его самого? Он знал, что Лю — пуста и глупа, и хладнокровно споив, овладел ею. Он внушил ей, что их отношения вполне допустимы между Учителем и ученицей. Но Лю предпочитала молодого красавца Исиня. И страсть Цзинсуна, распятая между жаждой и презрением, выросла в ядовитую ненависть.

Цзинсун молча следил за ними. За их смехом, за их разговорами, за тем, как Лю смотрела на Исиня, как она улыбалась ему. Каждый момент был оскорблением, каждый вздох — плевком в его душу. Он знал, что Исинь равнодушен к Лю, но тут узнал о планах канцлера и Чжао Гуйчжэня поженить их. В нём поселился страх разоблачения, который быстро затмил всё

И тогда он начал планировать смерть Лю Лэвэнь, медленно, как хищник, подбираясь к своей жертве, по- прежнему изображая учителя и покровителя. Он использовал свою осведомлённость о тайных тропах академии, о расположении охраны, чтобы совершить преступление. И убийство было совершено не в ярости, не в порыве, а в холодном расчёте, он должно было разом отвести от него все подозрения. Не вышло.

Кто бы знал, что жалкий мальчишка-мечник положит конец его столь хорошо продуманным планам?

Теперь его ждала смерть. Она казалась теперь логическим завершением цепи его ошибок. Он представлял, как его тело, когда-то полное энергии, сейчас тяжёлое и безжизненное, будет положено в холодную землю, как и тело его жертвы. И в этом было что-то успокаивающее. Покой, наконец.

Он смотрел на свои покрытые сетью вен ладони, одна из которых была изувечена. В них отражались не только годы, но и вся его жизнь, истерзанная противоречиями и жаждой силы и любви, которые он так и не смог обрести. Он ждал смерти не с отчаянием, а с равнодушием, достойным того, кто равнодушно совершил безжалостные преступления, и теперь должен был умереть за них. Он ждал не конца, а небытия, пустоты, окончания пути. И эта пустота теперь казалась не таким уж страшным концом.

Дописывать ли дальше или хватит?

_______________________________________

[1] Час Свиньи — между 21:00 и 23:00

Обменяй одну вещь на другую того же рода,

но разной ценности, и получи большую выгоду.

Вернувшись в резиденцию Ван Шанси, Цзиньчан сообщил Бяньфу, что теперь деньги Чжао Гуйчжэня принадлежат им по праву. Они честно заработаны. Дом они купят в ближайшее время в Восточной части города, и он, Бяньфу, вполне может теперь жениться на Лисинь.

— Но эти деньги заработал ты!

— Это не важно, я всего лишь отплатил тебе. Ведь ты сделал меня единственным наследником моей семейки. Кроме того, именно мой братец Цзиньжо устроил пожар в вашем доме и лишил тебя имущества. Я должен компенсировать это. Только баоцан будет принадлежать нам обоим. Я, кстати, понял, почему он показал полную картину только, когда мы медитировали вместе. «Небытие таит в себе бытие, а жизнь — источник смерти. Ты в пустоте ищи зародыш тверди, но помни: твердь чревата пустотой. Тогда поймёшь, что свет родится во мраке, а звук — в молчании, посмотри на мир через пылающий жемчуг, отринь мир страстей и суеты, и познай Истину…» Только когда мы подлинно пытались постичь истину и остановить зло, баоцан ответил нам…

Бяньфу задумался.

— Но я думал, что мы с тобой… никогда не расстанемся, всегда будем жить рядом. Мы же братья. Я люблю и ценю тебя. Ты честен и верен, как и обещал…

Цзиньчан смутился.

— Я старался быть честным с тобой, но всё же один раз безбожно соврал тебе…

— Так значит… мы не родня? — у Бяньфу вытянулось лицо.

— Родня.

— Наш предок вовсе не Пэй Минь?

— Пэй Минь.

— Так что же тогда неправда?

— Я сказал тебе, что родился в год Огненной Лошади…

— А это не так?

— Так. Я родился в Год Огненной Лошади, в восьмой месяц…

— И я тоже.

— Да, но ты родился за день до полнолуния, а я сказал тебе, что появился на свет за три дня до него. Это неправда. Я появился на свет в пятнадцатую луну восьмого месяца, в День Середины осени.

— И что? — удивился Бяньфу.

Сказанное вначале показалось ему совершенно неважным пустяком. Какая разница, когда родился Цзиньчан? Но потом до него медленно дошло.

— Так значит ты — мой младший брат? Ты — младше меня? Я старше тебя на целый день?

— Забудь об этом, Бяньфу. Я был и буду твоим старшим братом. То, что я сказал, останется между нами.

Бяньфу пожал плечами. Он давно признал Цзиньчана старшим, и его признание ничего не изменило, однако всё это было как-то странно. Так надуть его… Это надо же…

— Ладно, — махнул он рукой, — Но что будешь делать ты? Ты не ухаживаешь за Ши, и она держится так отстранено. Ты присмотрел другую девушку?

— Если я посватаюсь к её отцу, он согласится, но сама Ши такого не потерпит.

— И что тогда?

Цзиньчан только махнул рукой.

— Время покажет, младший.

Через пару часов, наутро после заключения под стражу декана-убийцы Линя Цзинсуна, академия Гоцзысюэ только об этом и говорила. Шепотки, переходящие в громкие споры, заполонили коридоры и аудитории. Студенты, преподаватели — все были ошеломлены и взволнованы. Линь Цзинсун, столп учёности и образец добродетели, оказался хладнокровным убийцей?

Особенно тяжело переживали новость те, кто работали с деканом. Его секретари и ассистенты отказывались верить в случившееся. Они вспоминали его мудрые советы, его спокойствие и рассудительность. Как человек, казавшийся воплощением справедливости и благородства, мог совершить такое чудовищное злодеяние?

Впрочем, были и те, кто ничуть не удивлялся. Они припоминали странные взгляды декана, его умение перетолковать любую фразу так, как нужно в данный момент, доказать взаимоисключающие друг друга постулаты. Слухи о его скользких странностях ходили давно, но никто не придавал им особого значения. Теперь же, в свете последних событий, всё это стало понятным.

Директор Сюй Хэйцзи вообще предпочитал не высовываться из кабинета. Ему необходимо было срочно найти замену Линь Цзинсуну, но кто мог занять его место? Кто мог восстановить пошатнувшееся доверие к академии и вернуть ей прежнюю репутацию? Эти вопросы терзали умы директора и деканов древнего уважаемого учебного заведения.

Но не всех. Ван Шанси, хоть и сочувствовал на словах директору, на самом деле не был особо взволнован. Его распирала гордость за своего ученика, оказавшегося умнее целой следственной палаты Ханьлинь, к тому же он получил возможность сколько угодно потешаться над дружком Цзянь Цзуном, ничего не смыслящим в людях и не видевшего убийцу под самым своим носом.

Мечник Лао Гуан решил не подавать прошение об отставке. Его ученики провели поминальные службы по своему другу Му Чжанкэ, чей дух теперь был отомщен, а имя обелено.

Начальник стражи Ло Чжоу не пропускал ни единого судебного заседания, пока разбирали дело преступного декана Линя Цзинсуна. Он надеялся понять и выследить, как рождается преступный умысел в голове человека, и как этот умысел подавляет и интеллект, и волю.

Красавица Чжэнь Чанлэ вскоре вернулась в академию и первым делом ринулась к Фэну Цзиньчану. Поняв из разговора с ним, что всё это время ходила по краю бездны, она побледнела и надолго уединилась в своих покоях. А вскоре и вовсе уехала, согласившись на брак с женихом: стены академии, в которых ей поминутно слышались голоса Лю Лэвэнь и Сюань Янцин, слишком угнетали её.

Бяньфу не принимал участия в обсуждении минувших событий, но покупал дорогие безделушки для Лисинь, не забывая каждый день печь для нее новые пирожки. Лисинь, которая давно присмотрела себе этого честного и милого парня, далекого от интриг и «ивовых домов», благосклонно принимала подарки.