Однако очевидно: если бы замысел убийцы осуществился, Лю Лэвэнь была бы удушена, а виновным объявлен победитель турнира, на него повесили бы и совращение девицы. И едва ли он смог бы доказать свою невиновность. Убийца остался бы в стороне, и его никто никогда не смог бы ни в чём обвинить.

Однако и тут преступник оказался излишне самонадеян и просчитался. Он оказался изувеченным и вынужденным прятаться. За что он убил Сюань Янцин? Не потому ли, что Лю проболталась Сюань о чём-то, а та сказанула что-то при убийце? Тут оставалось лишь гадать. Исинь тоже, похоже, пришёл к себе не вовремя и увидел что-то ненужное. А глупенького Му Чжанкэ сделали козлом отпущения.

Но этой истории не суждено завершиться так, как хотел убийца. Его образ жизни не может не измениться: ему теперь не до веселых сборищ и театральных постановок, даже со старыми друзьями не посидишь…

Он теперь носит, и всегда обречён носить клеймо позора — отсечённый мизинец, изувеченную руку. Пока ему удаётся прятать её, но шило в мешке долго не утаишь. Рукава халата скрывают уродство, но каждый раз, когда ему приходилось поднимать кубок вина или брать в руки кисть, он не может не чувствовать свою ущербность…

Что? Внезапно, прозрачный луч пронзил мутный хаос. В тишине, нарушаемой лишь едва слышным шелестом бамбука за окном, перед Цзиньчаном, как нарисованный тушью пейзаж, открылась истина. Цзиньчан вдохнул аромат благовоний, почувствовал вкус вина, и мутное головокружение.

Цзиньчан, сидя за столом, заваленным кистями и свитками, ощутил, как ветер ночи проносится сквозь его мысли. В воздухе закружились рукава, вышитые золотом, платья девушек, коробки с гримом, отливавшие яшмой и опалом, алые веера замелькали, словно бабочки на ветру. Свитки стихов, пахнущие ладаном, взмывали в потолок, кружась в танце. Каждый иероглиф, каждая краска, каждая цветочная пылинка, оживая, танцевали на ветру.

Цзиньчан вскочил и, распахнув дверь, выскочил во двор. Гости уже доели пирожки и допили всё вино, и собирались уходить. Бяньфу провожал их.

Цзиньчан ринулся к Ван Шанси.

— Стойте! Я знаю, кто убил девушек, Исиня и Му Чжанкэ!

Удар, нанесённый наудачу,

позволяет выяснить истинное положение дел.

Обдумай последствия —

и приступай к решительным действиям

Цзянь Цзун бросил на Цзиньчана пьяный недоверчивый взгляд, но Лао Гуан и Ван Шанси, умевшие пить и потому почти трезвые, сразу обернулись к нему. Бяньфу тоже вперил в него внимательный разумный взгляд, а Ло Чжоу сжал руки в кулаки.

— Убийца — Линь Цзинсун.

Воцарилось молчание. Цзянь на глазах протрезвел и повернулся к Ван Шанси.

— Что? Что он несёт, Шанси?

Ло Чжоу напрягся и тихо повторил с вопросительной интонацией.

— Линь Цзинсун?

Бяньфу, невежливо игнорируя старших, спросил.

— Как ты понял это?

— Рукава! Чжэнь Чанлэ рассказала, что профессор Линь Цзинсун похвалил Сюань Янцин за стихи о рукавах! Мне эти рукава, как ты помнишь, неделю покоя не давали! Почему он заговорил о рукавах? Не потому ли, что Сюань Янцин, которая, по свидетельству Мао Лисинь, была помешана на моде, заметила, что профессор Линь … неожиданно стал носить длинные рукава? Он, разумеется, тут же перевёл разговор на поэтические образы, но разговор-то должен был с чего-то начаться! И на Чжэнь Чанлэ он покушался именно потому, что полагал, что она запомнила вопрос Янцин о его рукавах!

Все замерли. Ван Шанси тупо смотрел себе под ноги и не спешил сказать что-то. Что скрывать, он был весьма высокого мнения о своих нынешних учениках, и знал, что Золотая Цикада — юнец куда как неглупый.

— Ты хочешь сказать, что длинными рукавами он решил… скрыть увечье? — спросил Ло Чжоу

— Да, разумеется, а Янцин неосторожно спросила его, что это за новая мода такая, и тем подписала себе смертный приговор.

Заговорил Цзянь Цзун.

— Нелепость, я знаю его двадцать лет и никогда не поверю…

— Цзянь, умолкни, — резко рыкнув, перебил Ван Шанси. — Никто от тебя никакой веры не требует. Если на руке Линя все пальцы в наличии, к нему вопросов не будет. Если же нет… — Ван Шанси сжал кулаки. — Ударим по траве и поглядим, что сделает змея.

Лао Гуан, порядком пьяный, тёр виски и пожирал взглядом Цзиньчана. Мальчишка не шутит? Но как?

— Ты… хочешь сказать, что Линь Цзинсун… сам убил трёх своих студентов?

— И вашего ученика Му Чжанкэ тоже, — кивнул Цзиньчан.

— Но зачем? — оторопело вскричал Лао.

Цзиньчан закусил губу. Он обещал Чжао Гуйчжэню не разглашать сведений, порочащих его племянницу, и не собирался нарушать слово.

— Давайте сперва задержим этого человека и убедимся в моей правоте. А потом расспросите его сами. Меня же сейчас интересует только один вопрос: почему этот человек после убийств в академии сторонится друзей и носит длинные рукава? Когда ответите, тогда и поговорим.

— Да я не верю… — снова хмыкнул Цзянь, — у него просто горе…

— А я верю, — хмыкнул Ло Чжоу. — Мы с ребятами всех студентов по спискам факультетов перебрали, всем руки осмотрели, возле каждой фамилии птичку поставили. Руки у всех в порядке. Я и своих ребят всех прошерстил, и весь персонал академии проверил. Кроме деканата. Но Ван Шанси и директор вне подозрений. Сегодня я на твои руки пялился, Цзянь. Завтра собирался на лекцию Цзинсуна прийти…

— Чего? — Цзянь Цзун тяжело сглотнул. — Ты меня подозревал?

— Уже нет, — успокоил его Ло Чжоу. — Ты правой рукой из чайника вино наливал в чашу, и левой её поднял и в глотку опрокинул. Мизинцы у тебя на месте. Ты вне подозрений. Эй, Бяньфу! Принеси чайник вина. Пойдем к Линю Цзинсуну, и пусть тоже выпьет с нами.

— И ты мог подумать, что я способен на убийство?

— Да какая разница, что я думал? — пробурчал Ло Чжоу.

Лао Гуан никак не мог осмыслить внезапную перемену. Он только что считал себя виноватым. Его ученик убил трёх учеников Цзинсуна. А оказывается, смерть всех трех учеников и его собственного — была делом рук Цзинсуна? Эта мысль подобна змее, обвившейся вокруг его сердца, медленно сжимающей и отравляющей его разум. Ярость, стыд, и горькое разочарование смешались в отвратительную смесь, грозя свести его с ума. Собрав остатки самообладания, Лао Гуан поднялся. Движения его были медленны и мучительны, как будто что-то с силой давило на его плечи. Он должен был отомстить. Не только за своих учеников, но и за свою поруганную честь. Цзинсун заплатит за свою подлость. Но тут он почувствовал, что едва держится на ногах.

Ван Шанси взял командование в свои руки.

— Уже вторая стража. Час Свиньи[1]. Пошли к Сюй Хэйцзи. Расскажем ему всё, и пусть решает. Бо, ты остаёшься за старшего, отведи Лао домой и возвращайся.

Дорога в резиденцию директора не заняла много времени. Ван Шанси возглавлял шествие, за ним шли постоянно переругивавшиеся Цзянь Цзун и Ло Чжоу, который, однако, встретив своего подручного, не забыл приказать стражникам окружить резиденцию Линя Цзинсуна, а замыкали шествие Цзиньчан с Бяньфу.

Директора, немало удивленного поздним визитом, они застали за бумагами в кабинете.

— Мы подозреваем, что убийца — твой дружок Линь Цзинсун, декан словесников. — сообщил ему Ван Шанси.

Сюй Хэйцзи оторопел и замер столбом. Что? Убийца — его друг Линь Цзинсун? Его собственный друг чуть не подставил его и всю академию? Он совершил четыре убийства? Но как?

Цзиньчан рассказал о сути своих подозрений.

Директор оперся на стол, чувствуя, как подкашиваются ноги. Линь Цзинсун, с его тихим нравом и любовью к каллиграфии, убийца? Это казалось абсурдом, кошмарным сном, от которого хотелось немедленно проснуться. В голове роились мысли, обрывки воспоминаний о совместных годах, о беседах за чашкой чая, о взаимной поддержке в трудные времена. Неужели все это было ложью? Маской, скрывающей чудовище?