Вопросы обрушивались на него один за другим, требуя ответа, который он не мог найти. Четыре жизни оборваны, четыре семьи оплакивают утрату. И если Линь Цзинсун действительно виновен, то как он мог так долго скрываться? Неужели он сам, Сюй Хэйцзи, настолько ослеп, что не видел очевидного? Или же Линь Цзинсун был гением манипуляции, способным обмануть даже самого проницательного наблюдателя?

Директор закрыл глаза, пытаясь унять дрожь. Он должен сохранять спокойствие, ради академии, ради памяти тех, кто пал жертвой этого кошмара. Он должен разобраться в этой чудовищной ситуации, найти истину, какой бы горькой она ни была.

Но как это сделать, когда мир вокруг рушится, а самый близкий друг оказывается предателем?

— Но зачем ему это?

Цзиньчан снова предложил навестить Линь Цзинсуна.

— Об этом лучше спросить у него самого. Господин Ван, не упустите его. Бяньфу, будь начеку. Ло, не допустите, чтобы он сбежал.

— Мои люди уже там. Ему не уйти.

Когда директор академии и деканы подошли к двери Цзинсуна, в окнах ещё горел свет. И услышав шум за окном, Цзинсун понял, что это конец. Он, убийца, раскрыт. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая похоронный марш его надеждам. Несколько лет он выдавал себя за скромного ученого, укрывшись в стенах престижной академии? Но прошлое настигло его, словно тень, тянущаяся сквозь время и пространство.

Он взглянул на меч, лежащий на столе. Клинок, отполированный до зеркального блеска, был его верным спутником. Теперь этот меч должен был стать орудием его последней защиты. Линь Цзинсун медленно поднялся, ощущая, как усталость сковывает его движения. В голове промелькнули воспоминания о тех, кого он лишил жизни. Лица, имена, обстоятельства — все смешалось в один темный водоворот. Он не испытывал раскаяния, лишь сожаление о том, что не смог довести задуманное до конца.

Дверь распахнулась с треском, впуская в комнату директора и деканов. Их лица были исполнены гнева и презрения. Цзинсун встретил их взгляд холодной усмешкой, прижимая к груди короткий меч.

Цзиньчан не знал, стоит ли дать убийце уйти, но Бяньфу не раздумывал ни минуты. Его клинок сверкнул, ударил по рукояти меча убийцы, и тот со звоном отлетел в сторону. Убийца, казалось, опешил от неожиданности. Бяньфу не собирался давать ему времени на размышления. Он обрушил на него град ударов, тесня к краю шкафа. Убийца отбивался отчаянно, но было видно, что он теряет силы. Его движения становились все более хаотичными, а защита — слабее. Наконец Бяньфу приставил меч к шее Линя Цзинсуна.

Цзиньчан наблюдал за боем с противоречивыми чувствами. С одной стороны, он должен был быть благодарен Бяньфу за быстроту и ловкость. И ему хотелось понять мотивы убийцы, узнать, насколько он был прав. С другой — он боялся, что во время допросов может всплыть слишком многое.

Неожиданно вперёд протиснулся Цзянь Цзун и, схватив Цзинсуна за левое запястье, отвернул полу рукава и молча несколько минут озирал искалеченную руку Линя.

— Так это всё-таки ты? Ты убийца? — теперь, когда сомнений в правоте мальчишки Цзиньчана не оставалось, потрясение Цзяня проступило злостью. — Что ты за тварь?

Цзинсун попытался вырваться, но хватка Цзянь Цзуна была мертвой. Он лишь презрительно скривился, глядя на обезображенную руку.

— Зачем ты убил троих студентов? Что сделали тебе Лю Лэвэнь и Сюань Янцин? Зачем ты убил своего ученика Исиня Ченя?

Но убийца-декан молчал, только ухмыляясь. Его лицо, обычно добродушное и располагающее, исказилось в зловещей гримасе. Свет факелов играл на его морщинах, превращая их в глубокие борозды, словно высеченные самой смертью.

Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня и тяжелым дыханием стражников, оцепивших внутренний двор Академии. Они стояли, словно каменные изваяния, взирающие на разворачивающуюся драму. Никто не осмеливался прервать это жуткое молчание.

Вопрос повис в воздухе, словно проклятие. Три невинные жизни, оборванные рукой, которая должна была их направлять и оберегать. За что? Что могло толкнуть ученого мужа, столпа знаний и добродетели, на такое чудовищное преступление?

Декан продолжал молчать, его глаза, обычно полные мудрости и сострадания, сейчас горели холодным, нечеловеческим огнем. Ухмылка на его лице становилась всё шире, словно он наслаждался ужасом и смятением, царящими вокруг. Он был загадкой, чудовищем в человеческом обличии, чьи мотивы были погребены глубоко в пучине безумия.

Директор почувствовал, что его голова идет кругом, но его вернул к реальности голос Цзиньчана.

— Директор, я думаю, надо немедленно послать за Чжао Гуйчжэнем, он знает куда больше остальных, и его люди, а также люди канцлера Ли Дэю легко получат ответы на свои вопросы.

Лицо убийцы исказилось страхом и злобой. Да, эти люди умели пытать… Они знали, как сломить волю, как выжать признание из самых стойких. Он слышал шепот о комнате теней, где крики жертв тонули в стенах, а палачи оставались бесстрастными, словно каменные изваяния. Убийца окинул взглядом свою комнату и задрожал. Он был готов к смерти, но не к боли. Мысль о том, что его тело изуродуют, а разум сломают, вселяла ужас, куда больший, чем сама смерть.

Он попытался собраться с мыслями, но разум затуманился от страха. Единственным желанием было — чтобы все это поскорее закончилось. Он готов был рассказать всё, лишь бы избежать пыток. Лишь бы не оказаться в руках Чжао Гуйчжэня и людей канцлера Ли Дэю. Он знал, что они не остановятся ни перед чем, чтобы добиться своего. И он был уверен, что сломается. Сломается, как и многие до него.

— Тварь… я не успел расправиться с тобой, — прошипел Линь Цзинсун.

— Да не ври ты… Тебе вовсе не времени не хватило, а смелости, — пренебрежительно рассмеялся Золотая Цикада.

…Чжао Гуйчжэнь и канцлер Ли Дэю, узнав о поимке убийцы их племянницы и племянника, появились в академии еще до рассвета. Лица обоих горели злобой.

Канцлер, обычно сдержанный и расчетливый, сейчас казался воплощением гнева. Его тонкие губы были плотно сжаты, а в глазах сверкали молнии. Чжао Гуйчжэнь, напротив, казался мертвенно бледным, но в этой бледности сквозила не меньшая ярость.

Они ворвались в зал дознания, где под стражей держали убийцу. Стража, застигнутая врасплох столь ранним визитом высокопоставленных особ, испуганно вытянулась, в их глазах читалось замешательство. Канцлер, не обращая на них внимания, прошел вперед, Чжао Гуйчжэнь, стараясь не отставать, следовал за ним по пятам.

У стены, закованный в цепи, сидел Линь Цзинсун. Его лицо было скрыто под спутанными волосами. Он казался сломленным и измученным, но в его глазах, когда он поднял голову, вспыхнул слабый огонек. Канцлер остановился перед ним, возвышаясь, как скала. Чжао Гуйчжэнь замер рядом, не отрывая взгляда от пленника. Потом оглянулся.

Цзиньчан, стоявший у стены, поняв, что тот ищет его, сразу приблизился.

— Ты убежден, что это он?

Цзиньчан без слов протянул ему небольшую пудреницу. Там в меду лежали пожелтевший мизинец и ноготь безымянного пальца.

— Сравните сами, господин Чжао.

Чжао Гуйчжэнь мельком бросив взгляд на мизинец, наклонился и поднял левую руку убийцы. Молча кивнул и злобно скрипнул зубами..

— Кто-то знает о том, что я тебе сказал?

— Нет. Это помогло мне в расследовании, но я никому ничего не говорил. При этом мотива преступника я до конца не понял. Это придётся выяснить вам.

— По-твоему, это он совратил её? — тихо спросил Чжао.

— Думаю, да, но потом она влюбилась с Исиня. Это он мог пережить, но скандал убил бы его.

Люди Чжао и вправду умели выколачивать все нужные сведения. Через час Чжао знал всё. Он ушел, кивнув напоследок Цзиньчану.

…В затхлом подвале, пропитанном запахом старой бумаги и плесени, изувеченный пытками, Линь Цзинсун выглядел куда старше. Свет от единственного окна усугублял его морщины, теперь казавшиеся ещё более глубокими, очерченными не только временем, но и ужасом. Его сердце билось, но не страхом перед смертью. В груди пульсировал холодный комок. Покаяние? Печаль по утраченной молодости? Или глубокое, тягучее осознание пустоты?