Хуан признал, что шкуры прекрасны, но давал за них по восемьсот лянов за штуку. Цзиньчан категорически не соглашался. Во-первых, шкуры без повреждений, ибо обоим волкам он умело пропорол животы по линии разреза шкур. Во-вторых, это матерые семилетки и шкуры огромны, ну а в-третьих, это не просто волчьи шкуры, это шкуры волков из Непроходимого Подземелья, что сразу делает их историческим раритетом и поднимает их цену по крайней мере вдвое.

Хуан тоже был не лыком шит. Он признал, что шкуры хороши и нигде не повреждены, и соглашался набросить по двести лянов на каждую. Но что касается редкости и исторической ценности шкур, то, увы, на шкурах не написано, что они из подземелья.

Цзиньчан предложил Хуану присмотреться: на шкурах волков, обитающий в потемках подземелья, есть особый серебристый оттенок, и подшерсток куда лучше, чем у обычных волков. Хуан мрачно согласился заплатить за обе шкуры две тысячи двести лянов, но твердо сказал, что больше не даст.

Цзиньчан нехотя согласился, кляня себя под нос, что отдал отличный товар за бесценок, пересчитал монеты и повел Юаня в ближайшую таверну подкрепиться. Они заказали пару жареных куриц и море закусок.

— Ну что, братец, — Цзиньчан с волчьим аппетитом укусил курицу за золотистую ножку, — ещё вчера вечером ты думал, что тебе придётся устроиться стражником или охранником на пыльный склад или в судебную контору, а сегодня ты — личный ученик великого Чанъаньского тигра в Гоцзысюэ.

Бяньфу кивнул.

— Чудеса! Поверить не могу! И ведь как всё легко удалось!

— Однако я заметил, что Ван Шанси был совсем не рад нам. Ему не нужны ученики. Если бы он мог послать нас к чертям — послал бы, однако толпа не спускала с него глаз, и потерять лицо он не мог. Поэтому согласился. Дальнейшее будет зависеть от его благородства. Но он попробует отыграться на нас.

— Мне он показался всё же приличным человеком, правда, не очень-то счастливым…

Цзиньчан пожал плечами.

— А мне он показался человеком с головой, но излишне прямолинейным. Однако если у него есть чувство юмора, я найду с ним общий язык.

— А скажи, почему тот шарик в подземелье отпугнул от меня призраков?

— Не знаю, я ещё не изучил его до конца. Не могу постичь ни его природы, ни сути, но в нём подлинно есть что-то необычное. Во всяком случае, странно то, что мои братья оказались правы: баоцан и вправду помог нам поступить сюда…

К себе в новое помещение они вернулись в потёмках. Пыли в комнатах больше не было, полы чисто вымыты, ширмы сверкали, петли, смазанные маслом, перестали скрипеть, курильницы струили чистый дух ладана. Оба они искупались в озере и еле добрались до кроватей, как забылись сном.

Наутро оказалось, что их учитель не ночевал дома: как оказалось, он отмечал окончание экзаменов с деканами и, упившись, остался во внутренних покоях Сюя Хэйцзи. Узнав об этом от оруженосца Ван Шанси Бо Миньюня, Цзиньчан и Бяньфу некоторое время обсуждали вопрос, не сходить ли за учителем и не доставить ли его домой?

— Но если он вчера напился, надо достать из погреба вино и поджарить свежие пирожки с мясом ему на завтрак. Мой дядя всегда так с похмелья делал, — сказал Бяньфу.

Бо подтвердил, что его хозяин и вправду любит пирожки со свининой и хранит сычуанское вино в погребе под кухней. И тогда Бяньфу притащил вок[1], быстро замесил тесто и измельчил мясо, а Цзиньчан приволок вино из подвала и начал снимать с веревки их халаты, кои они вчера прополоскали в озере.

И тут раздался удар по воротам. Они распахнулись, пропуская отнюдь не хозяина дома, а грузного здоровяка, в котором все тут же узнали Гэ Чжэня. Придя в себя только на рассвете, начальник охраны узнал, что его одолели две козявки, которые умудрились к тому же пройти Подземелье и стать учениками Вана Шанси. Сейчас он буквально кипел гневом, решив разобраться в случившемся, а увидев на дворе Ван Шанси самих наглых букашек, не раздумывая, ринулся на них.

Ему просто не повезло. В этот момент в воротах показался и Ван Шанси, основательно страдавший с похмелья. Бяньфу же как раз вынимал из котла шумовкой последний пирожок, а Цзиньчан сворачивал веревку на локте. Увидев врага, оба просто растерялись, в результате чего Цзиньчан нервно швырнул в бегущего на него воина веревку с деревянным креплением на конце, которая, описав в воздухе дугу, закрутилась вокруг торса Гэ Чжэня, а Бяньфу резко отпихнул от себя ногой вок с раскаленным маслом, взлетевший в воздух и накрывший связанного охранника с головой.

Раздался рев бешеного тигра, изданный Гэ Чжэнем, тяжёлое словцо потрясённого Ван Шанси и почтительное приветствие Цзиньчана, увидевшего за спиной вопящего от боли охранника своего учителя. Рев, ругань и приветствие слились в нерасчленимый звук, над которым прозвенел голос Бяньфу.

— Дорогой учитель, с добрым утром! Не хотите ли отведать горяченьких пирожков?

— И сычуанского винца! — Цзиньчан подхватил жбан вина и налил чарку учителю.

Потом оба, дробной рысью проскочив по двору мимо орущего Гэ, поднесли Ван Шанси винца с пирожками. Ван тупо замер посреди двора. То, что он сейчас видел, снова поразило. Эти двое опять действовали так, словно годами репетировали этот номер, между тем было совершенно очевидно, что произошло всё абсолютно спонтанно. Никто из них не знал, что Гэ Чжэнь завалит к ним во двор. Никто не мог предвидеть, что он набросится на них, и никто не мог заранее предугадать, что под ногой одного окажется котелок с раскаленным маслом, а в руках у другого — бельевая веревка.

Гэ Чжэнь наконец сбросил с головы чан, но продолжал орать, растирая масло по красной морде, которая пошла волдырями. Ван Шанси задумчиво взял у Цзиньчана чарку и осушил её, закусив сочным пирожком, что пришлось как нельзя кстати, ибо голова Шанси мучительно болела с похмелья.

— Ещё чарочку, учитель? — Цзиньчан был сама любезность.

Ван Шанси кивнул.

— Пожалуй. А ты, — обернулся он к Гэ Чжэню, — уймись. Нечего тут орать! Чего тебе здесь надо? Вон отсюда! — крики охранника просто раздражали его, били по вискам. Хотелось тишины и покоя.

Ослушаться прямого приказа декана факультета боевых искусств начальник охраны не мог, и, бормоча сквозь зубы проклятия, ретировался со двора. Когда Гэ Чжэнь исчез, Ван огляделся. Ребятишки явно не тратили время даром: павильон сиял чистотой, двор выметен, пирожки нажарены, вино под рукой. И Гэ Чжэню по голове от них прилетело.

Ван Шанси выпил вторую чарку и покачал головой. В глазах его просветлело. Шустрые ребятишки, ох, шустрые. Но шустрость — свойство непредсказуемое. Он снова вспомнил ненавистного Хуан Тяня. Хитрая мартышка…

— Вы случайно родились не в год Обезьяны? — подозрительно спросил он.

После предательства ученика Хуана Ван Шанси ненавидел родившихся в год Обезьяны. Преданность, которую он ценил превыше золота, рассыпалась тогда в горькую пыль разочарования. Лица людей казались ему теперь масками коварства, их смех — скрежетом ржавого железа. Он помнил слова старого гадателя: «Обезьяна хитра, как лисица, и коварна, как скорпион. Держись от неё подальше…»

Ван Шанси пренебрёг тогда этим предостережением, а потом горько расплачивался за свою наивность. Он поклялся, что ни одному ученику больше не будет доверять, и его недоверие и подозрительность стали его единственной защитой от мерещившегося повсюду предательства.

Два нахала переглянулись.

— Нет, учитель, мы оба родились в год Огненной Лошади.

— Огненной Лошади? — удивился Ван Шанси.

«На колеснице огненных коней, воин, поднимешься до небес!», — невольно вспомнилось ему. Не об этих ли юнцах говорил Су Луань? Неужели они и есть его удача?

_________________________________

[1] Чан для жарки во фритюре.

Даже малейшую слабость противника непременно используй.

Даже малейшую выгоду ни в коем случае не упускай.