Золотая Цикада осторожно поставил тележку в угол грота, вернулся к костру и начал собираться, натягивая кожаные сапоги, а Юань подошёл к своему ложу. Внизу под ним он увидел свой измятый плащ, меч и дорожную суму. Поколебавшись, открыл её. Туда явно никто не заглядывал. Кроме заплесневелых овощей и лепешки с кунжутным семенем, там лежало и то, что стало причиной его беды. Юань вынул шкатулку из красной яшмы и подошёл к костру. Шкатулка умещалась на ладони, не имела ни ручек, ни отверстия для ключа, и только наверху было вырезано круглое углубление в камне.

— О, это она и есть? — спросил из-за его спины Цзиньчан.

Юань молча кивнул. Его душили слёзы. Грудь начала сотрясаться от рыданий. И из-за этой безделушки он лишился семьи и дома? Всех родных и близких? Бяньфу охватило сумасшедшее желание грохнуть о стену проклятую шкатулку, растоптать в прах, уничтожить!

Но Золотая Цикада уже подсел рядом и, не спрашивая позволения, взял из обессиленных рук Юаня шкатулку. Повертел в руках и хмыкнул. Потом снял с пояса семейную печать рода Фэн, и Юань сквозь слёзы увидел, как печать идеально подошла к отверстию на крышке. Механизм тихо щелкнул, и, будто скользя клинком по камню, крышка распахнулась.

— Вот тебе и на…

В двух полукруглых отверстиях на дне шкатулки покоились две красноватые пилюли-жемчужины, на поверхности которых прожилками проступали и переливались пурпурные, розовые и белые оттенки. Золотая Цикада потрясенно хмыкнул и тут же извлек сбоку шкатулки небольшой кусок бамбука с вязью странных букв. Юань заглянул в них и ничего не понял, а Золотая Цикада, продолжая пялиться в текст, неожиданно резко спросил Юаня:

— Откуда эта вещь в вашей семье?

И без того расстроенному Юаню померещилось в этом вопросе что-то оскорбительное, точно его предков подозревали в воровстве, и он зло отчеканил.

— Считаешь нас ворами? — его трясло от несправедливого обвинения.

Золотая Цикада лениво покачал головой.

— Ворами? С чего бы? Я хорошо знаю таких, как ты. Любимый сынок, любимый племянник, любимый братик. Такие растут в холе и заботе, они всегда верят в закон и честь, они и сами честны и правдивы. Но наивны, как дети, ибо просто не привыкли ни о чём задумываться, и лишь когда жизнь ударит их наотмашь, мозги у них в головах начинают шевелиться. Так откуда у вас этот баоцан?

— Шкатулка входила в приданое матери Цай Минжу, она получила её от своей матери Су Мэйци, которая говорила, что ей она досталась от её матери Пэн Жанхуа, а та получила её от своей матери — Фэн Ши Юн из округа Фубин. Ничего мы не крали! — Юаня сотрясало от злости и обиды.

— Что? Ты не шутишь? Фэн Ши Юн из Фубина? — Цзиньчан неожиданно расхохотался. — О, Небо! Я-то думал, что избавился от всех братьев, а ты послало мне ещё одного? Как это может быть? Фэн Ши Юн из Фубина — моя вай-цзен-цзуму, мать моей прабабки. Ты — мой брат в пятом колене!

— Что? — Юань так растерялся, что перестал и злиться.

— У моей прапрабабки Фэн Ши Юн было две дочери, Жанхуа и Ланхуа, Ланхуа вышла за Цяна Ваньшоу, а Жанхуа за Су Ланпао, у Ланхуа был сын Цзиньлун, мой дед, а Жанхуа родила дочь Су Мэйци. Дальше был мятеж Ань Лушаня, род Су бежал в Гуанчжоу, и их след потерялся.

Юань потрясённо умолк. Да, его прабабка имела сестру Ланхуа. Он видел их портреты в доме. Так значит, местный род Фэн из Учжоу — его родня? Не может быть! В глазах его потемнело.

Золотая Цикада меж тем продолжал как не в чём ни бывало.

— Однако, это всё странно. Мои предки никогда не разделяли буддийские идеи. Все носились с даосской премудростью и бессмертием. Откуда же эта реликвия могла попасть в семью? Тут сказано, что эти камни приблизят тебя к Истине. Но что-то, а Истина моих родичей никогда не интересовала.

— Ты понял, что тут написано? — изумился Юань. — Можешь прочитать?

— Конечно, это санскрит. Тут сказано: «Небытие таит в себе бытие, а жизнь — источник смерти. Ты в пустоте ищи зародыш тверди, но помни: твердь чревата пустотой. Тогда поймёшь, что свет родится во мраке, а звук — в молчании, посмотри на мир через пылающий жемчуг, отринь мир страстей и суеты и познай Истину…»

— Что за нелепость?

Золотая Цикада покачал головой.

— Нет, смысл тут есть. «Пылающая жемчужина» это просто поэтический образ, он означает чистоту намерений и сердце Будды, высшую мудрость, по сути — то же даосское Дао. Тут сказано, что это «глаза Будды», которые помогут познать истину. Но это вовсе не жемчуг. Судя по весу, это шары из киновари или «драконьей крови». Согласно легенде, древние драконы дрались за первенство, теряя кровь, застывшую на камнях. Это известное сырье алхимиков, панацея знахарей, камни для украшений. И чертовски опасная вещь.

— Опасная? Но почему?

Цзиньчан усмехнулся.

— Хоть она считается у даосов символом бессмертия, те, кто работают с киноварью, хиреют на глазах. Но тут опасность не только в самом минерале, но и в обещанном познании. Когда-то в детстве я видел тигра. Нарисованного на створке ширмы. Я считал, что знаю, каков тигр. Потом увидел настоящего тигра. Убитого, принесённого в дом братьями и отцом. И понял, что не знал тигра. А потом столкнулся с тигром в горах. И в третий раз понял, что ничего не знал о тигре, пока не увидел лунную желтизну злобных глаз, остроту оскаленных клыков и не ощутил смрадный запах из его глотки. Степени постижения очень разнятся…

— Ты столкнулся с тигром? И чем это кончилось? — перебил Юань.

Он просто не мог поверить, что Золотая Цикада мог выйти победителей из такой схватки.

— Чем кончилось? — ухмыльнулся Цзиньчан, пожав плечами. — А чем это могло кончиться? Разодрал он меня в клочья и сожрал, разумеется.

Явная издёвка, прозвучавшая в голосе Золотой Цикады, снова обидела Юаня, хоть он тут же осознал, вопрос его, конечно, был глупым. Коли Цзиньчан сидел перед ним, то понятно, что как-то спасся.

Тот же уже поднялся на ноги.

— Но само по себе познание — штука очень болезненная, приятель, точнее, дорогой братец. Вот я только что осознал, что был просто глупцом: я двигался там, где мог бы вовсе не напрягаться! Попади моим братьям в руки этот баоцан, они никогда бы не поделили эти две жемчужины на четверых, но передрались бы из-за них, а двое оставшихся в живых остолопов проглотили бы их и тут же отправились бы на тот свет! Вот же досада! Сколько лишних движений я сделал! Ну, да ладно, — он обернулся к Юаню, — я возьму один из камней, поразмыслю над ним, а другой оставь у себя. И помни, это несъедобно. Жди меня в полнолуние.

Тут Юань заметил, что Золотая цикада сгрёб в мешок несколько валяющихся в углу халатов, мечей, обильно заляпанных кровью и куски тушки дикого кабанчика, и недоуменно спросил, куда Цзиньчан несёт их.

Тот брезгливо пожал плечами.

— Заверну мясо в халаты и брошу на волчьих тропах, иначе тебе, Бяньфу, и в самом деле беды не миновать.

Он исчез, а Юань осторожно прилёг на ложе, устроенном на каменном уступе. Он безумно устал, в голове мутилось. Что-то давило на спине. Он попытался поправить циновку и снова обмер: под ней лежала сбившаяся тигриная шкура! Так Цзиньчан не шутил? Он и вправду встретился с тигром? Несколько минут Юань напрягался, пытаясь одолеть слабость и изнеможение, потом, расправив шкуру и циновку, рухнул на ложе и провалился в мутный чёрный сон без сновидений.

Проснулся Юань на следующее утро, освежённый и отдохнувший, однако на душе было мерзко. Он понимал: если отбросить эмоции и посмотреть на сложившиеся обстоятельства спокойно, как учили дядя и отец, то для него всё было достаточно безнадежно. Теперь он был один. Перед его глазами пронеслись воспоминания: отец и его брат, учившие его обращению с оружием, любящая сестра, готовящая ему лакомства, заботливые слуги… Ничего этого теперь не было. За ним больше не было ни силы рода, ни поддержки родни, ни любви близких. Ничего. Он был одиноким, нищим, бездомным.

Правда, у него появилась новая родня рода Фэн, с которыми он был связан родством самой отдаленной степени и кровной враждой. Люди рода, уничтожившего всё, что у него было. Был и новоявленный братец.