— Ты, видать, со стороны кривого ручья в лес сунулся? — спросил Вольх, сощурившись.

— Кривого аль прямого мне неведомо, деревенька там поблизости и мост новый.

— Поддубни, — покивал головой волколак. — Надо же, не соврал. Граница там к самому жилью человечьему подходит оттого местные в лес ни-ни не суются.

— Что за граница? — с усмешкой спросил Кощег.

— Знамо какая: чаща.

— Чаща, — покатал слово на языке Кощег. — Это та, в какую, если всмотреться, в ответ глядеть станет?

— То бездна, — вздохнула Злата, поняла уже, что не поспать ей на сонной поляне, не вызнать, когда ворог прибудет, да и явится ли вообще.

Хотя… не единственная же ночь сегодня, всегда спросить можно. Завтра узнает. К тому ж небо светлеть начало, тени не столь черными и непроницаемыми сделались.

— Вольх, отведи-ка вестника к роднику, пусть умоется, — приказала она. — Иначе его не то что на двор, за ворота не пустят.

— Если река есть где поблизости, веди туда, — велел Кощег.

— Нельзя тебе здесь мыться, русалки защекочут, — проворчал волколак.

— Меня? — Кощег рассмеялся. — Отобьюсь уж как-нибудь.

— Ага, с лягушками пучеглазыми и то совладать не сумел, куда тебе против дев речных? — молвил Вольх и направился в сторону ив, бросив через плечо: — Поторопись.

— Я у валуна подожду, — предупредила Злата, собираясь идти в ту же сторону. — Как воротишься, провожу ко двору царя Горона.

Тоже она поднялась, уйти собираясь, но молодец за руку ее тронул.

— Имя свое скажи, душа-девица, — попросил он. — Я ведь назвался.

— Злата.

Кощег, кивнув, поспешил вслед за волколаком, совсем чуть прихрамывая. Уточнять где валун находится не стал, понял, что хоть и не понравился он Вольху с первого взгляда, худого тот ничего не сделает и как увел от девицы-спасительницы, так к ней обратно и доставит. Злата же оглядела себя, хмыкнула: ее саму в эдаком виде дальше ворот пускать не станут, за кикимору примут. И поспешила к границе чащи. Там, у лишенного коры дерева, достала котомку, оттуда баклагу вытащила с заговоренной водой, ею оттерла лицо и руки, скинув перепачканную одежду. В новое и чистое облачившись, натянула на ноги сафьяновые сапожки и стала походить на царевну, а не замарашку. Ленту она тоже водой из баклаги побрызгала, но пара капель крови с нее так и не исчезли.

«Пусть», — решила Злата. Почему-то хотя бы так захотелось ей оставить память о добром-молодце, который явился не завоевать руки какой-нибудь из царевен, а передать весть царю-батюшке. Вот передаст и уедет.

Нелегко на сердце от мысли этой сделалось. Чтобы отвлечься, посмотрела Злата на небо высокое. Звезды на нем совсем блеклыми стали.

Вдруг тишину рассеял конский топот да звонкое ржание. Выехал из чащи Кощег на вороном коне. Сам вымытый, в одеже новой, златом расшитой. Не посланец, а истый королевич. Молодой и статный, только волосы серебрятся.

— Ну что, волк? — крикнул он и рассмеялся. — Защекотали меня русалки?

Тишиной ему чаща ответила. Только чуть дрогнули ветки, из них волколачья голова высунулась.

— Привел, как велела, — сказал Вольх. — Теперь пойду. Дела у меня.

Злата даже ответить ничего не успела, исчез волколак, как его и не было. Кощег же спешился, подошел к ней, за руку взял, внимательно рассматривая.

— Вижу, не мне одному удалось чудесно преобразиться, — молвил он, и Злата ощутила, как жарко стало щекам. Вот уж чего не хватало!

— Поругались с Вольхом? — спросила она, с валуна поднявшись.

— Не то чтобы, — ответил Кощег и махнул рукой в сторону своего жеребца. — Все из-за этой клячи. Мало бросил меня в болоте, едва отыскав, принялся защищать от кого не следовало. Лучше бы лягушек на болоте пожрал, честное слово!

Конь, будто поняв его слова, громко и, как показалось, недовольно заржал.

— От такого слышу, — бросил в его сторону Кощег. — Разговорился…

Злата рассмеялась.

— Не питаются лошади лягушками.

— Эта кляча чего только ни ест, — проворчал Кощег. — Я оттого и столь сильно задержался. Вначале ловил клячу чуть ли не по всему лесу вашему… хм, заповедному, опосля останавливал и успокаивал. Перед другом твоим винился, Злата. Кляча его лягнул, а подкован-то он непростыми подковами.

— Неужто серебро⁈ — Злата охнула, правда почти сразу и успокоилась. По тому судя, что говорил Вольх нормально без завываний и шипения, не так уж сильно ему досталось. Хотя серебро для нечисти всегда не сладость.

— С волком я помирился.

— Неужели?

— Истая правда. Зла он не таит. Даже наоборот, пожалуй.

Злата сделала себе зарубку на памяти вернуться поскорее и Вольха расспросить, однако сейчас спешить следовало.

Стоило из лесу выйти, взлетел Кощег в седло, руку Злате подал. Та чуть-чуть на нее оперлась, заскочила на жеребца позади. Чай она не невеста, чтобы посередь всадника ехать да в его объятиях. К тому же самой обнять его за пояс показалось гораздо приятнее.

— Даже так? — лукаво спросил Кощег.

— Я хорошая наездница, — озорно ответила Злата.

— Тогда держись!

Конь сорвался с места и не побежал, а полетел над землей, едва-едва копытами ее касаясь. Дух у Златы захватило, восторг рвался из груди, только не могла она ни слова вымолвить. Казалось, звезды с небосвода попадали и летели рядом — лишь руку протяни, тотчас дотронешься. Жаль кончился невероятный полет-скачка слишком быстро. И сига не минуло встал конь, как вкопанный, возле ворот городских.

На ярмарке уже вовсю народ толпился. Кому хотелось, покупал чего ему недоставало или продавал ненужное. Кто просто пришел других посмотреть да себя показать. Повсюду гуляли лотошники с пряниками печатными, леденцами да баранками. Скоморохи забаву затеяли: на руках вместо ног ходили, песни пели и на дудках играли.

— Весело у вас, — заметил Кощег. — Так всегда?

За городскими воротами пришлось ему спешиться и вести коня в поводу. Больно много людей вокруг было. Все спешили по своим невероятно важным делам, не только по сторонам не смотрели, а даже под ноги. Дородная баба с корзиной яблок споткнулась, упала и весь товар выронила. Местная ребятня набежала, да устыдилась воровать: собрала яблоки в корзину, взяв каждому по одному.

— Последнюю неделю только, — отвечала Злата громко, иначе гомон толпы не перекричать было. — Царевны женихов перебирают, ищут мужей достойных.

Смоляная бровь Кощега взметнулась вверх крылом вороновым. На лице мелькнуло и тотчас исчезло неудовольствие.

— Вот как?

— Забава, Любава, Гордея и Василиса одновременно мужей себе ищут, — пояснила Злата. — Все они — царские дочери, а потому претендентов нынче видимо-невидимо понаехало. Как без ярмарки обойтись? Иноземцы прибыли с обозами, своими купцами, шуткарями да морочниками. Торговый люд и наши скоморохи подтянулись, зеваки всякие и многие прочие. Только нам не туда. — Злата ухватила коня за повод, а Кощега за руку. Увлекаемые людским потоком они дошли до перекрестка дорог. — Ко дворцу царя-батюшки повернуть налево нужно.

Люди же в основном направо сворачивали, видать именно там и находилась главная ярмарочная площадь. Повернуть против основного течения людского оказалось не так уж и просто. Прохожие напирали, подталкивали. Пусть некоторые и видели Злату, отвернуть пробовали, а не выходило.

— Ну и толпа… — Кощег подхватил ее и закинул в седло. Сам локтями стал освобождать путь в нужном направлении. Люди неохотно, но подавались в стороны. Так и въехали на широкий царский двор.

Здесь свое столпотворение имелось, благо не столь великое. Всюду шатры высились, раздавались слова всякие на множестве наречий, часто смутно ясные, а иногда и вовсе непонятные. Находились странного вида люди в шароварах и чалмах восточных, смешные краснолицые приезжие, закованные в железо воины, у которых не только стати, но и лиц не разобрать было.

— Ну и ну, — сказал Кощег. — Вот так громадина!

— Элефандин, — назвала Злата коня огромного серого с ушами-занавесями, бивнями и рукой вместо носа. — Прибыло посольство из страны Индеей прозванной. Сын самого Варуны явился счастье свое испытывать, руки Василисы добиваться. Может, и добьется, — Злата пожала плечами и ловко спрыгнула с седла, не заметив протянутой руки Кощега. — На востоке люди мудры и многое ведают.