— Жаль мне тебя, Подкова.

— Жаль⁈ — заорал тот в исступлении. — Это тебе-то? Меня жаль⁈ Жалкий хрупкий человечишка!

Кощег приподнял бровь.

— Ну-ну, распаляйся, коряга гнилая, куча мусора. В прошлый раз я тебя победил, а в этот…

Договорить он не успел бы, да и не стал: в тот миг, когда ощутил свободу, кинулся в сторону без промедления. Подкова с такой силы кулак в ствол вогнал, что раздался треск. Завалилось дерево с грохотом, аж земля подскочила. Тотчас из темноты выпрыгнул черный волчонок и впился Подкове в щеку вострыми зубами. Шею петля затянула из ленты, знакомой настолько, что Кощег едва не прослезился от облегчения. Серебряная нить в горло бывшего богатыря впилась и начала светиться, прожигать плоть мертвую. Волчонок отцепился сам, в лесу исчез. Волк, Кощегу руки освободивший, так и не показался. Ну да это и понятно: не по пути с людьми племени серому.

— Упью… — сипел Подкова. У девицы сил держать его не хватало, но Кощег уже нашел свою саблю (здесь же, возле костра лежала) и встал, почти не пошатываясь.

— Отпускай!

Злата перечить не стала, лента исчезла, скользнув по шее Подковы и оставив дымный обугленный след. Неживой богатырь за горло схватился и взвыл громко, как ни один зверь не сумел бы.

— Что? Вспомнил каково это — чувствовать? — не удержался Кощег от вопроса.

Подкова ничего не ответил, только вперился исподлобья страшным неосмысленным взглядом, ухватил в одну руку огромный меч, каким обеими махать сподручнее, а во вторую — еще одну палку из костра. На Кощега он пошел живо, ударил резко. Знал, не испугается противник вида.

Первое время только уворачиваться, удары мимо пропуская, и приходилось. Скакал Кощег даже не жеребцом, а козлом вокруг неживой туши, нанося мелкие царапины. Из некоторых изливалась черная горючая жидкость, из иных вода болотная. А как понял Кощег, как бить нужно, сумел-таки заманить Подкову на возвышенность со склоном осыпающимся. Под возвышенностью этой бывший богатырь себе землянку вырыл, и была она в округе такой единственной.

— Ну вот и все, — сказал Кощег, саблю опуская.

Подкова оскалился, замахнулся, да не удержал равновесия, покатился вниз по склону, рухнул в костер, тот вспыхнул так яростно, что у Кощега глаза заболели и перед ними заплясали разноцветные пятна.

Спустился он также, как и Подкова, разве лишь не кубарем, через костер перепрыгнул, изготовился голову врагу рубить, да снова опустил саблю. Нечего рубить да сечь оказалось. Растаял Подкова, словно того и не было, лишь лежали в костре тряпки да старая кольчуга.

— Симарглово пламя очищает, — сказала Злата.

Кощег бросился к ней, за руки взял, на колени упал, поскольку именно теперь голова предательски закружилась. Только затем заметил повязку, туго глаза укрывшую.

— Что с тобой, душа-девица?

— Вообще-то мне спрашивать надобно, — произнесла она ровно, но при том не морщась и не отнимая рук.

— Где глаза твои ясные, отчего скрываешь…

— Ах, это, — она рассмеялась. — О зелье ночного глаза слыхал? С ним в лесу ночью хорошо, а у костра туго пришлось бы.

«А уж когда Подкова в костер ухнул, ослепнуть в пору», — подумал Кощег, пугаясь не случившегося.

— Ты сам-то подняться сможешь? — спросила Злата.

Кощег попробовал. Со второй попытки даже получилось.

— Да чего мне сделается? — сказал он, явно храбрясь, перед глазами черные и огненные искры так и плясали, голову словно засунули в колодезное ведро, а потом по тому со всей силы дубиной вдарили. Кощег такого не испытывал, конечно, но звон и гул в ушах представить это не помешало.

Нежные пальцы осторожно провели сзади по шее, отдернулись.

— Нам к ручью нужно и как можно скорее.

— Угу, — сказал Кощег, не трогаясь с места. Злата с распущенной косой была чудо насколько хороша, но протянуть руку и коснуться он конечно же не решился. — Только тьма вокруг, Злата.

— Не беда. Ты меня от костра подальше уведи. Там уж я сама тебя поведу, — сказала она.

Так и сделали. Но окончательно успокоился Кощег, лишь когда Злата повязку сняла и получилось хотя бы при свете звезд увидеть, что не обманула, ничего плохого с ней не сделалось.

— И долго действие зелья этого?

— А как заря-заряница расцветет, так и отступит.

Затем уже она брала Кощега за руку, вела через лес, не позволяя упасть, споткнувшись. А лес раскачивался перед глазами все сильнее или, скорее, Кощега мотало из стороны в сторону. Не тревожил их в ту ночь ни зверь, ни чудо лесное, только филин раз ухнул в вышине. Видать волки всех разогнали.

Как вышли к ручью, Кощег уж и не помнил, только чудилось журчание воды, холод, затылка коснувшийся, нежные руки, аккуратно волосы перебиравшие, а потом грянул гром, засверкали молнии и обрушился с небес ливень.

— И долго я спал?

Злата пожала плечами.

— Главное… выспался?

Кощег потер глаза и осторожно, прислушиваясь к себе, приподнялся. Судя по удивленному виду, голова у него не кружилась и не болела. Да и в остальном чувствовал он себя отдохнувшим.

— Пожалуй, — произнес Кощег, осторожно ощупывая затылок. — Твоими стараниями, не иначе.

Злата не ответила, предпочла смотреть вверх. На темно-синий небосклон высыпали разноцветные звезды: холодно-голубоватые, бледно-лазоревые, даже цвета едва проклюнувшихся листочков. Никогда еще Злата не видела их такими, не могла распознать небесные рисунки, даже самую яркую звезду, всегда указывающую путь в царство льда и холода.

— Мир здесь переломлен, пространство и время искажены, — тоже задрав голову, сказал Кощег. — Отсюда открываются пути в иные миры, далеко не похожие на наш, чужие, даже чуждые. Но ты ведь не собираешься туда?

— В другие? — проронила Злата.

— Род в виде утицы снес яйцо и оставил плавать в водах моря-окияна, а оно ведь бескрайнее. Море-окиян не имеет ни начала, ни конца, ни берегов. Человеку понять это сложно, голову сломать легче. И чего только в море-окияне не встречается. К тому же, — Кощег улыбнулся. — Кто знает, может Род еще какое-нибудь яйцо снес?

Злата может и хотела бы уйти на поиски новых миров и чего-нибудь совершенно неизведанного. Но не менее этого ей хотелось остаться. Вокруг нее шумел лес, а в нем обитало всякое, немыслимое, невозможное. Разве можно уйти эдакое за спиной оставив, не прикоснувшись к множеству окружающих ее тайн?

— А ты? Никогда не хотел уйти? — спросила Злата.

— Нет. Никогда. Я слуга Кощея. Да и, честно говоря, я не из тех, кто меняет хорошее на некое неопределенное лучшее.

— А если я сумею одолеть Кощея? Ты тогда будешь свободен.

— Свободен… — Кощег произнес медленно, обкатывая на языке каждый звук. — А что по-твоему свобода?

Злата хотела ответить, уже было рот открыла, но умолкла, не проронив ни звука.

— Ты царевна, не дочь крестьянская, в поте лица работать обязанная с ранней весны до поздней осени лишь бы только зиму пережить и не помереть с голоду. Но свободна ли ты?

Злата прикусила губу.

— Не печалься, — Кощег нащупал ее руку и слегка сжал. — Абсолютную свободу знаешь кто получил? — Злата оторвалась от разглядывания неба и посмотрела на него. — Подкова. Он не существует и тем совершенно свободен от всего и навсегда. Не знаю, как ты, Злата, а мне даром такой свободы не нужно.

— Мне тоже, пожалуй, — согласилась она.

После этого меж ними воцарилась тишина. Каждый думал о чем-то своем. Впрочем, молчать было приятно и уютно.

— Пойдем.

Казалось, Злата заснула на ходу, потому что по прошествии какого-то времени обнаружила, что неотрывно смотрит на светящийся серебром камень. У его основания разливалось маленькое озерцо, наверняка очень глубокое.

На берегу сидело очень странное существо. Издали оно могло сойти за человека. По крайней мере до пояса являлось именно им: голова с черными кудрями, широкие плечи, мускулистая грудь и узкий пояс. Однако ноги словно срослись, образовав удлиненное тело змеи, уходящее под воду. Почувствовав взгляд, существо вытащило хвост и помахало прозрачным лазурным плавником на его конце.